Две недели

Громада двуспальной кровати выглядит гротескным памятником одиночеству. Даже лень о себе позаботиться — пробормотать согревающее, на худой конец выпить снотворное зелье… Позвать Норин, пусть разожжёт камин. Душ не помог, наоборот — расслабленное тело, с киселисто-дряблыми от усталости мышцами, словно бы распухшее, размокшее от воды, как корка хлеба, просто не могло выдержать внутреннего напряжения. В голове стайкой назойливых докси роились мысли, но обращать на них внимание было выше моих сил. Несколько раз перевернувшись с боку на бок, я кое-как устроился поудобней — хотя неудобным казалось всё — жёсткий валик подушки, неподъёмно-тяжёлый квадрат одеяла, простыни, на которых чувствовалась малейшая складка… Первое, что я заметил, проснувшись утром, — ночью я сбросил одеяло на пол, и кто-то заботливо накрыл меня пледом. А ещё — за окном практически ничего не видно кроме белых вихрей падающего снега на фоне сумеречно-хмурого неба, грязно-серого, как в дни первых мартовских оттепелей. Захотелось позволить себе ещё пару ленивых выходных, но внутренний голос настойчиво подсказывал, что в такой день неплохо бы заняться работой. Хотя бы разгрести весь ворох проектов, отчётов, расписок и документаций, касающихся моей хм… официальной должности, чтобы больше до самого января не утомлять себя бездумной канцелярской работой. Придётся, да. Но сначала кофе. В Министерстве магии больше десятка различных департаментов, но в реальности все профессии делятся на две — ты либо копаешься в бумажках, либо бегаешь от одного такого бумагокопателя к другому. Первым, конечно, поуютней, да и обычный листок бумаги таит в себе бездну возможностей — можно подписать, можно отклонить, можно даже прочитать для начала, можно сделать из него самолётик или смять в комок и попытаться попасть в урну или в затылок соседу. Зато вторые всегда в форме. По молодости казалось, что я — участник театрализованного ролевого спектакля. Суть его — волшебники договорились однажды, что будут ходить на работу, чтобы не было уж так скучно. Старший заместитель Министра, младший заместитель Министра, глава отдела по, верховный глава, представитель по… Министерство создано для того, чтобы выпускникам Хогвартса было на что убить ещё век жизни — это факт. «Официальный клуб игроков в плюй-камни», «Управление по связям с кентаврами» (за всё время существования должности с магами не захотел связаться ни один), «Комитет по выработке объяснений для маглов», «Штаб стирателей памяти»... Вот и я, сижу себе скромненько в Международном совете по выработке торговых стандартов и всей душой ратую за те из них, что обеспечивают повышение безопасности и облегчают функционирование международной цепи поставок товаров на глобальном уровне. Это — моё основное занятие. Ратовать всей душой, имею в виду. На самом деле работать я стараюсь ответственно, практически не беру взяток, в отличие от того же Блейза (заменил Джорджа Уизли в Секторе патентов на волшебные шутки), но за ним и не следят так пристально. Если честно, за ним вообще не следят. После близнецов Уизли, похоже, не осталось ни одного волшебника, который бы изобретал подобную дрянь. Мне же нужна безукоризненная репутация, потому что ладно Поттер на задании — в него можно запустить проклятье, спрятаться, сбежать на худой конец, а вот под обвиняющим взглядом Грейнджер сохранить спокойствие помогает только то, что я кристально чист перед законом хотя бы с формальной точки зрения. За окном валит снег, холодно и неуютно. Я пролистываю пока пустующие в ежедневнике последние страницы декабря, задумчиво смотрю на январь… заседания, конгрессы, встречи, две делегации — одна из Латвии, другая из Сирии. Зато всегда в форме, да? Усмехаюсь. Если бы не распространение «Грёз», я был бы давно мёртв. Начиная с того, что вряд ли бы смог содержать поместье и сдох если не с голоду, так от унижения необходимости жить на какие-нибудь министерские пайки для «жертв войны с Вольдемортом». Заканчивая тем, что, насмотревшись на сотни и тысячи чужих отчаяний, я стал куда легче относиться к тому, что чувствую сам. Потому что всегда приятно думать, что кому-то хуже, чем тебе. Поттер-младший вот, например, ещё и половины срока не отмотал. Снова всё утро безвылазно сидел в спальне, что после вчерашнего и неудивительно. Наверняка снова так и проторчит там до конца недели, не меньше. Но я ошибся. Потому что ближе к вечеру, когда я сижу в гостиной и стоически разбираю почту, Поттер, какой-то слишком взъерошенный даже для Поттера, спускается вниз. Видимо, отважился на очередной рейд на кухню. Я, лениво развалившись на диване, подложив под спину пару подушек, просматриваю кипу всяких «С Рождеством!» — просматриваю внимательно, большинство из этих аляповатых и безвкусных цветных кусков бумаги, конечно же, направится прямиком в урну, но среди них есть те, в которых под видом обычного поздравления зашифрованы место и время нескольких очень важных встреч. Есть те, на которые я обязан вежливо ответить по долгу службы или как приличный семьянин. Например, от мистера и миссис Гринграсс. Беру заранее приготовленный пергамент с гербовой печатью. Письмо от Астерии я уже прочитал и даже покорно настрочил полстраницы в ответ. Ещё два раза по столько же, с обязательными «люблю-целую», чтобы все по-прежнему думали, что у неё очень хороший муж. И я обязательно напишу, потому что прекрасно понимаю, как ей со мной не повезло. — Кхм, — вежливо прокашливается Поттер. Оказывается, всё это время, пока я тут с пером в руках пытался поймать вдохновение, он мялся в дверях. — Я хотел бы поговорить. Только чудом я не ставлю жирную кляксу на «Уважаемые мистер и миссис Грингра». Ничего себе заявление. Предчувствуя, что оно далеко не последнее на сегодня, аккуратно откладываю оставшиеся конверты в сторону, закупориваю чернильницу и отставляю её на край стола. Дурацкая привычка — писать на коленках. — Садись, — киваю на софу напротив. — Что случилось? Он долго смотрит себе на руки, прежде чем заговорить. Я против воли отмечаю, что Поттер, судя по осунувшейся мордашке и проступившей синеве под глазами, не спал всю ночь. Когда я думаю, что это всё из-за моей выходки, становится немного неловко, но Альбус спрашивает совсем о другом. — Это правда, что отец поставил меня на кон, чтобы переспать со Сладенькой Сью? В приступе хохота мне только и остаётся, что полностью откинуться на подушки и закрыть лицо руками. Ну Забини, ну зараза. Это сколько таланта нужно, чтобы быть такой гадючиной, с восхищением думаю я. — Это правда, что у Блейза хорошая фантазия, — говорю, отдышавшись. Альбус сверлит меня тяжёлым взглядом. — Тебе папочка не говорил, что слизеринцам стоит верить только в крайнем случае? — Не только он, — кривится Поттер, шмыгнув носом. — Никогда не мог понять, зачем врать просто так, — обиженно вздыхает, но я безошибочно чувствую в голосе облегчение. — Развлечься. — Крайне по-взрослому. — А это и не имеет значения, — я пожимаю плечами. — Блейзу пришло в голову тебя позлить или расстроить. И судя по тому, что ты не выдержал и пришёл выяснять правду ко мне, получилось у него прекрасно. И соврать у меня только что вышло не хуже. Это хорошо, вряд ли Поттеру сейчас придутся по вкусу подробности личной жизни его драгоценной маман. — То есть… отец на меня не играл? — Альбус продолжает гнуть свою линию. Я даже не уверен, слышал ли он мою последнюю фразу. Да, Забини знает, куда ударить. — Играл, но не знал, на что именно, — вздыхаю я, уже поняв, что Альбус успокоится только тогда, когда выпытает в подробностях, как всё было на самом деле, и решит для себя, что мне можно верить. А мне, похоже, представилась прекрасная возможность насолить Блейзу — да ещё и как изящно, ни словечка не соврав. — Как так? — Всё дело в самой Игре. Из двух игроков один получает возможность предложить условия: что он сделает в случае своего поражения и что потребует взамен, если победит. Его противник может узнать только первое, но у него есть выбор — соглашаться на эти условия, или нет. Альбус морщится. Сложно понять смысл и притягательность Игры по её правилам, выглядящим скорее как набор заранее установленных и не совсем логичных действий. — Я хочу сыграть, — вдруг просит он. — Можно? Просто на что-нибудь… незначительное. Чтобы понять, почему… — Ты никогда не поймёшь, почему, если не будешь ставить по-настоящему. Если безразличен и выигрыш, и проигрыш. Игра — очень чистая вещь, не имеющая смысла сама по себе. Значение имеет только то, что имеет значение. — Например? — Изменение, трансформация. Так ты можешь заставить другого сделать то, что хочешь, или вынудить себя совершить то, на что согласился бы только в самом крайнем случае. Так что, если действительно решил сыграть, придётся поставить что-то серьёзное. — Я, — Альбус мнётся и всё-таки решается: — расскажу, почему сбежал из дома. — В чём смысл, позволь спросить? Я могу тебя просто заставить. — Играть интересней, — чуть улыбается он. — Пожалуйста. Почему бы и нет, а? — Норин, принеси нам набор из моего кабинета. Поттер с любопытством разглядывает карты и ряды с отверстиями для шаров, когда я аккуратно раскладываю на столе резную деревянную коробку, не больше шахматной. Уменьшенная копия Игры, я заказал её скорее в качестве изящного аксессуара, справедливо полагая, что у меня вряд ли возникнет желание воспользоваться ей в стенах собственного дома. Особая атмосфера «Морока», невозможность не выполнить условие и чувство, что за тобой жадно следят сотни глаз, и придают Игре её истинный смысл и остроту. И очарование. Я коротко объясняю Альбусу правила, в одном повезло — он схватывает на лету, где-то даже интуитивно догадываясь, что к чему. — Кто будет диктовать условия? — Решает розыгрыш в самом начале, — я достаю из кармана палочку. — А это для чего? — осторожничает Поттер, помнит, что его палочка на два этажа выше, лежит в столе у меня в кабинете, под замком. — Для клятвы. — Какой ещё? — Самой настоящей. Чтобы никому не пришло в голову отказаться от выполнения условий. В Игре это тоже контролируется, только немного по-другому. — То есть, — он недоверчиво хмыкает, — если я сейчас потребую подарить мне этот особняк и выиграю, вы сделаете это? — Конечно. По-детски наивное «Ух ты!» выглядит на поттеровской мордашке до неприличия очаровательно. — А скажем… съесть какашку? Он озорно щурится. Да, вот они дети. Отдать шикарное поместье не так страшно, как проглотить экскременты. Против воли я смеюсь. — И это. — Всё, что захочу, да? — он улыбается. — Понятно, почему это так захватывает… Сколько воодушевления на лице, Поттер. Могу поспорить, это он представил меня, уминающим дерьмо. Или сующим голову в унитаз, или проглатывающим флоббер-червя живьём. Ничего-то ты не понимаешь, дурачок. Объясняю дальше: — Сначала нужно одновременно выбрать… — Нет уж, я выберу, — Альбус указывает на ближнюю ко мне шкатулку ещё до того, как я успеваю достать их из коробки. — Потому что вы наверняка знаете, где что лежит. Молодец, догадливый. Только всё равно не повезло — там синий шар. Поттер досадливо морщится, но кивает, показывая, что можно продолжать. Я, аккуратно оторвав два куска от незаконченного письма жене (знала бы она, какими глупостями я тут балуюсь вместо своего обычного разгульного времяпровождения), пишу два коротких предложения на каждом. Затем зачаровываю их устаревшей двойной формулой Водоотталкивающих чар, пусть Альбус думает, что я произнёс какое-нибудь страшное древнее заклинание и теперь мы оба просто обязаны соблюдать правила. — Если я соглашусь, то вынужден буду играть до конца? — спрашивает он, когда я протягиваю ему сложенную записку. — Да. Он кивает: — Хорошо. Дальше всё идёт монотонно-буднично. Поттер, как и его отец когда-то, вытягивает белую карту, а затем с лёгкостью выигрывает первый раунд. И второй. Уже предвкушая, как получит назад свою палочку — вот что я пообещал ему. Я тогда впервые думаю, что будет проблематично снова завоевать его доверие, потому что у меня и в мыслях не было потом выполнить условия. Следующие два раунда Альбус проигрывает почти с самого начала, а на последнем с первого хода достаёт чёрный шарик. И, обиженно фыркнув, кидает его обратно в мешок. — Ты проиграл, — миролюбиво сообщаю я. — Знаю, — бурчит Поттер. — Наверняка без жульничества не обошлось. — Может и так, — я неприятно ухмыляюсь. — Готов выполнять мою просьбу? Если тебя утешит, именно при таком раскладе министр магии Венгрии лишился своего поста. Альбус поджимает губы, вертя бумажку с условием в руках, не в силах заставить себя развернуть её. Я вижу, как у него от волнения подрагивают кончики пальцев, когда он читает. — Что? — он едва не вскакивает с места. — Выпить Бодроперцовое? — Мне не нравится твой насморк, — киваю серьёзно. — Это нечестно! — Нечестно? — Конечно же! Я-то думал… Нужно же писать что-нибудь гадкое, унизительное, потому что иначе… Он замолкает. — Я не люблю давать советов, но всё-таки запомни, что ты чуть было не сказал, — я беру мешок и складываю вытащенные за игру шарики обратно. — Иначе неинтересно. И тебе хотелось проиграть. Альбус делает резкий вдох для яростного «Нет!», но не отваживается его сказать. Снова шмыгает носом и кивает собственным мыслям, а потом совершенно неожиданно смотрит на меня — долгим, пронзительным взглядом, и выдаёт с горькой усмешкой: — Хотелось, в глубине души. Посмотреть, что тогда произойдёт. Потому что это красивая ложь — позволить себе вываляться в грязи, свято веря в то, что тебя заставили сделать это. Единственная возможность на что-то решиться, если ты трус. А ещё… я тут подумал, — добавляет робко, — когда пишешь свои условия… невольно представляешь, что будет, если проиграешь. И поэтому не можешь предложить то, к чему подсознательно не готов. То есть из всего, что тебе не хочется делать, ты всегда выберешь то, что доставит большее удовольствие. Как бы глупо это ни звучало… Он потрясённо молчит. Смотрит на меня так, будто ему очень хочется, чтобы я сейчас поднял на смех его догадку, убедил бы в обратном, заставил поверить, что всё не так… Увы. — Это мерзко, — наконец вздыхает он. — Это отвратительная и глупая игра — потакать страхам и слабостям, получая от них удовольствие, смакуя в себе все самые гадкие и трусливые черты в течение целых пяти раундов… — Вот теперь ты действительно кое-что понял, — киваю я, складывая карты — каждую в свою нишу. — Не скажу, что мне стало легче. Я хмыкаю, отдавая Норе коробку. — Потому что такие вещи всегда плохо кончаются, — он поводит плечами. — Взять хотя бы меня. — Некоторые бросают после крупных поражений. Неужели я пытаюсь его успокоить? Обнадёжить, что его папенька, получив от жизни вместо щелчка по носу хорошее такое сотрясение мозга, одумается и больше никогда не придёт в «Морок», даже чтобы переспать с кем-нибудь? — И что, много таких? — кривится Поттер. — Которые бросают? — Не много, но есть. Большинство возвращается — через полгода, год, даже полтора... Поначалу делают ставки поменьше, поскромнее, потом опять вытворят что-то такое, о чём весь магмир сплетничает с месяц, затем снова уйдут. Снова вернутся. И обязательно получат свою эмоциональную встряску. — Мистер Малфой, — не унимается Поттер. — М? — Я… хотел бы знать, на что согласился мой отец. Что вы ему предложили? — Сдать себя с потрохами, — смеюсь. — Серьёзно? Альбус вдруг, виновато потупившись, отводит взгляд. — Почему? Я имею в виду что… какашка это, конечно, весело, и у взрослых наверняка свои развлечения, — Поттер многозначительно поводит головой, заставляя вспомнить, что он подглядывал за мной и Блейзом. — Но Игра же не стоит того, чтобы сознательно пойти на пожизненное в Азкабане? — Пожизненное? — Смешок. — Ты-то откуда так осведомлён о сроках моего возможного заключения? Альбус смущённо улыбается: — Папа об этом часто говорит. — И совершенно серьёзно заявляет: — Надо было тогда просить что-нибудь другое. Вряд ли я такой уж ценный приз. — А вдруг? — позволяю себе ухмыльнуться. Он смешно морщится и снова шмыгает носом. — Бодроперцовое зелье. И немедленно, — напоминаю я.