За чужими окнами

«На самом деле мне нравилась только ты, мой идеал и моё мерило». © Дмитрий Быков

Её дом не обладал ничем примечательным: ни ярких полос разноцветной облицовки, ни граффити во весь торец, что стало модным в последние годы, — обычная «хрущёвка» в спальном районе. Но Егор до сих пор помнил, как неистово билось сердце много лет назад, когда он только видел этот дом, не доходя до него даже ста метров. Иногда ему вообще казалось, что сердце так и осталось там, в подъезде, в котором жила Полина, на площадке между третьим и четвёртым этажами, где они провели тысячу прекрасных сладко-горьких минут в то душно-жаркое прекрасное лето, последнее, что он застал в родном городе. Егор вышел из машины, припарковавшись на оставленном будто специально для него месте возле того самого подъезда, достал аккуратный букет и фирменный пакет из дорогой кофейни, пикнул брелоком, включив сигнализацию, и замер, глядя на новую подъездную дверь, запертую электромагнитным замком с панелью домофона. Он хорошо помнил номер её квартиры — 57 — и посеребрённые цифры, привинченные к будто лоскутной чёрной двери, но подойти и набрать две цифры на домофоне было почему-то страшно. Егор не боялся агрессивных контрагентов, мрачных и жёстких бизнес-партнёров, огромных собак, прыжков с парашютом и погружения к акулам, но позвонить в квартиру, где жила Полина, было страшно. Они не виделись почти десять лет. Когда Поля порвала с ним после его заявления о скором переезде, он, ведомый обидой и желанием доказать ей чего стоит, уехал в Москву, как и планировал, а затем волею судьбы попал в Прагу, где и обитал последние четыре года, имея в подчинении представительство их холдинга, в котором он уже спустя три года работы достиг «младшего партнёрства», год назад получив статус «партнёра». Всё сложилось так, как и хотелось, — но без неё. Он много раз приезжал в родную Уфу, чтобы проведать, а потом и почтить память родителей, повидаться с друзьями, решить проблемы с освободившейся квартирой. Но так и не решился ни разу приехать к ней, как мечтал когда-то: заявиться к ней с огромным букетом белоснежных роз, что она так любила, и обязательно бумажным пакетом с дорогущим вином, нарезками, пирожными — чтобы она поняла, от чего именно отказалась тогда, прогнав его поздним вечером, не пустив даже на порог и заставив зло шептать на той самой площадке между третьим и четвёртым этажами. А теперь, покончив с оформлением продажи квартиры родителей и понимая, что уже вряд ли вернётся сюда, Егор не смог уехать, так и не повидавшись с ней. Если первые два года его грызла обида и злость на Полину, то после пришли сначала опустошение, затем сожаление и усталость. Стоя у её дома, он понимал, что и они ушли: он чувствовал лишь облегчение и желание прояснить то, что случилось тогда. Наконец решившись, он подошёл к двери и, зная реалии родного города, дёрнул за ручку, и та поддалась: замок, как часто бывало, не работал. Подъезд ничуть не изменился: те же оббитые ступеньки, полусломанные перила, даже стены выкрашены краской того же цвета, что и десять лет назад, — правда, без гнусных и безграмотных надписей чёрным маркером. Быстро взбежав на третий этаж, он замедлил шаг и на ту самую площадку вошёл, буквально затаив дыхание. Подоконник был всё так же обшарпан и заставлен маленькими горшочками с фиалками: первые из них когда-то вынесла соседка Полины, потому что её котёнок норовил их разбить, и соседи по очереди поливали цветы. Было удивительно осознавать, что в таком изменчивом мире существовало нечто настолько постоянное. Егор окинул взглядом чуть покосившуюся оконную раму и, сам того не ожидая, провёл кончиками пальцев по подоконнику. Они с Полиной столько раз сидели на этом подоконнике, еще до появления фиалок, прижавшись друг к другу, потому что у обоих дома были родители, бабушки-дедушки, а на улице было невозможно жарко и душно, то лето выдалось засушливым и палящим. Её квартира была на пятом этаже, а дверь хлопала так громко, что они тут же знали, что кто-то вышел и может их увидеть. Каждый вечер, замирая на этой площадке на добрые полчаса-час, они обнимались и говорили, говорили и не могли наговориться, наслушаться друг друга. Казалось, стоит отпустить её тонкую нежную руку, перестать ощущать запах её пушистых волос и он тут же потеряется в бурлящем водовороте жизни, ведь понятным и необходимым в этом сумасшедшем мире всегда была и будет только Полина с её серьёзными и в то же время смеющимися серыми глазами, ямочкой на левой щеке, вздёрнутым носом, милой мягкой улыбкой и чуть грубоватым низким чарующим голосом. Егор помнил, как целовал её в висок и голова кружилась от нежности, над которой он раньше лишь смеялся, считая недостойной мужчины, помнил, как смотрел в её глаза и видел такое понимание и доверие, какое не встречал больше ни разу в жизни, помнил, как отпускал её руку и чувствовал: это одиночество останется с ним навсегда. С годами эти мысли стали глупым напоминанием о первом глубоком чувстве, но, если вдуматься серьёзнее, он на самом деле так до конца и не избавился от этого ощущения потерянности и тоски, которое накатывало на него без Полины. Теперь их отношения казались смешными и наивными. Ей было семнадцать, а ему почти двадцать, для обоих эта любовь стала первой. Егор до того серьёзно встречался с девушками, был довольно опытен, но влюбился впервые в жизни. Он хмелел от одного взгляда на Полину, сердце колотилось в груди, и ничего более волнующего и сладкого, чем обнимать её и целовать в висок на этой самой площадке между третьим и четвёртым этажами, он так и не испытал за все тридцать лет. После неё у него были романы и в Москве, и в Праге, он даже чуть не женился однажды на милой, немного похожей на Полю, девушке. Но так и не смог забыть то ощущение всесильности, которое накатывало на него каждый раз, когда она доверчиво клала свою голову на его плечо и обнимала за пояс, щекотно утыкаясь носом ему в шею и доверчиво закрывая глаза. Это и было то самое настоящее счастье, про которое говорят громко шёпотом, пишут книги и снимают фильмы. В каждой из последовавших после девушек Егор находил что-то от Полины: пушистые волосы, вздёрнутый носик, ямочки на щеках, серые глаза, звонкий смех, мягкость, врождённую лёгкость движений. Но так и не смог найти ту, в ком это всё снова собралось бы вместе. Случайно услышанное как-то по радио или ТВ стихотворение*, которое читала широко известная в сети поэтесса Вера Полозкова, описывало его ситуацию лучше всего: «Бог ошибок не повторяет». Егор потом нашёл текст в интернете, узнал, что автором является Дмитрий Быков, и даже заучил строки наизусть, что было ему совсем не свойственно. Но даже спустя годы он не мог назвать Полю ошибкой — нет, она была чем угодно: удачей, успехом, необходимостью, обречённостью, неизбежностью — но только не ошибкой. Вздохнув, Егор продолжил подъём, наконец отпуская образ этой площадки как единственной гавани, где он был абсолютно счастлив. Несколько мгновений — и он остановился у той самой двери. Нет, дверь была уже другой: тёмно-серая металлическая и золотистые цифры одна выше другой. Это породило внутри смутное сомнение, которое до сегодняшнего дня как-то не закрадывалось в его голову. Но пальцы уже нажали на кнопку звонка, а с той стороны двери послышались лёгкие шаги. — Вы к нам? — дверь открылась, и на пороге замерла симпатичная молодая женщина, немного старше него: тёмные волосы, карие глаза, растерянная улыбка. Это точно была не его Полина. — Здравствуйте, простите за беспокойство, — обаятельно улыбнулся Егор и заглянул через её плечо в квартиру: всё было совсем другим. — Здесь раньше жила Полина Крошина. Женщина внимательно посмотрела на него и кивнула. — Да, мы купили у неё квартиру. — Она с интересом наблюдала за ним, и Егор с огромным трудом удержал в себе разочарованный стон. — Давно это было? — Чуть меньше года назад. А вы хотели её увидеть? Егор кивнул, даже не поморщившись от глупого, по своей сути, вопроса: а зачем еще он мог бы прийти с букетом? Год назад Поля еще была здесь, возможно, даже и жила тут же, а теперь… Женщина же что-то для себя решила и добавила: — Она уезжала с мамой куда-то за границу. Потому и продавала квартиру. То ли к жениху, то ли по работе — я особо и не интересовалась, всё-таки чужой человек. — А адреса не осталось? Или телефона, может быть? — без особой надежды спросил Егор, уже предчувствуя ответ. — Нет, извините. Никаких контактов она не оставляла, видимо, не ожидала, что кто-то будет её искать. Она замолчала, глядя на него с сочувствием. Егор покачал головой и благодарно кивнул: — Спасибо, простите за беспокойство еще раз. — И, подумав, протянул ей букет и пакет с пирожными из кофейни: — Возьмите, пожалуйста. Развернувшись, он в два шага пересёк приквартирную площадку и остановился, уже занеся ногу для спуска, когда услышал голос новой хозяйки Полининой квартиры: — Мне очень жаль, что вы приехали зря. Егор обернулся и грустно улыбнулся. — Мне тоже. Пара минут — и он снова стоял у машины, которую взял напрокат в салоне на время пребывания в городе, и смотрел на захлопнувшуюся, отскочившую назад и снова захлопнувшуюся подъездную дверь. Оставаться еще хоть сколько-нибудь в этом дворе не было ни причин, ни желания, но Егор продолжал смотреть на эту дверь. Он так долго хотел сюда прийти и, наконец придя, всё равно оказался не у дел. Может быть, только так и могло бы быть: история — дама капризная, не терпит сослагательного наклонения и работ над ошибками. Однако перед глазами начали проноситься картины, которые могли бы оказаться правдой. Вот Полина в лёгком шифоновом платье гуляет по узкой улочке старого Парижа, засматривается на одну из кофеен, где варят умопомрачительно ароматный кофе и пекут воздушные румяные круассаны. Вот она, одетая в ярко-зелёное платье с открытыми плечами, с выгоревшими на южном солнце волосами, перевязанными шёлковым шарфом с кокетливым бантом, идёт с плетёной корзинкой по говорливому, будто живущему своею жизнью рынку где-то в Палермо или Ареццо и смешно морщит нос, раздумывая, какие овощи и фрукты купить на этот раз. Вот Поля в бежевом летнем пальто замерла в его уже почти родной Праге, на Староместской площади, и наблюдает за сменяющими друг друга фигурками апостолов на Орлое, задрав голову и придерживая кокетливую береточку, готовую сползти с её пышных волос. А вот она среди тысяч чужих лиц удивлённо распахивает глаза, впервые оказавшись вечером на Таймс-сквер и теряясь в водовороте неоновых огней и блеска моря экранов с рекламными роликами. Полина могла быть где угодно, в любой части мира: счастливо устроившись в другой стране или сражаясь за лучшую жизнь, чего не захотела делать десять лет назад, когда Егор предлагал ей уехать вместе с ним. Он мог начать поиски: попробовать узнать у общих знакомых, напрячь старые контакты в органах, где работали его одноклассники, попытаться, в конце концов, отыскать её через социальные сети, чего не делал за эти годы. Но было ли это нужно — Полине и ему самому — и стоило ли ворошить угли, что, казалось, давно потухли? «Интересно, где ты сейчас, Поля? — подумал Егор, медленно отворачиваясь от её старого дома и доставая из кармана брюк ключи от машины. — И стоит ли тебя искать?»