Две недели

Символы. Знаки. Нужно разучиться придавать им значение. Не слушать навязчивый шепоток внутреннего голоса, от которого мурашки по позвоночнику, — именно с таким чувством я и шёл тогда в «Морок». Уже предвосхищая, завороженно двигаясь в такт навязчивым, вкрадчивым интонациям мысленного монолога, убеждающего, что так просто не бывает. Что не бывает так легко. Что в этом послевоенном хаосе есть некая сила, медленно, но верно расставляющая фигурки на свои места. Я твержу себе, что нужно забыть про значение, потому что в данный момент именно оно превращает происходящее в мстительную агонию. Нельзя верить, что это оттуда, изнутри, из самой глубины вскипает, и остаётся на поверхности нетающими островками пены. Воспринимать всё так — сродни безумию. Но я всё ещё чувствую. Что во всём этом есть определённый порядок, что ни одна попытка взять жизнь «на слабо» не проходит бесследно. Главное — не видеть больше, чем есть на самом деле, не проводить аналогий. Символ — две крохотных точки, которые разум, пользуясь прошлым опытом, соединяет друг с другом. Знак — попытка построить прогноз. Всего лишь. Изменить и сломать их — пожалуйста, была бы на то воля. Но от тонкой, истинной магии Игры можно отмахиваться только до тех пор, пока однажды она не отмахнётся от тебя — сметёт волной, протащит по дну, сточит все острые углы и аккуратным овалом гальки выбросит в кучу привядших буро-зелёных водорослей на берегу. Поэтому я спускаюсь туда. Я спускаюсь вниз, в подвал собственного дома, как спускаются в жерло вулкана. Да, уже можно смеяться. Блейз бы обязательно… Хотя, наверное, нет. Как он смотрел на меня вчера… Словно душу хотел вынуть и покачать в ладонях. Вниз… ведёт широкая каменная лестница, от гладких полированных ступеней мягко отражается свет волшебной палочки, ложится причудливыми полосками, с каждым шагом открывая следующий кусочек пространства. Ещё одно короткое «Люмос», и всё вокруг озаряется мягким, болезненным светом. Бесчисленное количество маленьких ламп, они вспыхивают одновременно — много-много вбитых в камень примерно на уровне моего роста, бледно-жёлтых, сияющих пятнышек. У входа нет ни пыли, ни паутины, всё сухо и чисто — зловеще, потому что слишком идеально и чопорно. Вот такой извращенец Драко Малфой — волшебник, прибравшийся в собственных страхах, любовно разложивший по полочкам детские кошмары, каталогизировавший отчаяния и развесивший боль по углам в качестве декора, ровными рядами и равными порциями. Идеальная картинка, в любой момент готовая посыпаться от малейшей трещины. Поэтому, наверное, так тяжело признать, что эта трещина уже есть, она — прямо по коридору и налево, сразу за кривым изгибом тоннеля. Направо — тупик, где за десятком барьеров и чар скрыт потайной ход в лабораторию. Сейчас я пользуюсь только небольшой её частью, но в двадцать лет я проводил там сутки — дни, ночи, склонившись над булькающим зельем в котле, перелистывая книги и справочники, замерев перед покачивающимися чашами миниатюрных весов. Я давно не был здесь, но кажется, что вчера было ещё дальше, чем мои двадцать, вечность назад. Да, уже можно… смеяться. Камень, который должен бы гулко звенеть эхом от моих шагов, глотает их, гасит звуки. Завернув за поворот и пройдя ещё несколько метров, я останавливаюсь. Поттер тут, за первой же решёткой, сидит, обняв колени, на премерзкого вида деревянной доске, весь перепачканный с головы до ног. Мотнув всклокоченными вихрами, он поворачивает ко мне голову. Подслеповато щурясь на свет, слабо прочищает горло и хрипит: — Я уж думал, вы и в гости не заглянете, мистер Малфой. Он трёт кулаком лицо, оставляя на скуле грязный коричнево-серый след, и, одной рукой ухватившись за перекладину решётки, встаёт, неуклюже переваливаясь с ноги на ногу. Разводит локти в стороны, тянется, пытаясь размяться. Нет, сказав, что камерами никто не пользовался со времён моего деда, я, конечно, слукавил, но нужно же было где-то держать местных людишек, на которых тестировались ещё первые, пробные версии «Грёз». Да и вряд ли совру, если скажу, что мне нравилось смотреть, как эти маглы зовут на помощь, бешено оглядываются по сторонам, трясут решётку, а затем потерянно опускаются на пол в молчании. Но ни один из них не вписывался в интерьер так органично, как Поттер. Будто он всегда был здесь. Сидел в уголке, закрыв глаза, то засыпая, то сверля глазами темноту, то снова проваливаясь в ленивую дрёму. Ему идут эти оглушительные вскрики разбивающихся капель воды, падающей с потолка, а яркая, медно-коричневая, цвета жжёной тыквы ржавчина, облепившая железные прутья коркой неведомого лишайника, удивительно подчёркивает грязную зелень глаз. Тонкий силуэт на фоне камня. Я хочу, чтобы мир остановился, чтобы время, присев отдохнуть на горизонтный край, замерло, и всю стихшую на мгновение-другое вечность заполнила бы эта безмолвная красота. И жалею, что не догадался позаимствовать у Блейза мантию-невидимку, как раз для такого случая… посмотреть, как Альбус мечется по ничтожно маленькой диагонали — от решётки до решётки, от решётки до стены… как он… Поттер зевает в плечо, нагло, но миролюбиво: — Я бы пригласил вас на чашечку чая, да что-то нигде не могу найти заварки… Интересно, это страх снова остаться в одиночестве так развязал ему язык?.. Нет, больше похоже, что Альбус перестал меня бояться. Окончательно и бесповоротно, в принципе. — А ещё мне нужно в туалет, — добавляет он, видя, что я не собираюсь отвечать. — Так в чём проблема? — подхожу поближе. — Выбери угол по вкусу и нагадь там. Уж стерплю, от твоей прошлой выходки воняет куда сильнее. — Я хотел вернуть всё на место. Честное слово. — О, созрел для правды, дружок. Наколдовав сюда стул из малой гостиной, я, подобрав полы мантии, чтобы не запачкаться, сажусь, закинув ногу на ногу, на колене сцепив руки в замок: — Я весь внимание. — Да понятно ж вроде всё, — Поттер шмыгает носом и пытается вытереть грязную мордашку манжетой. — Не совсем, — мягко улыбаюсь я. — Понятна тяга к вуайеризму. — К чему? — морщится тот. — Не знаешь, Поттер, что такое вуайеризм? — Понятия не имею. — И не надо. В любом случае… как ты пробрался ко мне в кабинет — ясно. Неясно другое — как ты узнал, где что искать и куда смотреть. И поверь, играть в угадайку сегодня у меня нет ни малейшего желания. — Случайно наткнулся, — он пожимает плечами. — Поттер, — я смотрю на него устало, с чувством, что меня стошнит сейчас от этой тягомотины. — Ты правда думаешь, что тебе можно рыться в моих документах, а мне в твоих вещах — нет?.. — Так зачем спектакль устраивать? — огрызается Альбус. — Вот именно за этим. Узнать, какого лешего тебе понадобилось. Это, — я достаю из кармана мантии тонкую книжку в мягком переплёте, — тебе ни о чём не говорит?.. «Десять способов справиться с подростковыми прыщами у мандрагор». Демонстративно открываю её ровно в середине, бормочу проявляющее заклинание — и по мановению волшебной палочки на полях проступают ровные ряды рун. — Это подарок от дяди Невилла, — невозмутимо начинает Поттер, затем сдаётся: — Да говорит, говорит. — И ухмыляется так самодовольно: — Только вы ни в жизнь не расшифруете, что там написано. — Серьёзно? Эту рунопись Грейнджер ещё в Хогвартсе придумала, — я усаживаюсь поудобней и с феноменально ласковыми интонациями читаю: — «Котусенька, это мама. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Мы с папой очень скучаем, цыплёночек наш, как нам жаль, что всё так случилось. Я за эти два дня все глаза выплакала, ну как ты мог уйти из дома и ничего не сказать?». Тааак, — картинно перелистываю страницу и проглядываю её содержимое. — Дальше всё обычно. Хороший Поттер, папочку подставил плохой Драко, отвратительный преступник и нарушитель закона. Помоги нам прищучить его, родной, и все будут счастливы. Поттер, боком облокотившись на прутья решётки, только вздыхает, вперив взгляд в пол. — Так кто врёт-то, цыплёночек? Злой, нехороший дядя Малфой или, может, твоя драгоценная маман?.. Или думаешь, в вашей семейке все святоши? А откуда миссис Поттер знает, где у меня тайник, ты себя ни разу не спрашивал, а? Судя по выражению лица — спрашивал, и не единожды. Потому что Альбус безусловно слышал, сколько раз его папаша безуспешно устраивал обыски в моём поместье. И не преминул бы воспользоваться своими сведениями. Поэтому остаётся предполагать, что Джинни Поттер каким-то образом умудрилась мало того, что всё разнюхать и добыть нужную информацию, так ещё и скрыть её от мужа. Хорошая складывается картина. Всё, что Альбус до этого слышал обо мне, оказалось либо враньём, либо правдой, раздутой до масштабов лжи, а всё новые и новые факты родительской биографии окончательно сбили его с толку, пошатнув уверенность в том, что он может уверенно определить, кто хороший, а кто — плохой. Спохватившись, я замолкаю. Даже Поттер-старший, хоть и не так благочестив, как кажется, не заслуживает правды о романе жены, как бы я его ни ненавидел. А уж тем более не заслуживает такого беззащитный подросток, отчаянно пытающийся быть смелым. Да, он сидит в подвале моего дома, но… Я хочу защитить его от всего этого, просто панически боюсь отсюда выпустить, потому что пришлось бы признаться самому себе в том, что… В чём?.. Не знаю. — Я не хочу быть марионеткой. Не хочу быть игрушкой, ни в чьих руках, — наконец говорит Альбус. — Потому что когда тобой распоряжаются как домашним животным… Потому что если бы всё серьёзно. А так игра, одна игра… всё напускное, — морщится он. — И я совсем не знаю, кого слушать и во что верить. Я залез в ваш кабинет только для того чтобы знать, правду ли говорят о Драко Малфое, а листок этот несчастный стащил не чтобы отправить его матери, а чтобы почувствовать себя в безопасности. — И как, правду? — я поворачиваюсь к нему. — Чистейшую. Даже несколько недооценивают заслуги, — он улыбается уголком рта. — Но я не хочу в это лезть. — Вот и славно. Недолгое молчание прерывается только мерным стуком капель, странно, почему я никогда не задумывался, откуда здесь вода?.. Озеро — совсем в другой стороне, да и, судя по расстоянию от входа, мы совсем недалеко от поместья. — Мистер Малфой, — вдруг щурится Поттер, — так что, может, за примерное поведение я заслуживаю смягчения наказания? — Нет. Поттер возводит глаза к потолку и цокает языком — звук отскакивает от стен, и эхо тут же подхватывает его, унося с собой дальше по коридору. — Тогда я согласен просто на обед. Голод ты, Поттер, как я погляжу, не выносишь категорически. — Обед?.. Действительно, некрасиво вышло. В гости же с пустыми руками не ходят. Нора! Через минуту Норин уже появляется с вереницей блюд и посуды. Нет, ни один из домовиков ей и в подмётки не годится. Поттер втягивает воздух носом, как нюхлер, учуявший золотую монетку. — Пармезан, — с благоговейным испугом в голосе выдыхает он. — А ещё орегано. Курица. И что-то сладкое… Спасибо! — невольно срывается у него с языка, но последняя гласная как-то неуверенно ныряет вниз, вскоре окончательно стихнув. — А вкусно то как, — я с наслаждением вдыхаю аромат пряностей и загадошно улыбаюсь, взяв в руки чистую тарелку. Прикидываю, с чего бы начать. Поттер огромными глазищами смотрит сначала на меня, потом на еду, моргает растерянно… — Извращенец, — отпрянув от решётки на шаг, он судорожно вздыхает и беззвучно хохочет на выдохе, запуская руку в волосы. — Мерлин, — он стоически возводит глаза к потолку. Обречённо: — Ну зачем я вам нужен? Только меня легко не проведёшь — всё не так. Это нелепое «Зачем я нужен?»… кажется, что значит оно намного больше. Кажется, что акцент сделан на «Зачем?» а я почему-то слышу: — «Нужен? Нужен? Хоть сколько-нибудь — нужен?». Я не могу его разгадать. Не могу понять — знаю слишком мало, чтобы… — Поттер, не разочаровывай меня. Ты же не думал, что всё будет так просто? Тот влюблено глядит на еду, затем на меня — кривится. — Вот прям с рук? — скуксив мордашку, он снова трёт щёку ладонью. — А вилку взять слабо? — Нет. Но неинтересно, — ухмыляюсь. Альбус в очередной раз морщится, затем, вперив в меня любопытно-полупрозрачный взгляд, явно мечтая, чтобы я растворился в воздухе, вдруг выдаёт: — Да без проблем. Снова придвинувшись к решётке, он оглушительно плюхается на пол и выжидательно смотрит на меня снизу вверх. Я невольно отворачиваюсь, изучая сегодняшнее меню. Сам ещё не обедал. — Что, обломал весь кайф, да? — Альбус довольно ухмыляется. Ненавижу этот современный жаргон. — Хотелось посмотреть на голодную истерику? — продолжает Поттер. — На оскорблённую невинность, праведный гнев, сопельки? Я всё равно не могу есть немытыми руками, — он демонстрирует мне сначала грязные ладони, а потом сбитые в кровь пальцы с угольно-чёрной полоской земли под ногтями. Неужели пытался процарапать себе путь на свободу?.. И выглядит это премерзко — и воспалённая кожа, и распухшие багровые царапины с червеобразными прожилками гноя. — Поттер, — я вздыхаю. — Почему ты всегда всё портишь? Он чуть улыбается: — Я такое в одной книжке вычитал. Чтобы маньяк потерял к тебе интерес, нужно сделать вид, что тоже получаешь удовлетворение, потому как они тащатся от борьбы, непокорности, отвращения и страха в глазах жертвы. Ну и всё такое. — А он за это и убить может. — Может, — хмыкает Альбус, не сводя с меня глаз. Это бравада. Я знаю, это только бравада. — И отчего ты такой умный, Поттер? Вроде ж не в кого. — Не знаю. Но мне есть, что сказать, — убедившись, что я его слушаю, он продолжает: — Только после того, как я отсюда выйду. — Увы, — пожимаю плечами я. — Не люблю недосказанность, цыплёночек, но… увы. Рот у тебя вроде не зашит, так что не вижу никаких причин… — Причина в том, что есть вещи, которые здорово теряют в цене, когда сказаны из клетки, — он неприязненно морщится, а я сглатываю комок в горле. Возраст… возраст — такая странная штука. Даже в самый отчаянный момент можешь наблюдать за собой словно со стороны. Лет двадцать назад я давно бы потерял голову, а сейчас… только посмеиваюсь. — Валяйте, мистер Малфой. Только побыстрее, потому что… мне очень хочется есть, это раз. А два — холодное не так вкусно. Всё удовольствие мне испоганил, правда. — На, — тихонечко посвистывая, как какой-нибудь дворняжке, я просовываю ладонь с зажатым в ней кусочком хлеба сквозь прутья. — Только без дразнилок, — нервно, с застывшей изломанной улыбкой то ли приказывает, то ли просит он, косится на свои руки и всё-таки, хотя не думаю, что его семейство хоть сколько-нибудь озабочено чистотой и гигиеной, не решается трогать ими съедобное. И так забавно наблюдать, как, сжав зубы, он медленно-медленно тянется к моей руке — и я тут же отдёргиваю её, стоит ему только приоткрыть рот. Инстинктивно отпрянув назад, Поттер выдаёт такое отменное ругательство, что я не выдерживаю и едва ли не складываюсь пополам от смеха. — Ладно, я не буду больше, — с трудом заставив себя сохранять серьёзность в голосе, обещаю я. — Ты сам напомнил про дразнилки. Попробуем ещё раз? Обиженно посопев носом, Поттер повторяет попытку. И глотает, кажется, даже не жуя. А я смотрю на него и едва сдерживаюсь, чтобы не заорать в голос. Потому что когда он взял губами этот несчастный кусочек, едва не коснувшись моих пальцев… Это всего лишь очередное развлечение, решаю я. Правда?.. Просто так не философствуют про Порядок, заставляя мысли вальсировать, складываясь в узор из умильно-философских истиночек. Сложно. Я имею в виду, когда пытаешься оправдать эти страшенные трещины логикой рисунка. Поттер смирился со своей новой ролью, понял, что никто не заставляет его облизывать мне руки… и теперь делает вид, что всё происходящее в порядке вещей, что чувствует себя совершенно комфортно по ту сторону решётки. А уж уплетать за обе щёки, пусть и таким экстравагантным способом, — и вовсе что-то само собой разумеющееся. Хочется… хочется запустить пальцы ему в горло, потереть их о его язык, мягкий, горячий, живой. От одной этой мысли вверх по руке поднимается волна мурашек. И остаётся только смотреть, как он ест у меня с рук, прокручивать в голове самые невероятные и нелепые варианты… Похоть? Мелочи. Мерлин с ним, с этим вязким возбуждением, затягивающим в себя, как в топкое болото. Будь дело только в нём — я бы и не подумал сдерживаться. Внезапно вспыхнувшее светлое чувство? Ещё абсурдней. Ополоумевшее от памяти подсознание, которому наконец-то представилась возможность отыграть все коварные планы мести?.. Пожалуй, да. Но это — ничтожная малость по сравнению… По сравнению с этими беспомощными ошмётками, оставшимися от меня. — Эй! — настойчивое и требовательное. — Зову же… Словно в полусне, сквозь плотную пелену, я вспоминаю об Альбусе. — Там ещё осталось, — медленно проговаривает он, кивая острой мордашкой на тарелку. И действительно. Едва удержавшись, чтобы не вытереть несколько попавших на пальцы капель соуса о его губы, я со вздохом отодвигаю поднос в сторону. — Хватит с тебя, — пытаюсь улыбнуться. — Захочешь ещё что-нибудь — позови Норин. — Надоело, да? — кисло фыркает Поттер. — Ага, — легко признаюсь я. — И ещё советую тебе попросить у неё пару одеял, светильник и пузырёк растопырника, если не хочешь умереть от заражения крови. — Может и хочу, — Поттер с вызовом смотрит мне прямо в глаза. — Выбор твой. Только, если не сложно, потерпи ещё неделю. Мне не хочется прибавить к своему пожизненному в Азкабане ещё с десяток лет. Он резко вздыхает, словно хочет сказать что-то, а затем, дёрнув плечами, отворачивается. Завернув за угол, я тут же прислоняюсь спиной к стене. Холод камней мгновенно впивается в спину тысячами ледяных иголочек, проникает сквозь одежду, сквозь кожу… Нужно уйти отсюда, но если я сейчас же не сниму напряжение, то, Мерлин бы побрал эти тесные брюки, точно кончу, не успев и подняться по лестнице. Плюхнувшись на диван в гостиной, я крепко зажмуриваюсь, делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться и… Где-то рядом звякает поставленная на блюдечко чашка. — Ничего себе, — Забини чуть не мурлыкает от радости. Только его для полного счастья мне и не хватало. Что ж. Теперь я, выходит, полностью счастлив. — Я решил не беспокоить вас с Альбусом. Судя по всему, зря. — Скользнув взглядом вниз, он выразительно кивает на мои брюки: — Впечатляет. Тебе помочь? — Сам справлюсь, — незлобно огрызаюсь я. — Ты меня поражаешь, Малфой. — Только давай без «трахни ты его уже наконец», хорошо? — И напрасно, — назидательно качает головой он. — На самом деле я просто хотел предложить тебе пойти развеяться, потому что столько сидеть дома просто неприлично. Конечно, не могу сказать, что у тебя нет повода, но… — Хорошо, хорошо, — покорно соглашаюсь я. — Только приму душ и переоденусь. — Так это теперь называется? — расплывается в хищно-лукавой ухмылке Блейз. — «Принять душ»? Очень хочется, но я не могу отомстить и сказать Забини, что на настоящий момент источник наших бед — его любвеобильность и что это он когда-то, наверняка после очередного оргазма, проболтался своей Поттер. Потом когда-нибудь… не сейчас. И не смотри на меня так, Блейз. Вчера ничего не произошло. А если и произошло — так это мои проблемы, да ещё и философского характера, с ними сладить куда легче, чем с проснувшимся зудом в заднице. — Слушай, Малфой, — скребётся под дверью Забини. — Что он сделал?.. Расскажи, а? Нет, мне чисто по-дружески интересно, я такого стояка у тебя сто лет не видел. А я и сам не знаю. Ласкаю себя, до боли сжимая руку, другой вцепившись в раковину. Сил сдержать низкий, грудной стон уже не хватает, и, похоже, его не заглушает даже шум воды, хлещущей из открытых кранов, потому что за дверью довольно хмыкают.