Две недели

Там, в этих воздушных и тёплых ароматах Франции, не было ни намёка на опасность, ни ноты тревоги — вибрирующей тонкой струны, и ничто не примешивалось к стройному хору колокольчиков из гасконского фаянса. Если бы я знал, что он задумал, этот Поттер. Если бы я только знал, чего ожидать, — хотя должен был, потому что просто представить себе возможность того, что за пару часов на свободе Альбусу ничего не стукнет в голову, — сложно. А ведь в одном часе такое огромное количество минут и особенно секунд... Малфой, забывший, что от Поттера можно в любой миг ждать подвоха, должен, выкрасившись в рыжий, податься к Уизли. Просто слишком уж странно Альбус выглядит по утру, а я уже видел его всяким, и пьяным, и в истерике, и плачущим, и серым от унижения, и трепещущим в моих руках... У него глаза побитой собаки — влажные и больные, но при этом ясные и сияющие тем кристально-чистым блеском, на который способны только бриллианты чистой воды и те, кто настолько слился с миром, растворился в неостановимом потоке жизни, что готов отдать себя целиком, лишь бы где-то на другом конце земли у деревца на опушке леса ожила засохшая веточка. У Поттера подрагивают руки, когда, свесившись с кровати, он натягивает на ноги носки, не менее разноцветные, чем в самом начале нашего знакомства. А затем, будто вспомнив что-то, теми же рваными движениями стаскивает их и кладёт обратно. — Я думал, это будут самые страшные и самые долгие две недели в моей жизни, — Альбус поворачивается ко мне и улыбается. Хмыкаю в ответ. Я решил не будить его. Он — не решился разбудить меня. Минутная с часовой, сговорившись, подкрались к красиво выгравированной и переливающейся изумрудной крошкой римской I на циферблате. — Так и вышло, — потягиваясь, Поттер спрыгивает на пол и берёт джинсы. — Только совсем по-другому. Мне ещё кажется странным, что вместо того, чтобы одеться, он принимается шарить по карманам, выкладывает на столик у кровати связку чего-то непонятного, явно растительного происхождения, следом — пакет и какую-то коробочку. Волшебную палочку Альбус заботливо пристраивает на сложенную на сиденье кресла одежду. — Наверное, тебе часто приходилось иметь дело с побочными эффектами всяких зелий, — вдруг говорит Поттер. — Ведь когда изобретаешь что-то новое, всегда есть опасность не рассчитать пропорции, не учесть несовместимости сразу нескольких составляющих, с дозировкой переборщить... — Довольно-таки, — успеваю ответить я, прежде чем задуматься, что заставило Альбуса произнести эту фразу. — Да и некачественные ингредиенты никто не отменял, — философски тянет он и смотрит на часы: — Сколько там? Час дня?.. Меня будут ждать в три? — В половину четвёртого. Но нужно быть вовремя, — вздыхаю я. — За каждую минуту опоздания твой отец вправе выставить компенсацию. — Мы не опоздаем, — взвесив что-то в уме, говорит Поттер и поворачивается ко мне спиной. — Ну и я надеюсь, ты меня откачаешь, если что, — едва слышно бормочет в сторону. «Если что» — это какое-то зелье в коробочке. Альбус быстрым жестом рвёт картон и, открыв пузырёк, залпом выпивает содержимое. Я начинаю наконец понимать, что же произошло, только когда он, снова посмотрев на меня с улыбкой, кривится и, ухватившись за живот одной рукой, а другой тщетно пытаясь уцепиться за столбик кровати, падает на пол. Чудом не запутавшись в одеяле и не оступившись, я вскакиваю, хватаю Поттера за плечи, пытаюсь поднять одним рывком — как уже привык, приноровившись к его хрупкой комплекции и маленькому весу. Как бы не так — едва не ткнувшись носом в ковёр, я еле удерживаю равновесие и с трудом затаскиваю внезапно потяжелевшего на фунтов сорок Поттера, чьё тело, сейчас заботливо уложенное на подушки, растёт с неимоверной скоростью — ширятся плечи, меняется лицо, на коже тёмными ниточками проступают волосы. Ещё минута — и передо мной лежит взрослый мужчина, красивый, но слабо похожий на того Альбуса, которого я знаю. Он шевелится, проверяет подвижность рук и ног, открывает глаза и, бегло оглядев себя, интересуется: — Ну как? Интересуется мягким таким, бархатным баритоном. Идиот. — Это не шутки, Поттер. Зелье старения запрещено пить детям. — До четырнадцати лет. Я старше. — В возрасте ли дело! Даже при помощи магии сложно заставить живой организм так вырасти за секунды, а потом быстро помолодеть обратно... А во-вторых, ты вчера где эту дрянь купил? Тебе могли продать что угодно, от простой перцовой настойки до такого ядреного отвара, что в Мунго несли бы в спичечном коробке!.. — Ты за меня испугался, — лукаво щурится он. — Ещё бы, в «Мороке» за твою дохлую тушку мне выставят кругленький счёт. И ещё вдвое больший за нарушение правил договора. Так что стоило хотя бы предупредить... — Ты бы мне не позволил, — Поттер говорит чистую правду. Он улыбается своей детской улыбкой, прекрасно понимая, чего стоят мои разглагольствования про «Морок» и «компенсации», и чёрная бородёнка на его щеках смотрится нелепо. На вид Альбусу лет двадцать пять, как раз самый расцвет того возраста, когда из внешности постепенно исчезают последние остатки трепетной мальчишеской юности и изящности. — Не позволил. Но хотя бы помог разбавить зелье, ты... явно переборщил с концентрацией. Альбус прослеживает мой взгляд и густо краснеет. То, что на нём было из одежды (со снитчами, кстати сказать), лопнуло во всех возможных местах и сейчас осталось лежать где-то в районе промежности сморщенным кусочком тряпочки, не закрывая абсолютно ничего. — Блядь, — говорю я. — Ч-то? — Поттер давится воздухом. Я заставляю себя оторваться от созерцания завитков волос на его животе. Догадливый Поттер снова краснеет, но теперь в румянце есть и доля удовольствия. Альбус улыбается, и его руки мягко обвиваются вокруг моей талии. — У нас есть два часа. Хоть бы я не понимал, что именно он имеет в виду... — Иди побрейся, — вывернувшись из его объятий, я встаю и отхожу в сторону, скрестив руки на груди. — И лучше попроси Норин, а то порежешься. Поттер фыркает, поводит куцыми усами, но слушается. Он поднимается с кровати, и меня буквально прошибает холодный пот — Альбус со мной одного роста, чуть ниже, но значительно плотнее, так что если бы ему вдруг пришло в голову, скажем, прижать меня к стенке... нам пришлось бы серьёзно побороться. Правда, я всегда могу воспользоваться браслетом. Потом придётся собирать Поттера по кусочкам, но если что... Браслет. Лопнул. На ковре лежит россыпь деревянных бусин. Волшебная палочка на другой стороне кровати. — Я ничего не сделаю, — словно прочитав мои мысли, кротко обещает Альбус. От этого заявления, едва не поперхнувшись воздухом и возмущением, я хмыкаю, но Поттер прав — сейчас я беспомощен перед ним, потому что при внешней грозности он по-прежнему тот же Альбус. Даже глядя в его взрослое лицо, я вижу ребёнка. И я скорее, как любой провинившийся домовик, прищемлю себе уши печной дверцей, чем обижу его. Самое плохое, что Поттер теперь тоже понимает это слишком хорошо. — Хотя... — вдруг светлеет он. Кажется, тоже оценил расстановку сил. В один пружинящий шаг Альбус преодолевает расстояние между нами и практически виснет на моей шее. Вот она — изощрённость доброты и вариативность способов, которыми он может меня измучить. Поттер касается носом моей щеки и довольно щурится — смешная мимика, кажется чересчур нелепой на лице взрослого мужчины. У него нет опыта, только память о том, что обычно делаю я, — поэтому Альбус мягко тычется губами мне в шею, в самое основание. — Ох, — выдыхаю, не успев вовремя захлопнуть рот. — Да, — довольно улыбается он, проводит рукой по моей спине, очень нежно. Вторая лежит на боку и подушечкой большого пальца он безотчётно поглаживает кожу круговыми движениями. От одного этого можно одуреть настолько, что в голове мелькает мысль отдаться ему. Вот прямо так, здесь. И к вящему неудовольствию Поттера, от подобной идеи смех вскипает где-то внутри пузырьками шампанского и прорывается наружу, почти до слёз. — Извини, — аккуратно поддев его руки своими, я отстраняюсь. Сделав вид, что смирился, Альбус отступает назад. Я понимаю свои ошибки — то, что вернул ему волшебную палочку, и то, что повернулся к Поттеру спиной, — только когда неуверенный «Петрификус» бьёт аккурат меж лопаток. Поттер подхватывает меня, избавив от необходимости стесать собой пару косяков и расквасить лицо о выступающие поверхности, и почти так же, как и я его несколько минут назад, укладывает поверженного Драко Малфоя на кровать. Заботливо накрывает сверху одеялком. Гладит по руке. Заклинание не слишком мощное, и я всё чувствую, немного могу шевелиться, мотать головой и говорить — с трудом и невнятно, но этого достаточно, чтобы парой коротких фраз поведать Поттеру, что я о нём думаю. Тот только смотрит на меня одновременно и печальными, и довольными глазами, снова теребит мою ладонь (Мерлин, моя — меньше и это страшно...) и идёт в душ. Там, судя по попискиванию Норин, честно сбривает усы и бороду. У меня есть время подумать о смысле жизни. Ну и заодно о хитроумности её уроков, а итог лекции всегда один — нужно быть честным с самим собой. Врать — да пожалуйста, кому угодно и что угодно, но только не себе, нельзя ни на ноту сфальшивить или слукавить. Когда-то я решил, что деньги и статус открывают новые возможности — а они убили желания. Подумал, что умнее всех и могу заставить судьбу сесть со мной за игорный стол — и получил Поттера. Верил, что могу позволить себе сделать с ним что угодно, если захочу, — а что вышло. Думал, что проблема в его внешности и делу можно легко помочь услужливой шлюхой и Оборотным зельем... и было вчера. И вот теперь, когда я окончательно решил, что не готов пойти даже на это, вежливо прикрывшись какими-то там понятиями... Получи всё, что хотел, Малфой. Ещё минута — и он выйдет из душа: Поттер, взрослый, с каплями воды, стекающими именно так, как надо и куда надо, чтобы молния на штанах под давлением сама поползла вниз. Но их на мне нет, только нижнее бельё, и это ещё хуже. Поттер, всё такой же неопытный и доверчивый, которого я отнял у его отца и отбил у собственного сына. Любопытный. Согласный на всё. Рубашки нет тоже. Ручной — останется по первому слову и будет любить несмотря ни на что. Я не плакал уже больше десятка лет, но сейчас я чувствую их — слёзы, и они вызваны не благодарностью, не освобождением или облегчением, это страх, вспарывающий внутренности острыми лезвиями. Он только усиливается, когда хлопает дверь душевой. И принимается верещать тонким голоском, когда Поттер, недолго думая, садится мне на ноги и хитро смотрит прямо в глаза. Наклоняется, целует в живот, забираясь языком в пупок, отчего я в миг превращаюсь в россыпь мурашек, поднимается выше — снова водит носом по щеке, дурея от собственной наглости и от ощущений. — Всё совсем не так, — шепчет Альбус мне в самое ухо. — Сейчас — намного лучше. — Это не повод пить зелья. Ты и без этого быстро вырастешь, — с трудом, но я мотаю головой. — И, при всей разумности, представить себе не можешь, насколько убийственно молниеносным будет это «быстро». Сейчас же это ничего не меняет. Такая нравоучительная нотация стоит мне прикушенной щеки и языка, да и губы слушаются не так уж чтобы слишком. И Поттер тоже... слушается не слишком. Где-то там, под двумя слоями полотенца, обернутого вокруг его бёдер, мы касаемся друг друга — странное, пронзительное ощущение. Альбус лезет целоваться. Он мог бы сделать ещё миллиард вещей, которые обычно делают в таких случаях, — пропихнуть мне пальцы в рот, запустить руку в трусы, да что угодно... Но он лезет целоваться, едва шевеля губами, потому что это всё, на что способна его смелая фантазия. — Поттер, ты в курсе, что делаешь две глупости? — кое-как ворочая языком, говорю я. — Ты путаешь собственное желание потрахаться с моим желанием тебя трахнуть, и свято веришь, что сейчас выполняешь второе. Ну и плюс — мне это никак не поможет избавиться от заморочек, наоборот даже, я свято буду верить, что ты меня заставил... Вот и всё. Это ничего не решит, понимаешь? — фраза снова стоит мне прикушенной щеки — на этот раз до крови, но бьёт в точку. Я поймал Поттера, поймал, — он мрачнеет. Чем хороши дети — несмотря на догадливость и природную чуткость, они всё равно доверчивы как единорожки и поэтому им всегда можно переключить программу — почти Маградио, один поворот колёсика — и любовно-призывные завывания очередной последовательницы Селестины Уорлок сменяются обзором сетки квиддичного чемпионата после серии отборочных матчей. — Извини, я не должен был, — говорит Альбус. — Уж точно. К тому же... не подумай, что я против, но всё-таки тереться о мою ногу — не самый приятный способ кончить. Я знаю лучше, — намекаю я. Хищно улыбнуться не получается. Поттер неверяще качает головой: — Ты опять меня прогонишь. — А если нет? — Фините Инкантатем, — после долгого молчания сдаётся он, а затем сразу отбрасывает палочку в сторону. Дёрнув за уголок, я стаскиваю с Поттера полотенце, и, ухватив за бедра, подтягиваю к себе поближе. Осторожно, одними подушечками пальцев веду от ребер к животу. Он блаженно жмурится. Чуть привстав, опирается на руку, а второй перехватывает мою ладонь и мягко толкается в неё с глухим стоном. Судорожно вздыхает. Ещё через мгновение его пальцы, нырнув под пропитавшуюся смазкой ткань, бережно сжимают мой член в тёплое кольцо, мягко гладя. Поттер расставляет бёдра шире и наклоняется так, чтобы мы касались друг друга — головка к головке — их выступающие края задевают кожу, и по ослабевшим ногам скользят сладкие волны судорог, а Поттер коротко, отрывисто стонет в мои открытые губы. Я кладу свою ладонь сверху, сжимая сильнее. Альбус тихонечко скулит — его пульсирующий член с каждым движением руки трётся о мой, и я чувствую, как это биение жизни — отчаянно колотящееся сердце — двойным эхом отразившись от наших ладоней, безжалостно проникает в самую глубину, сливаясь с моим собственным пульсом. Он мягко проводит пальцем по моим ключицам, затем скользит от солнечного сплетения до пупка, наполненного смешавшейся спермой, окунает в него палец, ведёт дальше... и, обмякнув, на выдохе опускается на меня. Не знаю, сколько мы лежим так. Кажется, не слишком долго — не настолько, чтобы это всё засохло и намертво приклеило нас друг к другу. В какой-то момент Альбус вздрагивает и ёжится, словно от сквозняка. На коже волной проступают мурашки — эффект зелья проходит, и его тело медленно возвращается в прежний возраст и размеры. Окончательно придя в себя, Поттер медленно вздыхает: — Я просто хотел ещё раз попробовать. Ты бы ни за что не согласился. — Да уж... — морщусь я. — Спасибо. Мне теперь правда легче будет вернуться туда, — спокойно говорит он твёрдым, полным решимости голосом. А через секунду кривится и прячет лицо в подушках, пытаясь сдержать рыдания. Получается плохо и всхлипы всё-таки прорываются наружу — злые, отрывистые, горькие. Я даю ему время успокоиться. Я — такой придурок. — Всё будет хорошо, — шепчу я. — Всё будет хорошо, Аль. Он замирает от неожиданности. Поднимает заплаканную мордашку. — Меня так только мама называет. — Вот мне тоже в последнее время всё чаще кажется, что твоя мама — это я. Хотя она вроде называет тебя цыплёночек. Вместо ответа он фыркает и трётся щекой о мою. Часы отбивают минуты молча. Поттер медленно собирает свои вещи... а вещи Скорпиуса возвращает на место. Что-то он наверняка решил оставить себе «на память», догадываюсь я, но не виню его в этом. Жаль только, что за всё как всегда достанется Норин. Её — в промокшем от слёз переднике — Альбус осторожно гладит по лапке. Он печально смотрит на подтаявшую бесформенную груду снега, бывшую крепость... Треплет по холке Аиду. Виснет на шее Тихого и мнёт на прощание его бархатные уши. Прелата не трогает, но тот тоже вытягивает морду из денника. Потому что чует — что-то происходит. Совершается. Поттер перебрасывает сумку через плечо, на неё, завязав узлом вокруг ремня, вешает шарф. Его движения несколько заторможены — он очень устал, сказались и бессонная ночь, и безумное утро со слезами. В камин он шагает первым, не оглядываясь. Такая ирония — Поттер-старший сидит за тем же дальним столиком у окна, который выбрал и Альбус когда-то. — Привет, пап, — говорит тот, и звучит это ещё более нелепо, чем его сухой кивок «мистер Малфой», в самом начале... когда-то очень давно. В другой жизни. — Всё в порядке? — Поттер не улыбается, но мягко треплет сына по плечу. — Угу, — кивает тот, и делает шаг к отцу. Снова поворачивается ко мне, смотрит уже с другой стороны. Между нами теперь можно прочертить воображаемую линию, чётко разграничивающую два мира, и Альбус уже за ней. Поттер-старший вынимает из кармана необходимые бумаги. Я достаю волшебную палочку, чтобы скрепить подписи чарами. — Ну что, нет у вас претензий, мистер Малфой? Альбус давит улыбку. — Ни единой, мистер Поттер, — кривлюсь я. — Премного благодарен вам за доставленное удовольствие... Тот едва заметно краснеет и придвигает ко мне документы, едва не скинув со стола чернильницу рядом. Я рисую загогулины в нужных местах. — Тогда, боюсь, вынужден откланяться, мистер Малфой. Дела в Аврорате. От его взгляда и того, как он произносит это «дела», внутри всё сжимается в напряжении, но я пропускаю этот звоночек... потому что Поттер встаёт, готовый уйти, а Альбус, скинув руку отца со своего плеча, делает шаг ко мне. Я послушно наклоняюсь, позволяя ему обвить меня руками. Альбус приподнимается на носки и, прижавшись ко мне всем телом, беспорядочно целует — попадая то в подбородок, то в щёку, бормочет: — Ты обещал, что не бросишь меня, обещал писать, помнишь? Обещал. Я никогда не говорил такого. — С тобой забудешь, — я прижимаюсь губами к его виску, и Альбус жмурится. Его отец не делает ничего, чтобы остановить меня или одёрнуть сына, он просто наблюдает за сценой без тени улыбки, словно не обратил бы на это никакого внимания, если бы не срочное дело... а так ему нужно спешить, и он с растущим раздражением ждёт, пока напрощаются двое, с которыми его связывают сугубо деловые отношения. — Поттер, будь счастлив, — шепчу ему на ухо. — Ради меня. — Хорошо, — с присущей всем детям серьёзностью торжественно проговаривает он. И до этого самого мгновения я и не представлял, какую выдержал проверку на прочность — до того момента, как последнее, что мне остаётся, — смотреть Поттерам в спину. И думать, что Забини бы ни за что не пропустил этот момент. Что у конторки нас встретила его заместитель и провела к нужному столику. Я не видел Блейза с тех самых пор, как мы встретились в Министерстве два дня назад. Он не просто не приходил — как обычно, вечерами, пытаясь вытащить на своё очередное ты-не-можешь-это-пропустить мероприятие... Совсем не «просто» — ни совы. Ни патронуса. С Поттером я совсем забыл о Блейзе. Но его нет — его нет ни наверху, ни в складском помещении его кафе... Именно тогда, пройдя сквозь время и материю, прокравшись сквозь вино в бокалах посетителей и тепло гудящего камина в фойе, ко мне на руки вспрыгивает понимание. У настоящего понимания спокойный игривый нрав, мягкий пушистый хвост и острая нюхлерья мордочка... * * * Они приходят тем же вечером. Без всяких «Будьте добры, следуйте за нами, мистер Малфой». У авроров есть и ордер на обыск, и ордер на арест, и разрешение на опись имущества, и ещё много-много всяких бумажек. Я снова меланхолично думаю о роли клочка пергамента, в нужных местах заляпанного чернилами, и… почему-то ничего не чувствую. Ни злости, ни досады, ни раздражения. Святая пустота, наполненная вибрирующей тишиной и влажной свежестью первого весеннего ветра, пойманного на излёте, — вот, что остаётся в итоге и от жизни, недооцененной чаще всего, и от собственного я, которое чаще всего считают слишком важным. Наверное, это совсем не стоит слов, однако я чую — при всей маскарадной нереальности происходящего и бездушности деревянных болванчиков в театре кукол... на этот раз — слишком серьёзно.