Две недели

— Мистер Малфой, мне кажется, вы не совсем понимаете ситуацию. — Изумительный амонтильядо, сеньор Гамеро. Моё восхищение. Медленно поворачивая бокал в руке, наблюдаю, как свет люстры превращается в десятки тёплых медово-ореховых бликов, скользящих по скатерти. Тишина, пышное безмолвие поблескивает в переливах дорогого хрусталя, лосось в ежевичном соусе от знаменитого на все Острова шеф-повара приятно щекочет ноздри ароматом специй и ягод — терпким, смолисто-кислым, глубоким и густым. Возможно, я бы и смог насладиться вечером, несмотря на обилие маглов кругом, но амонтильядо не подают к рыбе. А ещё — напротив меня в строгом костюме сидит сморщенная изюмина с маленькими бегающими глазками линялого карего цвета. — Наши специалисты… — Ваши специалисты пока не смогли назвать ни один ингредиент, а вы всё пытаетесь доказать мне, что скоро сможете сделать наркотик сами, без моего участия. Диего Гамеро молчит. Молчит долго. Ему жалко и денег, которые он потратил, чтобы на вечер закрыть один из самых шикарных ресторанов страны, единственный получивший все три звёздочки в «Красном гиде», — в надежде произвести на меня впечатление… И убийц, мёрзнущих на крыше, и официанта, позволившего себе, притаившись у входа на кухню, подслушать чуть больше положенного — бедняга уже мёртв, и себя ему жалко тоже. Потому что, как и двое других его предшественников, Гамеро понял — мне плевать на деньги, мне не нужна нажива и, что самое главное, я не собираюсь расширять производство «Грёз». Он смущён и немного растерян, потому что до этого свято верил — любая, самая принципиальная неподкупность сама вступает в сговор с совестью, если пририсовать на салфетке пару-тройку нулей. Святые сдавались на десяти. Я, выходит, по его понятиям, Бог. Что почти верно — волшебная палочка приятно оттягивает карман, исправно работают чары Личины. Сеньор Гамеро полагает, что загнал меня в тупик. Это делает мою игру в кошки-мышки ещё притягательней. А в случае чего, ну, если наскучит или повар напортачит с десертом… простой Конфундус исправит дело. — Мистер Малфой, я не знаю, какими целями вы руководствуетесь. — Никакими. Смешная правда. — Позвольте ещё раз объяснить. Мы нуждаемся в большем количестве наркотика. Того, что приходит от вас, недостаточно, чтобы хватило даже половине... — Пауза в поисках нужного слова. — Даже половине наших… клиентов. — Что поделаешь, — пожимаю плечами. — Что вас не устраивает, Диего? Количество? Я уже много раз говорил, договор действует только пока соблюдается одно условие: вы не вмешиваетесь в производство. А вы, требуя увеличить партии, именно что вмешиваетесь. Поэтому я имею полное право уйти отсюда. И на этом наше сотрудничество закончится. Изюмина, сцепив унизанные перстнями пальцы в замок, шумно сглатывает. Ага. Вот этого-то мы и боимся, да? — Мы не можем обеспечить всех нуждающихся. — Это их проблемы. Повысьте цену на товар, если вас так волнует прибыль. — И люди просто раздерут друг друга… Смешок. — Так вы о здоровье других печётесь или о продажах? Впрочем, меня это не интересует. Думаю, вы кое-что уяснили из нашего разговора, — так и не притронувшись к рыбе, я встаю из-за стола. — До свиданья. Губы сами растягиваются в ухмылке, когда я вижу, что изюмина осторожно подаёт тайный сигнал сообщникам — затем ещё раз, и ещё. В четвёртый — уже с каким-то отчаянием глядя на меня. У выхода я на мгновение задерживаюсь: — Не забудьте убрать трупы с крыши. Снаружи холодно. Надеюсь, маглам хватит этого показательного выступления хотя бы на полгода. Теперь нужно найти безлюдное местечко, чтобы спокойно трансгрессировать. Как бы не так. Я не успеваю и шагу ступить, как из-за угла одного из домов мне прямо под ноги бросается… определённо волшебница. Я морщусь от досады. — Привет, — молниеносным движением она снова загораживает мне путь, когда я делаю шаг в сторону. Со вздохом трёт покрасневший от мороза нос рукой в смешной вязаной перчатке, поводит худенькими плечами, на которых только чудом удерживается мешковатый плащ — огромный, тяжёлый, тёмно-серый, но даже он не в состоянии скрыть хрупкую женскую фигурку и торчащие полы и рукава бирюзовой мантии. Что за день? — Поговорим? — она хватает меня за руку — крепко-крепко, и тащит в один из пустующих двориков — как раз тот, что я накануне присмотрел для трансгрессии. Силой — откуда столько, не от оцарапанного ли оборотнем папаши? — усаживает на одну из одинокого ряда скамеек. — Драко, — жалостливо, на выдохе. Изо рта вырывается облачко пара. — Пожалуйста. — Две недели назад ты клялась, что ещё коробочка «Грёз», и я никогда тебя больше не увижу, Уизли. — Знаю, — Мари-Виктуар морщится. — Но мне нужно, правда. Я отучусь когда-нибудь. Я забуду, — даже и не пытается придать голосу уверенность. Сама искренне сомневается в том, что говорит. Но просить нужно — и она просит. — Что ты там видишь? — Что вижу? — Мари-Виктуар со смешком плюхается прямо на землю, под хруст примятого снега запрокидывает голову в небо. Пасмурно, беззвёздно, видно только вдруг мелькающие хвосты особенно низких облаков, отражающих огни Лондона. — Одно и то же. Семью вижу. Себя вижу, Теда с дочкой нашей на руках, — она улыбается. Странные вещи порой творит любовь, да и кому бы тогда в голову пришло думать о последствиях? В конце концов, сынок Люпина родился вполне себе здоровым, без признаков ликантропии. И кто мог предположить, что кровь вейлы, смешавшись с кровью оборотня и метаморфа, даст… непредсказуемый результат. Кто мог? Любой бы мог, кроме этих двух влюблённых идиотов и их горе-семейки. А результат и в самом деле вышел отменный — покрытый шерстью, бешеный, как раз для зоопарка. Любовь быстро кончилась, Люпина потянуло в лес, Мари-Виктуар — в певицы. О Теде я с тех пор и не слышал, а вот Уизли дотянулась только до певички, да и скисла, поняв-таки, что ценители её женской красоты не интересуются ни её меццо-сопрано, ни добротой, ни начитанностью, а последнее так и вовсе согласны терпеть только из-за внешности и статуса. На одной из оргий для тех, кто правит балом, мы и встретились. Сидела, забившись в самый дальний угол, в расстёгнутом платье с оборванными пуговицами, оплакивая сгнившие в труху собственные семейные ценности. Петляющая в горах тропинка вывела к пропасти, той самой, что сейчас бархатной чернотой неподвижно застыла в глазах Мари-Виктуар. — Извини, нет. — Да какая тебе разница? — с мольбой в голосе спрашивает она. — Какое тебе вообще дело до моей жизни, что ты считаешь себя в праве решать, что мне делать? — Не сиди на земле, застудишься. — Неужели жалко? — Может и так. Сам не скажу, почему, узнав, что на «Грёзы» крепко подсела одна из Уизли, под страхом смерти запретил продавать их ей. Думал, пусть помучается хотя бы, прежде чем достать… пусть платит втридорога и скрывается даже от своих. А оказалось, что «свои» настолько боятся Драко Малфоя (точнее, они настолько боятся лишиться дозы), что теперь ей осталось только одно — следовать за мной по пятам, выпрашивать, ползать на коленях. А я, идиот, сорвался в прошлый раз. Мари-Виктуар кривится и неохотно поднимается на ноги, только чтобы сесть на скамейку со мной рядом и снова взять за руку. — Знаешь, если бы у тебя была хоть капля жалости к моему положению, ты бы… Драко, ты бы лично подвёз к дверям моего дома целый фургон. Я не верю, что тебе не плевать. Я не верю в твою жалость. Я не верю в твою бескорыстность, — она внезапно наклоняется прямо ко мне. — Ну, что тебе нужно? Деньги? У меня есть… Только этих золотых монеток у тебя столько, что ты можешь из них особняк отлить. Её тёплое влажное дыхание щекочет шею, и я на мгновение полной грудью вдыхаю запах её волос — густых, изумительного серебристо-слюдяного оттенка. — Может… Мари-Виктуар смущённо замолкает, но её ладошка, скользнув мне под пальто, легкими, но очень говорящими движениями поглаживает рубашку, сминая ткань, чтобы расстегнуть верхние пуговицы. — Если только в этом дело, — сбивчиво шепчет она. Со вздохом я отклоняюсь и отвожу её руки. — Нет. Уже знаю, что будет дальше. С видом оскорблённого достоинства она вскидывает голову — обижаясь уже и на то, что я сейчас отверг её предложение, что значит — глубоко унизил сидящую внутри женщину, которую должны, просто обязаны хотеть все. Мари-Виктуар вскакивает с места. — Ублюдок. Тварь… По её лицу, сморщенному в уродливую гримасу, но всё ещё красивому, текут слёзы. — Ненавижу! — скривившись, выплёвывает Уизли, прежде чем развернуться и убежать. В подворотне медленно тает эхо — стук её каблуков, а я всё сижу. Затем, поддавшись внезапному порыву, вместо того чтобы трансгрессировать в имение, возвращаюсь обратно на шумную улицу. Вокруг меня маглы — сотни, сотни сотен, и я иду куда-то вместе с ними, едва ли не шатаясь — как после удара по голове, растерянно, движения замедлены настолько, что кажется — вот-вот остановятся. Совсем. Нет, это не совесть, не что-то ещё. Внутреннее противоречие, дремавшее где-то глубоко в грудной клетке, выползло наружу. А я и не понял, как, когда и из-за чего это произошло. Блейз как всегда прав. Я сам загоняю себя в тупик, а потом отчаянно ищу выход. Надо бы зайти в «Морок», развлечься… Но и там меня будет преследовать это противоречие, вечное напоминание о сделке с Поттером. И что из этого вышло. Поттер. Поттер всегда словно разом заполнял мою жизнь: с самого первого дня в Хогвартсе — Поттер, в магазине Малкин на первом курсе — Поттер, в вагоне поезда — Поттер, вечный герой — Поттер, «тебе стоило с ним подружиться, и тогда Лорду было бы легче добраться до цели, а я стал бы его правой рукой», в квиддич с первого курса играет Поттер (всегда, всегда лучше меня!), даже Наследником Слизерина считали его, хотя какой там Слизерин… Теперь он умудрился проиграть, и… даже путь в «Морок» мне теперь заказан — я каждый раз буду вспоминать одно и то же. А его сын оккупировал мой дом. И мне вдруг так захотелось что-то у него отнять… по-настоящему, отобрать себе — не его славу, а что-то куда более ценное. Не силой и не хитростью, а так, как он отнимал что-то у меня… потому что он — это он. Холод пробирал до костей, и я впервые осознанно огляделся, чтобы понять, где нахожусь. Чтобы понять, что давным-давно пора домой. * * * — Как он? — спрашиваю Норин сразу с порога. — Весь день в спальне. И ничего не ел. Совсем-совсем, — виновато добавляет она, почему-то шёпотом. Я киваю. Не могу сказать, что проникся. Растущий организм вряд ли способен даже на неделю голодовки. — А перед вашим приходом ушёл в душ. — Почуял, значит, — почему-то я доволен этим фактом. Пусть там и сидит, хоть все две недели — голодный, мокрый, злой и обиженный жизнью. — И мистер Забини ждёт вас в гостиной, сэр. — Хорошо, скажи, что я только сниму это магловское тряпьё и спущусь. А ещё приму ванну и хоть немного приведу себя в порядок. И мысли тоже. И судя по стайке пустых чашек на столике перед диваном, где в ожидании меня вальяжно развалился Забини, с упорядочиванием мыслей я увлёкся. — Я уж задремать успел. Ты зачем маглов-то перепугал так? — чуть улыбается он, и даже мне непонятно, действительно ли он ни капли не злится или хорошо скрывает раздражение. Сажусь в кресло напротив и пожимаю плечами, продолжая тереть всё ещё влажные волосы полотенцем. Второе исключительно ради приличия болтается на бёдрах. Норин сразу же подаёт кофе. — Докладываю обстановку. Про твоего Альбуса. Кстати, где он? — В самой дальней ванной заперся. Забини добродушно хохочет. — Я встречался с Джинни утром. Говорит, Поттер ей о сделке рассказал только накануне вечером. После небольшого сеанса битья посуды было решено, что Мальчик-Который-Выжил выживет и ещё раз, не переломится. А потом оказалось, что Альбус пропал. Она только от меня и узнала, что её сынок в Малфой-мэноре. — И как ей новость? В вопросе нет ни капли жалости, чистое любопытство. Забини это чувствует, морщится — всё же речь о «его Джинни». — Плачет. Но спокойно как-то. Понимает, наверное, что теперь лучше оставить всё как есть. Просила меня… повлиять на тебя по возможности. Так что, к сожалению, никакого заговора. Можешь спать спокойно. Хотя я бы тебе советовал не упускать возможности немножко… побеспокойничать. И вот от этой его озорной, хищнической улыбки мне на мгновение становится легче. Но не настолько, чтобы я мог оценить и шутку, и предложение. — Ясно. Спасибо, Блейз, — благодарности в голосе — как у ребёнка, перед которым на завтрак поставили привычную тарелку ненавистной манной каши. — Ммм, — со смешком тянет Забини, приподнимаясь с дивана и заглядывая мне в лицо. — Плохо дело. Кто-то заработался. Драко, тебе так повезло, что у тебя есть старина Блейз. Знаешь, самое лучшее средство от усталости после дня, проведённого в трудах праведных, — заняться трудами неправедными. Хмыкаю, но молчу, пью свой кофе. — Ну, Драко. Не тяни резину. Блондинка? Брюнетка? Рыженькая?.. — Сдался ты мне со своим борделем. — Обижаешь… элитный закрытый клуб, только для своих. «Бордель»… Между прочим, — как бы невзначай роняет он. — Азиаточек завезли… массаж, все дела. «Массаж» звучит куда заманчивей, чем «все дела». — Ладно, — со вздохом. — Давай азиаточку. — И чтобы предвосхитить бездну уточняющих вопросов: — На твой вкус. Потому что вкус у Блейза отменный.