Две недели

Ведь действительно — скучно. Но не так, как бывает, когда не можешь досидеть последние полчаса от урока или дотерпеть до объявления результатов экзаменов, совсем не так, будто нечем заняться или не знаешь, куда себя деть, а время тянется, тянется, тянется — минута медленно-медленно перетекает в минуту, и час длится не меньше двух. Странное чувство, смесь предопределённости и единения с жизнью. Все эти волшебники могут вскакивать со своих мест, могут кричать, грозить страшной карой, могут с ощущением собственной важности и правоты перечислять мои провинности одну за одной, сбивать резкими переходами от темы к теме, терзать каверзными вопросами — «А где вы, мистер Малфой, были в ночь с двадцать девятого на тридцатое января?..», «А может ли кто-то подтвердить ваши слова?.. Нет? Что ж...». И это не будет иметь никакого значения. После смерти родителей я никогда не врал из страха. И если и вдруг пресмыкался перед кем-то, так с широко открытыми глазами и полным чувством собственного недостоинства. А на это нужно бесстрашие, кто бы что ни говорил. Чтобы не бояться бояться. Я даже не знаю, какое коленце нужно выбросить старушке жизни, чтобы сейчас заставить меня испугаться — трусливо. Скорчиться, съёжиться, лебезить, расслоиться, вспомнить о злобе. Вот Джинни Поттер — выступает в свидетельницах и пытается опровергнуть кое-что из показаний Блейза касательно обстоятельств смерти Мари-Виктуар. Её вызвали после того, как Блейз с неизменной хитро-добродушно-лукавой улыбкой согласился хлебнуть на брудершафт Сыворотки правды, а потом, искренне хлопая длинными ресницами, рассказал трогательную историю про Драко Малфоя, дитя войны, честного предпринимателя, который за всю свою жизнь только однажды уклонился от уплаты налогов и потом, мучимый совестью, омывшись слезами горького раскаяния, пошёл сдаваться властям, но был прощён. Потом, правда, опомнившись, Забини перешёл на стандартно-виноватые «Да, Ваша честь — нет, Ваша честь», но так затянутые в тугой корсет чопорные замужние дамы пытаются скрыть наличие любовника: при встрече они смиренно приседают в глубоком поклоне, пряча лицо под волосами, чтобы никто не заметил блеска в глазах, и это выдаёт с головой. И всё становится на свои места. Жвачка, которой так демонстративно чавкал Забини, очевидно была пропитана мощнейшим антидотом. Поттер наверняка уже догадывается об этом, и потом конечно же будет экспертиза, на которой весь обман раскроется, ложь лопнет, словно мыльный пузырь, и всё начнётся сначала. Но сейчас слышать головокружительно-вкрадчивые, мирно-ласковые «Нет, Ваша честь» сродни купанию в прохладном горном озере в разгар жаркого дня. Блейзу тоже не страшно. Страшно здесь тем, кому бы и не должно. Кто на «той» стороне, где, казалось, не бывает ни лжи, ни обмана, ни предательства, а страдания и боль — все сплошь кристальной чистоты, как та Сыворотка, и преисполнены внутреннего достоинства и смысла. Но вот — Джинни Поттер. И она боится. Блейза. Меня. Мужа. Общественного мнения, да и любого мнения, где есть хоть слово о морали в приложении к её собственным поступкам. Потому что как бы кто не поинтересовался в интересах следствия, откуда ей так много известно об этом мистере Забини, гадком сообщнике мистера Малфоя. Уж не она ли несколько недель назад, широко раскинув бедра, блаженно постанывала в руках того-самого-Блейза, раз за разом принимая его в себя после вынужденной разлуки, забыв и о муже, и о детях, и... о чём там ещё должна беспокоиться любая уважающая себя женщина? Ненавижу женщин. Потому что Поттер хорошо известно, сейчас, когда она произносит наверняка заранее заготовленную обвинительную речь, на неё од-но-вре-мен-но смотрят двое. Любовник, который знает правду. Муж, который не знает ничего. Ненавижу. Всех, кроме Астерии. Её — тоже, но как-то иначе, с остатками уважения. Самая страшная, самая неудержимая и безумная любовь исходит от женщин, любовь раболепная и властная, слепая и отчаянная, готовая на всё абсолютно. С каким мстительным удовольствием это лишённое границ и смысла чувство поглощает и переваривает объект своей страсти, убивая, делая из некогда человека безликое нечто, вечно обречённое скитаться в тени своей идеальной копии... шаблонной. Стерильной. Рефлекторно-романтичной. Её любят, а не живое. И пусть только попробует это живое встать у влюблённой женщины на пути и на мгновение закрыть от неё свет совершенства... — Мне бы не хотелось говорить о причинах, по которым Мари-Виктуар решилась на такой шаг, Ваша честь, — Поттер расправляет трагично смятый в руках платок и вытирает им мокрые щёки. Плакала она, впрочем, совершенно искренне. — У каждого из нас есть свой крест, но накануне смерти Мари мистер Забини лично вручил ей несколько упаковок «Грёз», изготовлением которых занимается мистер Малфой. Зная, что Мари находится в трудной ситуации, мистер Малфой решил воспользоваться её слабостью. Ваша честь, я прошу наказать виновных. Жертвы преступников — в основном подростки или переживающие кризис люди, а мы должны защитить их и наших детей. Джинни не смотрит на Блейза. Не ненавидит Блейза. Она его любит. Просто ей кажется, что это — единственный способ вывести Забини из-под моего дурного влияния. Блейз, доверчивая пешка в грязных лапах хитрого махинатора. И Поттер верит, что это совсем не одно и то же, что и «одомашнить». Он ведь может одуматься. Он же должен одуматься, он ведь тоже стонет, когда Джинни обнимает его ногами. Она, как и Астерия, до сумасшествия любит сына, и поэтому сделает всё, чтобы я сегодня не встал со скамьи подсудимых. — Спасибо, миссис Поттер. — С вашего позволения, у меня вопрос к свидетелю, — мой магвокат мягко тянет руку и встаёт. Изольда Марчбэнкс благосклонно кивает. Теодор Бернштайн. Из-за низкого роста и дряблой кожи на шее он немного похож на бульдога, и, говорят, хватка у него тоже бульдожья. Да, Поттер, да. Это тот самый вопрос. — Миссис Поттер, откуда вам так точно известно, когда и что это именно мистер Забини передал наркотик Мари-Виктуар? У вас есть возможность как-то подтвердить ваше, довольно серьёзное, кстати сказать, обвинение? Вы встречались с погибшей накануне? — Нет, в последний раз мы виделись где-то за четыре дня до её смерти, — вынуждена ответить Джинни. — Значит, она не могла сообщить вам эту информацию. Тогда, возможно, у вас есть выход на кого-то из распространителей?.. Может быть, вы пытались, как и в случае с моим подсудимым, при личной встрече объяснить, в каком положении находится Мари-Виктуар, и поэтому поддерживали связь с самим мистером Забини?.. Ни паузы, ни изменения интонаций, ни намёка. И не нужно говорить, что «поддерживать связь» и вступать в неё совершенно разные вещи. Но Поттер невольно оборачивается, а Блейз взгляда не отводит, и ей приходится отвернуться. Чтобы упечь меня в Азкабан, Джинни готова на всё, кроме, разве что, рассказать правду. — К чему вы клоните? — ледяным тоном интересуется она. Носовой платок судорожно сжат в руках так, что побелели костяшки пальцев. Я осторожно сжимаю предплечье своего магвоката, не давая ему ответить, и чуть заметно качаю головой. Теодор Бернштайн замолкает. Забини с улыбкой изучает стены. Живи дальше, Уизли. Я постараюсь не думать о том, что даже на суде светлая сторона не может обойтись без моих подачек. — Я всего лишь подчеркиваю, Ваша честь, что пока суду были представлены лишь доказательства причастности моего подзащитного и мистера Забини к системе распространения наркотика. Их роль в этой цепочке пока неизвестна, а на основе слов миссис Поттер можно предположить, что было совершено убийство, возможно даже умышленное, хотя на самом деле мы говорим о трагическом, но всё же суициде. И, как справедливо заметила свидетель, причины этого поступка читаются довольно ясно. Конечно же, все всё знают. Только никто, никто не может — вслух. — Замечание принято, мистер Бернштайн. — Что ж, тогда обвинение готово вызвать последнего свидетеля, показания которого прольют свет на то, что в реальности происходит в имении Малфоев, — с места привстаёт Элинор Боунс. Хорошенькая девочка. Судя по взгляду, знает, чего хочет от жизни. Успешная и жесткая, ей прочат высокий пост в Министерстве. Только мало кто здесь в курсе, что у Элинор был роман со своей младшей сестрой. Вопреки расхожему мнению, определённо утверждающему, что в горизонтальных инцестах априори виноват старший, по умолчанию он же — гнусный соблазнитель, Кларисса оказалась девочкой куда раскрепощённей, чем Элинор, у которой теперь два желания — сделать такую карьеру, чтобы никто даже и заикнуться не мог о её неудачной личной жизни... и чтобы её младшая сестра, после совершеннолетия помахавшая родителям и Элинор ручкой и отправившаяся дальше, получать жизненный опыт уже на континенте, не вернулась в Англию. — Следствие вызывает Альбуса Поттера, выступающего с согласия обоих родителей. Я всё-таки ждал. Очень. Вот этого самого момента, когда красивые маскарадные маски будут сняты. Когда в зале суда появится единственный человек, которого я считаю вправе вынести мне приговор. Поттер подстригся. Поттер будто бы ещё вытянулся за то время, пока мы не виделись. И над губой явственней обозначились тёмные контуры юношеского пушка. У Поттера на руках мозоли от квиддичной биты. Значит, загонщик. Его молодость мне как кость в горле — его молодость мне как последний глоток свежего воздуха. Моей лебединой песней будет песня о зависти, да только не о той, что желает ласкать чужую кожу своими ядовитыми щупальцами, сотрясаясь в конвульсиях удовольствия от стонов жертвы, а о той, что кричат птицы, облетая разоренные гнёзда. — Разрешите внести предложение. — Прошу, мистер Бернштайн. — Мой подсудимый никак не связан со свидетелем, и, как кажется, в интересах следствия будет правильным сначала выяснить причины, по которым мистер Поттер на довольно долгий срок оказался в Малфой-мэноре. — Протестую, ваша честь. Наша задача — выяснить, действительно ли мистер Малфой совершил вменяемые ему правонарушения, и свидетель готов предоставить показания. Остальное не имеет отношения к процессу. Да неужели?.. Совсем никакого?.. Ни капелюсечки? — Протест принят, мисс Боунс. Ещё бы. Попробуй Альбус публично заявить, что его папенька развлекается в заведении, которое, согласно постановлению его же Аврората, подлежит немедленному закрытию... И тогда работу «Морока» и вправду придётся приостановить на время. Ненадолго, пока не найдут новое помещение, но и такого срока не вынесет по меньшей мере половина здесь собравшихся. — Ваша честь, позвольте тогда и обвинению внести встречное предложение. Как я уже говорила, для нас преступления подсудимого однозначно ясны, поэтому целью данного следствия является скорее получение конкретной информации и доказательств его вины. Но, чтобы заранее исключить различные трактовки показаний и избежать возможного и непреднамеренного искажения фактов свидетелем в силу его возможно существующих личных антипатий к обвиняемому, на которых непременно будет базироваться линия защиты, мы считаем оправданным прибегнуть к Сыворотке с самого начала допроса. Это значительно уменьшит количество возможных спекуляций. Кажется, даже Поттер-старший слегка удивлён таким быстрым развитием событий. Интересно, что он чувствует сейчас? Для главы Аврората, который вот-вот переживёт миг собственного триумфа, засадит главного злодея за решётку и восстановит справедливость в обществе, у него уж слишком вялый и скучающий вид. Элинор Боунс — умничка, хоть её ход и достаточно предсказуем, она попыталась как можно раньше использовать старую школьную вражду для защиты своей позиции, потому что иначе это сделал бы мой магвокат... А сейчас... Сыворотка это Сыворотка. Поттер просто расскажет правду. Для неугодной правды у них всегда есть «Ваша честь, это не имеет отношения к процессу». И зачем только он согласился?.. Уж я-то знаю, актёр из Альбуса никудышный, но он выглядит достаточно уверенно и спокойно, не похоже, чтобы родители заставили... Значит, он здесь по своей воле. Значит, он отдаёт себе отчёт, что сейчас выболтает всё. Поттер старается не встречаться со мной взглядом, но когда всё-таки украдкой смотрит на меня, глаза у него не похожи на глаза палача, скорее в них осторожная нежность того, кто отчаянно хотел бы взять за руку и успокоить, просто сейчас, в силу обстоятельств, не может сделать этого. — Свидетель, вы согласны? — для протокола уточняет Изольда. — Да, конечно, — кивает Поттер. Дурень, про себя чертыхаюсь я, ты же не умеешь обманывать, а сопротивляться Сыворотке бесполезно, одна попытка чуть в гроб не загнала... Думать, что он сознательно хочет меня подставить... невозможно. Нет даже крохотного червячка сомнения, который по сюжету сейчас должен бы подтачивать черенок самого спелого и вкусного яблока. Но Альбус, как до этого и Забини, спокойно берёт из рук Дороти Старк маленький пузырёк с совершенно прозрачной жидкостью, а ещё через мгновение его лицо приобретает блаженно-спокойное выражение. Глаза смотрят куда-то сквозь собравшихся, в пространство. — Мистер Поттер, вы готовы отвечать на вопросы? — мисс Боунс встаёт со своего места. — Да, — тихо и бесцветно шелестит Альбус. — Это правда, что в период с двадцать второго декабря по пятое января вы проживали в Малфой-мэноре? — Да. — Насколько хорошо за это время вам удалось изучить поместье? — Довольно неплохо, как мне кажется. Первое время я делал ночные вылазки, прячась под мантией отца. — Удалось ли вам найти какие-нибудь скрытые тайники, сейфы, потайные комнаты? — Несколько. Есть сейф в спальне, за маскирующими чарами... потайная комната под лестницей, открывается пусковым механизмом под книжным шкафом напротив... тайник за гобеленом в гостиной... и ещё три комнаты. — Что в них находилось? — Ценные бумаги. Драгоценности. Деньги. Несколько артефактов. — Больше ничего? — Да. — Вы уверены? — Я следил за мистером Малфоем под мантией... вряд ли там могло быть что-то ещё. Мой магвокат напряжён до предела, пристально вслушивается в каждое слово. Элинор Боунс с каждым ответом Альбуса выглядит всё более озадаченной. — А что насчёт нелегального камина? Мистер Малфой пользовался им при вас? — Нет. Вот тут я убеждаюсь окончательно: не знаю, как ему это удалось, не знаю, почему, зачем, но Поттер врёт. Он врёт под Сывороткой! — Хорошо... где находился мистер Малфой вечером двадцать третьего декабря? — Он... — Альбус смотрит вверх, словно пытается вспомнить. — После обеда он отвечал на письма в гостиной... потом он и мистер Забини играли в карты... к вечеру они пригласили нескольких... женщин. Тон Альбуса всё так же безэмоционален, но ни у кого не возникает сомнений, что это были за шлю... извиняюсь, таинственные женщины, и чем мы занимались после. — Вы точно помните этот эпизод, мистер Поттер? — Да. Элинор Боунс растерянно сверяет записи. Ещё бы. По мнению следствия в этот момент я был на последней встрече с Гамеро. А Альбус только что выпил Сыворотку и не может врать. — То есть, он весь вечер находился в поместье? — уточняет она. — Да... — Мистер Поттер, ваши слова противоречат представленным суду доказательствам о причастности подсудимого к распространению «Грёз». Вы понимаете серьёзность этого заявления? — Да. — Мистер Забини, как вы можете прокомментировать показания свидетеля?.. — Если отставить в сторону этическую сторону вопроса, нет ничего противозаконного в том, что иногда мужчине требуется некоторое количество женского внимания и ласки, мисс Боунс. — Хорошо, — неприязненно кривится она и снова обращается к Поттеру: — Что вы можете сказать об утре двадцать девятого декабря? Примерно тогда взяли Гамеро, вспоминаю я. — Мы играли в снежки. Потом катались на лошадях, — невинно сообщает Поттер. Кажется, я слышу первый тихий смешок откуда-то из зала. — Я не ослышалась, вы с мистером Малфоем играли в снежки и катались на лошадях?.. — А после строили снежную крепость, — монотонно и спокойно кивает Альбус. — То есть, вы хотите сказать, что подружились с подсудимым? — Мисс Боунс, ранее вы считали такого рода информацию несущественной и не имеющей отношения к делу, — напоминает Теодор Бернштайн. — Пусть мальчик ответит, — Изольда Марчбэнкс пожимает плечами. — Мы были... мы были близки. В зале воцаряется звенящая тишина. Я прямо чувствую, как в головах присутствующих вспыхивают подозрения, резко, ярко, словно лампочки. — В каком смысле? — первой приходит в себя ранее молчавшая первый заместитель министра Эльфрида Лафкин. — Во всех, — бесцветно говорит Поттер. — Мы много общались, мистер Малфой поддерживал меня, я делился с ним своими мыслями, жил в его спальне... Дурак. Идиот. Он же мог обмануть их. Сыворотка не действует, я-то знаю. Альбус мог сказать что угодно... Но он ведь... и сейчас врёт. Мы не общались много, он не жил в моей спальне... — У вас была связь с подсудимым? — на автомате выдаёт мисс Боунс прежде, чем успевает одуматься и вспомнить, что перед ней сын главы Аврората. Она бросает затравленный взгляд на Поттера-старшего. Тот бледен. В ожидании ответа все затаили дыхание, никто не «Протестую, Ваша честь!», ещё бы... это такой скандал, пикантных подробностей хватит на месяцок-другой. Поттер-младший под Сывороткой признаётся на суде в интимных отношениях с Драко Малфоем. Который от нервного шока уже почти с мясом выдрал одну из опаловых пуговиц на мантии, чего за ним ранее не водилось. Но сейчас нет ни чувств, ни мыслей... только одно слово вертится на языке: «Зачем?». Зачем тебе это всё, дуралей. — Да, — говорит Альбус. — Нет! — не выдерживаю я. — Мразь! — Джинни вскакивает с места и, мгновенно выхватив палочку, нацеливает её на меня. Поттер удерживают двое авроров, но когда одному удаётся отнять у неё палочку, разъярённая мать всё-таки вырывается и подбегает к сыну. Обхватив Альбуса за плечи, Джинни прижимает его к себе. — Ваша честь, хватит! Остановите это! Глаза Элинор Боунс вспыхивают сухим огнём. — Ваша честь, как бы ни было страшно и горько слышать показания, допрос необходимо продолжить, чтобы... — Заткнись! — и в голосе Джинни есть что-то такое, что заставляет ту ошеломлённо замолкнуть, возмущённо хватая воздух ртом, как рыбка, выброшенная на берег. Глухой ропот ползёт по залу. — Что он с тобой сделал, хороший мой? — Нет, мам. Драко тут ни при чём, — Поттер осторожно наклоняется к Джинни и что-то бормочет на ухо. Гермиона Уизли и Элинор Боунс спускаются с трибун к Альбусу. Первая из инстинкта защищать обиженных, вторая из желания уличить меня хоть в чём-то. В бережных руках матери Поттер будто бы чуть оживает и с тем же безразличным выражением лица шепотом отвечает на их вопросы. Когда Альбуса уводят, Элинор, скрестив руки на груди, подходит ко мне. — Мистер Малфой, вы признаёте, что по собственному желанию состояли в отношениях с Альбусом Поттером? — Да, — только и остаётся сказать мне. — Это правда, что в последний день в мэноре Альбус Поттер, выпив нелегально купленное зелье старения, нарушил запрет на использование волшебства и, парализовав вас, взрослого и опытного волшебника, воспользовался вашей ограниченной подвижностью с целью интимного контакта? — Ну... — я тяну время. — Понимаете... — Вам задан конкретный вопрос. — В целом... да, но... Я слышу странные звуки — Забини тщетно пытается сдержать прорывающийся наружу хохот. — Тише! Попрошу тишины в зале, — возмущается Изольда. Бесполезно. — Пожалуйста, тише. Смешнее всего, похоже, Шейне Робардс. — Уважаемые члены коллегии, пожалуйста, соблюдайте тишину. Куда там. Поднявшаяся волна тихого, но уверенного шепота вперемешку с хмыканьем и хихиканьем, достигнув пределов комнаты, только усиливается, сливаясь со следующей... Визенгамот мог ожидать чего угодно, но не такого. Это даже не неожиданный поворот событий, поворот подразумевает, что дорога, по которой все двигались изначально, всё ещё на месте, просто круто изменила своё направление. В должной мере описать охватившее собравшихся смятение, настоящий ступор, можно только представив, что вместо твёрдой брусчатки под ногами вдруг разверзлась бездонная пропасть. Поттеру-отцу, кажется, всё равно — он смотрит только на меня, легко, чуть склонив голову. Он всё знал с самого начала, могу поспорить. Оставив последние попытки понять, что вообще здесь происходит, я устало прячу горящее лицо в ладонях. Всё равно Изольда Марчбэнкс не в состоянии заметить этого. С усталым вздохом, убедившись, что утихомирить зал невозможно, она направляет палочку на своё горло и шепчет: — Сонорус. — Мисс Марчбэнкс, — со своего места подаёт голос Поттер-старший. — Как главе Аврората, мне кажется, что в деле на данный момент обнаружились непредвиденные обстоятельства и открылись новые, ранее неизвестные факты, что, на мой взгляд, требует нового расследования. Подумав, она кивает и принимает единственно верное решение: — Попрошу всех покинуть зал суда. Дата нового слушания будет определена позднее. Раньше мне снилось, как я спасаю мир. Красота будущего, степенная важность прошлого, тяжёлые вздохи дождевых облаков. Потом я перестал запоминать сны — почти полностью, разве что какие-то фразы, картины из мутного стекла, несвязные, не связанные между собой, эпизодически мелькающие сквозь шум пространства. Теперь мне снится, как за окном темно. Каждому времени — свои подвиги.