Две недели

На улице шумно и людно. В толчее я чувствую себя крайне неуютно, кто-то постоянно задевает, цепляет пакетами и свёртками за одежду, наступает на ноги, кричит, кое-кто узнаёт: «Добрый день, мистер Малфой!», и я с вымученной не-очень-то-и-улыбкой киваю в ответ. Мне тошно. К празднику магазины украсили гирляндами и венками, даже аптеку — зачем, спрашивается, оттуда всё равно за версту несёт драконьим навозом (лечебным, но всё же дерьмом) и тритоньими жабрами. Предрождественская суета проникла в самые укромные уголки Косого переулка, поэтому, прокладывая путь к месту встречи, я невольно отмечаю поттеровскую предусмотрительность. Предусмотрительный Поттер — нонсенс, правда?.. Зато сразу понятно, в каком щекотливом положении он оказался. Выбранное им местечко отличается от большинства нормальных кафе тем, что у него нет названия. Вот так, просто. Нет и всё. Небольшое круглое помещение над мастерской по ремонту обуви. Не для тех, кто зашёл погреться, отдохнуть от покупок, потягивая сливочное пиво, или полакомиться клубничным чизкейком. Туда приходят исключительно по делу, исключительно те, кому совсем не хочется привлекать к себе внимание. Я крепко пожимаю руку владельцу — один из немногих, кого я действительно рад видеть. Старина Блейз, и не сосчитаешь, сколько раз он спас мне задницу, когда, после смерти отца, я всё-таки решился спутаться с подпольем. Пожалуй, единственный, кто поверил, что идея с продажей «Грёз» маглам может перерасти в настоящий, хотя и не очень (точнее, очень не) легальный бизнес. — Это правда? — Блейз лукаво улыбается мне. — Что? — не совсем понимаю я. — Что кое-кто прибрал к рукам поттеровского сынка? Безразлично пожимаю плечами. — Он здесь? И чувствую — какая-то часть меня, замерев, отчаянно надеется, что Забини скажет «нет». Потому что… кошка в любой момент может стать мышкой. Затем снова кошкой. А потом лишь сыром в мышеловке — Игра бесконечна. — Дальний столик у окна. Лязгает затвор захлопнувшейся ловушки. Я невольно оглядываюсь, но, разумеется, вижу лишь ряд изящных ширм. Здесь мало кому нужны наблюдатели. — Так что, Драко? — не унимается Блейз. — Позовёшь давнего друга на рождественскую вечеринку по случаю нового приобретения?.. «Заткнись, Забини». — Не думаю, что это хорошая идея. — Да брось, не будь ханжой! Не один ты хочешь поразвлечься, а у меня так с Поттером личные счёты. — Боюсь, это у него с тобой счёты, Блейз. Тот разводит руками. Помнится, одно время в «Ведьмополитене» постоянно мелькали сенсационные статьи, что миссис Поттер тайком встречается с очередной звездой квиддича — кого только не называли, от Крама до О’Рейли, а правда как всегда оказалась куда банальней. Банальность — хорошее прикрытие для общественности, нуждающейся если уж в скандалах, то ярких, если уж интригах — то знаменитостей, так что о тринадцатилетнем романе Джинни Поттер и Забини мало кто догадывался. — Счёты… Поттер мне спасибо сказать должен. Если бы не я, она бы от него точно ушла. Он же скучная зануда, рохля, правильный романтик, а Джинни нужна ярость, огонь. Женщину нельзя любить тихо — мыть посуду, каждый день целовать в щёку, уходя на работу, по выходным таскать детей в парк, всегда говорить спасибо за домашние котлетки… Нужно постоянно заставлять себя гореть, если не хочешь подохнуть от тоски, если хочешь уберечь любовь. — Точно, — я саркастически киваю. — И с целью уберечь любовь ты намереваешься трахнуть её сына. — Странный ты человек, Драко, — вдруг совершенно серьёзно говорит Блейз. — Я хотя бы понимаю, что делаю и зачем. Я знаю, если бы мы с Джинни решили быть вместе, то расстались бы года через два, истрепав всем нервы. А так мы каждый раз только друг для друга, каждый раз против правил и каждый раз — как последний. Ты же держишь жену за предмет мебели, получаешь деньги от продажи наркотиков, поставил на кон несовершеннолетнего мальчишку, но при этом умудряешься читать мне мораль. Сам-то с ним наверняка не книжки по Нумерологии читать собрался. — То, что я сделаю с выигрышем, тебя не касается, — грубее, чем следовало, отвечаю я. — Конечно, — ухмыляется Забини. — Так он ждёт. Только, если и портишь другим жизнь, хотя бы сам получи от этого удовольствие, а не делай кислую мину, будто тебя заставили. Блейз… один из немногих нашего круга, кто даже и не пробовал играть — вообще. Ему это не нужно, он умеет наслаждаться жизнью без стимуляторов, умеет не искать в ней особый смысл… и, что самое смешное, действительно очень дорожит этой своей Джинни. Иногда кажется, что он, несмотря на всю безалаберность, легкомысленность и влюбчивость, на самом деле понимает что-то, недоступное большинству. — Можешь начать прямо здесь, я рассчитываю на твою фантазию, — смеётся Забини мне вслед, когда я в некоторой растерянности останавливаюсь у нужной ширмы — это заставляет тут же зайти внутрь, чтобы избежать новых комментариев. И на меня из такого далёкого и почти забытого прошлого смотрит Поттер. Те же глаза, те же острые черты лица и высокие скулы, всклокоченная шевелюра… только меня не обманешь, если у Поттера растрёпанные патлы — свойство организма, тот здесь я вижу намеренное желание подражать отцу, выразить протест миру и… хороший воск для укладки. Имидж, видите ли. Подростковый максимализм читается во всём — в жестах, одежде, позе — и по повадкам Альбус даже ещё больше магл, чем Поттер, больше грязнокровка, чем Грейнджер. И я с какой-то злой досадой понимаю — уверенности в этой козявке куда больше, чем во мне. Рядом полупустая чашка какао. — Мистер Малфой, — кивает он, а я замираю в нерешительности — не знаю, как к нему обращаться, потому что до сих пор не определился, кто он мне вообще и для чего. Поттер? Альбус? Раб? — смеюсь. — Почему один? — сажусь напротив. Давняя привычка — переходить сразу к делу. Признаться, отсутствие Поттера-старшего меня слегка настораживает. Не сомневаюсь, ему стыдно показаться мне на глаза… но ребёнка бросить… С каких пор меня заботят такие вещи я подумать не успеваю. — Папа на совещании. «Папа…» Папа Поттер. Смешно. До печёночных колик. — На совещании, говоришь, — пристально наблюдаю, как Альбус, поёрзав, принимается изучать содержимое чашки, неловко вертит её в ладонях. Очень напоминая мне Скорпиуса сегодня за завтраком. — Да, — отвечает порывисто, подняв на меня невинные глаза. Врать не умеет совершенно. Я чуть морщусь, чувствуя все признаки подступающей мигрени, отворачиваюсь к окну, какое-то время смотрю в пустой проулок. Солнце, уже окрасившись в болезненно-оранжевый, медленно оседает за крышу «Волшебного зверинца», и я молчу — долго-долго, пока наконец не нахожу в себе силы продолжить разговор, понимая, что куда правильней не лезть не в своё дело, аннулировать сделку и забыть об этой истории как о страшном сне. Совсем не хочется быть мышью, а на такие вещи у меня есть чутьё. — Попробуем ещё раз. Почему ты один? Альбус с крайним интересом разглядывает салфетницу. — И либо ты сейчас говоришь мне всю правду, либо я ухожу отсюда. Тянется звенящая пауза. — Я сбежал, — наконец выдаёт он на одном дыхании. Только благодаря природной выдержке я не вскакиваю с места с возгласом: «Ты — что — сделал?» Ну почему? Почему, когда в моей жизни появляется фамилия «Поттер», всё шиворот-навыворот, даже если и идёт точно по плану?.. — Зачем? — стоически интересуюсь. По привычке жду от Альбуса реакции его отца: растеряться, пролепетать что-нибудь или сразу сознаться во всём. — Разве это имеет значение для сделки? Один-один. Думаешь, мастер отвечать вопросом на вопрос? Нет, дружочек, со мной тягаться бесполезно. — Абсолютно никакого. Сам домой вернёшься или вызовем сюда твоего папашу? — Не нужно, — стушевавшись немного, бормочет он. — Потому что он тут же схватит тебя за шкирку и потащит домой, не так ли?.. И почему я должен этому помешать?.. — Понятия не имею. Это же была ваша идея. — А ты, стало быть, согласен? Или папочка не посвятил в детали?.. Альбус неловко вздыхает, легко улыбается, спокойно и чуть обречённо, — так улыбаются, когда учитель вызвал к доске, а ты совсем не знаешь урока… и уже не страшно, потому что от тебя больше ничего не зависит, а результат очевиден. — Он мне вообще не рассказывал. Я подслушал. Час от часу не легче. — Мистер Малфой, — стеклянный шар на подоконнике вдруг вспыхивает бледно-зелёным, и внутри в облачке дыма появляется стрекоза, патронус Блейза. — Вам сова. Альбус вздрагивает, наверняка не знает и об остальных особенностях этого местечка — не хочу думать, откуда он вообще о нём знает. — Валяй, — не особенно-то вежливо отвечаю я. У Забини есть привычка «блюсти церемониал», когда мы на публике. В одном я с ним абсолютно солидарен — глупо защищаться замками, тайнами, заклятьями, подкупами и оберегами, если не можешь обеспечить себя самым главным — информацией и быстрым способом передать её куда нужно. Здесь в каждой комнате стоит миниатюрный прибор, позволяющий Блейзу мгновенно предупредить любого из посетителей в случае неожиданной облавы. Впрочем, пока мне лишь однажды пришлось пользоваться тайным выходом, а Забини уже лет пять как оставил попытки изобрести метод мгновенной трансгрессии патронусов на большие расстояния — жалких сотни метров хватает только на кафе. Через минуту Блейз приносит мне письмо — самолично, исключительно для того, чтобы, подавая мне конверт, одними губами прошептать, многозначительно кивнув в сторону Альбуса: «Какая очаровашка!». — Случайно не догадываешься, от кого? — со смешком интересуюсь я у Альбуса. Очаровашка догадывается и, пока я разворачиваю пергамент, следит за моими руками неотрывно, по-мальчишески зло, но серьёзно-серьёзно. «Малфой, сделка не состоится, в «Морок» напишу вечером. Можешь выдумывать компенсацию». «… мразь», — заканчиваю мысль за Поттера. Судя по огромной, упитанной точке в конце, именно это ему и хотелось добавить. Вечером… Ничего ты не напишешь. Ты придёшь с работы, усталый и злой, привычно обнимешь жену, выдавив улыбку. После ужина, который камнем застрянет в желудке, запрёшься в кабинете, пытаясь нацарапать эти несчастные три строчки, уже практически не боясь последствий, лишь бы только спасти сына, вдруг задержавшегося у приятеля в гостях, из лап гнусного извращенца. А сына-то и нет. С улыбкой я убираю письмо в карман и киваю Альбусу: — Одевайся. Тот с недоумением смотрит на меня, пытаясь угадать, чем вызвана такая внезапная перемена в настроении. А я словно в одно мгновение скинул с плеч лет десять, вспомнил, как бодрит искреннее злорадство от понимания, что от чистого сердца сейчас сделал Поттеру настоящую, неразумную, изумительную гадость. Не оскорбил, не унизил, не предал, не обвёл вокруг пальца с какой-то целью… Просто. Сделал. Гадость. — Послушание — это, кстати, первое правило, — как бы невзначай роняю я, пытаясь понять, насколько Альбус действительно отдаёт отчёт, во что вляпался. Он тут же, на всякий случай уставившись в пол, безропотно встаёт, спешно снимает с вешалки куртку, наматывает на шею огромный полосатый шарф грубой вязки (узнаю почерк Молли Уизли) и, почему-то сморщившись, когда я оставляю галеон на столе, плетётся следом.