***
Тот же день Сегодня наступил десятый день «тренировок». Слава Ками, что они, как выяснилось, были нерегулярными, а у девушек не имелось сколько-нибудь длительного их плана. Обе секирей оказались далеко не такими фанатками спаррингов и физических нагрузок, как Хомуре померещилось с перепугу в первый день. И потом — теперь, поразмыслив, он чувствовал в сценарии первой тренировки руку Минаки. Не могли же они сами додуматься до наручей, которые бьют током? А изготовить их? Не так-то это и просто. Ну а раз такое дело — почему бы и не заподозрить Минаку? Зачем ему это — Хомура не знал. Но если это надо не ему, то кому же ещё? Тем более, что от наручей отказались очень быстро, значит, они предназначались для нерегулярного ношения (а как броня — ничего не стоили). А вообще, в МБИ оказалось не так уж плохо... Не то чтобы Хомура не успел пожалеть, что согласился на уговоры Мии (Ками-сама, неужели это Мия его уговаривала к ним поступить?!), однако и приятные моменты были. Да вот хотя бы Фумико-тян, которая провела его от машины до тренировочного зала в первый день тренировок, а потом снова — и не раз! — попалась ему. И пусть она не была его ашикаби (она вообще не была ашикаби), Хомуре понравилось время, проведённое в её обществе, хотя до того, чтобы совсем-совсем уединяться с ней, дело пока не дошло. И загвоздка не в том, что у Хомуры была Рэй, которая даже не вполне понимала суть своего статуса ашикаби и оттого не могла бы ревновать, а в том, что не находилось времени на полноценные интрижки. Ведь Хомура не только не отказался от того, чтобы продолжать выполнять обязанности Хранителя Неокрыленных, он настоял на том, что такие обязательства хоть кто-то, но должен на себя взять. Кандидат был только один — он сам, но не беда, он и сам хотел охранять неокрыленных. Нацуо пошёл ему в этом навстречу. Вот только он не освободил его от работе в Отряде, правда, не уточнил, в чём эта работа будет заключаться, кроме как в исполнении приказов Хайхане. Тогда Хомура попытался связаться с Таками, но та ответила, что это не телефонный разговор. Когда состоится разговор нормальный — неизвестно. А ведь в одном здании теперь обитают. Хомура даже подумывал бросить Дисциплинарный Отряд, потому что узнал главное, как ему казалось: МБИ знают о роли Рэй в поражении Карасубы. Однако Хомуре, во-первых, неожиданно хорошо платили, и платили в твёрдых иенах, а не на воздушный счёт МБИ. Во-вторых, Фумико-тян... Если он покинет МБИ, он ведь точно не сможет её больше увидеть. А она очень хорошенькая. Ну и в-третьих, Хомура теперь заблаговременно знал, какую секирей когда отпускают, а раньше приходилось полагаться на нерегулярные сообщения Таками. Последнее, наверное, и оказалось особенно важным аргументом в пользу того, чтобы остаться. За те десять дней, что он работал в МБИ, никого из свежевыпущенных секирей не окрылили насильно, и даже не деактивировали — Хомура знал, когда выпускают новеньких и имел возможность с ними заранее пообщаться да посоветовать им, какими маршрутами лучше передвигаться, чего и кого стоит остерегаться, какие районы города опасны — и чем. Естественно, что его новый напарник был одной из таких опасностей. Хомура и предупреждал секирей об этом, и подозрительно оглядывался, пытаясь заметить, не подслушивает ли тот. Муцу же старательно избегал его, когда Хомура беседовал с кем-то из секирей, что казалось вдвойне подозрительным. В целом же, работа в МБИ точно того стоила. Сейчас Хомура парой слов делал для неокрыленных больше, чем за месяцы работы их Хранителем. До него такими беседами из состава Дисциплинарного Отряда могла бы заморачиваться разве что покойная Юмэ, но тогда выпускали очень немногих секирей и опасности от себе подобных для них в городе не было. Сегодня таких бесед, однако, парень не планировал. Сегодня — лёгкий день. Ну... Условно-лёгкий. Обед. А самого обеда — как-то и нету. В импровизированном тренировочном зале из двух девушек находится только Хайхане, и хотя она гоняет и Хомуру, и Муцу, но делать что-либо физически не заставляет. Нет, она гоняет их по Уставу Дисциплинарного Отряда (есть, оказывается, и такой), да ещё экзаменует на предмет законов Японии и Синто Тейто. Вроде бы это даже не обязательно знать, как призналась сама Хайхане, но, по её мнению, в Дисциплинарном Отряде и одной Беницубасы много. Ни Хомура, ни Муцу до сих пор не простили ей тех наручей — их невозможно было снять одной рукой, разве только разрушить, а ощущения они доставляли не самые приятные. И терпеть их пришлось целых три дня, пока до Хомуры не дошло, что энергии в них хватает примерно на два разряда тока — и всё. Тогда Хайхане издевательски поздравила его с достижением нового уровня интеллектуального развития и посоветовала подавать документы в детский сад, мол, авось и примут в качестве воспитанника, может быть — даже в старшую группу. Но наручи им больше не выдавала, и то хлеб. Впрочем, если она рассчитывала заслужить таким образом их прощение за унижение первого дня (да и второго, и третьего), то зря. Этого было недостаточно. День обещал быть таким же, как и любой другой. Фантазия у девушек постепенно истощалась, они с трудом выдумывали, чем бы таким занять парней, и с каждым днём они вели себя всё более адекватно — нет, ещё не адекватно, но более адекватно, чем в первый день. А уж когда нет Беницубасы... С Хайхане можно общаться почти нормально. Пока ей моча в голову не стукнет. Когда открылась дверь, Хомура только вздохнул. Беницубаса — уже вернулась. Кто же ещё это мог быть? Однако с порога раздался незнакомый голос: — Извините. Тут Дисциплинарный Отряд? — Да, — удивлённо ответила Хайхане. — Но что тебе может быть от нас нужно? — Ой, как хорошо, а то я думала, что опять заблудилась! — радостно всплеснула руками девушка. — Но где же Карасуба-сама? Хомура едва не подавился воздухом. Муцу выронил меч. Хайхане почесала в затылке и только через три секунды до неё дошло, что руку лучше бы отдёрнуть. — Кто, простите? — спросил Хомура, не обращая внимания на недовольный взгляд Хайхане. — Карасуба-сама! — жизнерадостно воскликнула девушка, одетая в невозможно короткую красную юбку и белую рубаху. — А то я ищу её, ищу, а её нигде нет. Она же в Дисциплинарном Отряде, так? Вы, случайно, не знаете, где она? Какая секирей в здравом уме будет искать Карасубу, если только это не абсолютно необходимо? А хотя... Ключевые слова — «в здравом уме». — Карасуба-сан в больнице, — медленно ответила Хайхане, пытаясь себя ущипнуть... Ущипнуть не получилось, но острые когти вполне заменили щипок. — Ой! — огорчённо выдохнула девушка. Нет, это просто смешно. Она и понятия не имеет, о ком говорит. Стоило бы ей пообщаться с Карасубой хоть раз, она потеряла бы либо жизнь, либо иллюзии относительно Чёрной Секирей. Сочувствовать — ей? Насколько нужно быть оторванной от реальности?! — Не стоит так переживать. Между нами говоря, так будет лучше для всех, — буркнул Хомура под нос. — Хотя... лучше бы она просто не выжила. Плакать по ней никто не будет. — Угу, — мрачно согласился Муцу. Девушка так и стояла на пороге, глядя на них расширенными — в ужасе, как показалось Хомуре, — глазами. — Вы... — сказала она. — Вы!.. Как вы можете такое говорить?! — она ткнула пальцем в сторону Хомуры. — А что я не так сказал? — искренне удивился тот. — Нет, если бы я сказал всё то же самое о ком-нибудь другом... Но это Карасуба, — пожал он плечами. — Да! — воскликнула девушка, делая несколько шагов ему навстречу. — Она! Как можете вы говорить такие гадкие вещи о Карасубе-сама? Кто дал вам право так говорить о ней?! Лишь огромным усилием воли Хомура не позволил челюсти встретиться с полом. Эта девчонка хотя бы приблизительно в курсе, кого именно она защищает? Одно дело — огорчаться известию о жалком состоянии Карасубы, но защищать её... Это не укладывается в голове. Кто-то явно заморочил девушке голову. Да. Наверняка дело именно в этом. — Не знаю, что вам о ней наговорили, — раздражённо сказал он, — но это всё ложь. Не ищите с ней встречи. Она вас на месте убьёт. — Чувак дело говорит, — поддакнула Хайхане. Муцу молча кивнул. — Неправда! — запальчиво продолжила девушка, подходя к Хомуре ещё ближе. — Карасуба-сама не такая! — Именно «такая», — вздохнул Хомура. — Её нужно было просто пристрелить в детстве как бешеную собаку, утопить в ведре с помоями — это вам любой... С каждым его словом увлажнившиеся глаза девушки всё сильнее наполнялись слезами, а затрясшиеся руки — тряслись всё крупнее. Хомура остановился не сам. Он просто не успел договорить: ему пришлось уворачиваться от живой ракеты, которая молча ринулась на него. Кулак просвистел мимо его уха. Он даже не понял, что только что случилось. А там, где только что была голова Хомуры, удар девушки выкрошил из стены бетон. Демоны! Ведь если бы не тренировки, какими бы жалкими они ни были... Спасибо, однако, Хайхане, за науку и спарринги. Но об этом Хомура думал уже потом, а за миг до этого — машинально атаковал в ответ. Девушка увернуться не смогла, и шар огня впечатался прямо в её тело. Она глухо охнула и упала на пол. Пламя Хомуры прожгло круглую дыру в её рубахе и оставило на животе уродливые волдыри. Но девушку это не остановило. Она, шипя, встала на ноги и уставилась на парня яростными глазами. По лицу её стекали слёзы. И она заговорила: — Я — секирей номер восемьдесят восемь, Мусуби... Вы... Вы нехороший и злой секирей!!! И я буду вашим противником! От такого заявления и Хайхане, и Муцу буквально остолбенели, переведя взгляд на Хомуру. Про него самого — нечего и говорить. — Э-э... Ты ещё не настроена, — осторожно заметил он. — Ну и что! — зло выкрикнула она. — Я не позволю вам оскорблять Карасубу-сама и желать ей таких ужасных вещей! Да ещё когда она больна! — Каждое из этих пожеланий Карасуба заслужила, — сухо ответил Хомура, которого уже стала утомлять неадекватность этой секирей. — Неправда! — всхлипнула Мусуби. — Карасуба-сама на самом деле добрая и хорошая! Просто она немного запуталась... И не верит в силу любви. Но когда Мусуби победит её, Карасуба-сама обязательно увидит, как была не права, и сразу исправится! Вот. Все на миг замерли от такого заявления. То слепое обожание, то намерение сразиться с Карасубой. И всё это как-то сочетается в одном предложении. С миром явно было что-то не в порядке. Рэй... Пингвин... Теперь ещё — и это. — Слышь... Мусуби, да? — обратилась к ней Хайхане. — У нас тут вообще-то... Ну, что-то вроде экзамена, а ты нам мешаешь. Давай ты с Хомурой сразишься как-нибудь в другой раз? — Ой! — Мусуби прикрыла рот руками, растеряв свой боевой задор. — Извините. Я не хотела. Но мне нужно найти Карасубу-сама... А раз она нездорова, то мне ещё больше нужно её найти! — Ну, — Хайхане чуть не почесала в затылке, но быстро опомнилась. — А давай я тебя провожу к ней? Она тут же, в этом здании. — Правда? — просияла Мусуби. — Зуб даю, — авторитетно ответила Хайхане. — Тогда пойдёмте! — радостно подпрыгнула девушка. Девушки вышли за дверь. — Что это было-то, а? — наконец, спросил Хомура, косясь на выкрошенный участок стенки. Муцу пожал плечами. Хомура снова перевёл взгляд на дверь. Как может такое быть? Почему такая милая на первый взгляд девушка защищает такого монстра? Да что же это такое на свете творится-то!***
Тот же день Карасубе жилось преотвратно. Каждый день к ней приходила Беницубаса — «навещала» её. Да уж, после таких визитов Карасуба искренне радовалась Хайхане, хотя, как и положено, старалась этого не показать. О, Беницубаса не нарушала приказа Нацуо. Она не трогала саму Карасубу. Но и в покое она её не оставила. Сначала она забегала рассказать об успехах Муцу и Хомуры. Карасуба научилась игнорировать это. Не так уж и сложно. Но незваная гостья тоже поняла, что Карасубу её слова не задевают так, как хотелось бы. Поэтому через два дня после того, как Беницубаса отвесила Карасубе пощёчину (небось, судьбоносная веха для неё), она не ограничилась словами, а принесла ей фрукты. Гнилые. — Что это? — брезгливо спросила тогда Карасуба. — О, это фрукты, Кара-тян, — с презрительной ухмылкой плюнула Беницубаса. — В мусорном баке нашла. Карасуба ухмыльнулась. Всё-таки Беницубаса — редкая дура. Так подставляться! — Вот как? — протянула она. — Вообще-то я спрашивала про твоё лицо, но... Не знала, что ты любишь копаться по мусоркам. Розоволосой это не понравилось. — Заткнись, заткнись, заткнись! — завизжала Беницубаса. — Ты всего лишь жалкий ошмёток плоти... Кусок мяса, вот что ты такое! Ты никогда уже не сможешь ходить! — А врачи так не считают, — довольно протянула Карасуба, которой больше всего хотелось вырвать Беницубасе сердце... но не дотянуться! — Они телепаты, эти твои врачи? — усмехнулась Беницубаса и подошла к Карасубе почти вплотную — ровно настолько, чтобы та не могла дотронуться до неё. — Ты не можешь понять одной простой вещи... Ты хрупка, Кара-тян. Хрупка и беззащитна. И ты не выздоровеешь в мгновение ока. — Лучше бы тебе убить меня сейчас, — сухо сказала Карасуба, взбешённая таким обращением. — Потому что я скорее прощу Мацу и её ашикаби, чем позволю уйти безнаказанной тебе. — Ну-ну... — Беницубаса отвернулась, — тебе тут ещё до-о-олго лежать. Посмотрим, как ты запоёшь через несколько недель, — сказала она через плечо. — Я понятия не имею, чего ты хочешь добиться. — А разве это не очевидно, Кара-тян? — тихо выдохнула Беницубаса, снова обернувшись в сторону Карасубы полностью. — Я хочу сломать тебя. Я хочу, чтобы ты в полной мере почувствовала себя слабой и беспомощной. И вот тогда... Когда силы начнут — только начнут! — возвращаться к тебе, ты падёшь от моей руки. А до того... Ты в полном моем распоряжении, — злобно расхохоталась Беницубаса. — Ладно, мне пора. Пока-пока, Кара-тян. На прощание она поставила ей какую-то музыку, выкрутив громкость на полную мощность, и отбросила пульт в сторону. В палате Карасубы была очень — слишком! — хорошая звукоизоляция, а Беницубаса пришла вечером... Из-за слишком громкого для нечеловеческого слуха Карасубы звука она не могла заснуть до утреннего обхода врача. Следующие дни Беницубаса продолжала ей пакостить — по-мелкому. Приносила солёный чай (это Беницубасе пришлось рассказывать, что чай солёный, потому что Карасуба не стала его пить, даже когда Беницубаса, едва не утопила её в нём), проливала всякие жидкости на одеяло, приносила уже кем-то использованные пузырчатые упаковки... И прочее в том же духе. Сегодня Беницубаса, уходя, открыла окно и сорвала с Карасубы одеяло. Карасубе было обидно. И хотелось убивать. И потрошить. И резать. И плакать. И убивать. Не только из-за издевательств. Доктор вчера сказал ей, что возникли кое-какие осложнения, и теперь предсказать, встанет ли она на ноги, невозможно. А ещё ей было очень холодно. Карасуба даже пожалела Мацу, которую возила по морозу. Правда, Мацу и сама виновата была... — ...Карасуба-сама? — послышался с порога голос, который Карасуба не ожидала услышать. — Му-тян? — воскликнула она с искренней радостью. Привязалась ли она к Мусуби? Сложно сказать. Изначально она видела в ней либо своего палача, либо свою последнюю жертву-секирей. Они с Мусуби пообещали друг другу сразиться, когда останутся последними секирей. То есть, одна из них убьёт другую. Именно этого хотела Карасуба. В конце концов, почему достойного противника нельзя себе воспитать? Не говоря уже о том, что та женщина отдала Мусуби своё тама — чем и сделала её достойной битвы с самой Карасубой. Но так она думала несколько недель назад. Сегодня она просто была рада видеть Мусуби — единственное существо на земле, которое к ней тепло относилось. Мусуби подошла к ней. Через прожжённую дыру в рубахе юной секирей сверкал волдырями её живот, но девушка лишь чуть сутулилась, да, морщась, делала аккуратные, не слишком широкие шаги. Карасуба испытала чувство гордости. Её Му-тян с кем-то сцепилась ещё не покинув здания МБИ! И — вышла из боя живой. — А почему у вас окно открыто, Карасуба-сама? — обеспокоенно спросила Мусуби. — Вы же простудитесь! — Да, — тихо ответила Карасуба. — Закрой его, пожалуйста. Мусуби послушно подошла к окну, закрывая его. Потом подняла с пола одеяло и укрыла им Чёрную Секирей. Карасуба прикрыла глаза, наслаждаясь теплом. Пусть одеяло и остыло, но с ним было гораздо лучше, чем без него. — Спасибо, Му-тян. — А что с вами такое, Карасуба-сама? Чем вы больны? — Ничего страшного, Му-тян, — улыбнулась Карасуба. — Я просто слегка ударилась. Но теперь мне нужно полежать несколько недель, чтобы прийти в себя. Тогда мне разрешат вставать. Встать она не могла бы в любом случае — она по-прежнему не чувствовала ног. — А, тогда ладно, — повеселела Мусуби. — А ваш ашикаби к вам ходит? — Мне он не нужен, Му-тян, — Карасуба снова улыбнулась. Мусуби погрустнела. — Мы обязательно сразимся! — воскликнула она, вскинув руки к потолку. — Ой... — тут же ссутулилась она, видимо, чтобы не беспокоить ожог.+++
Заново дописанный фрагмент текста. Хуже, чем тот, что был изначально. Жаль.
+++
«Сразимся... Хотелось бы», — с горечью подумала Карасуба. — «Боюсь, я могу и не сдержать своего обещания, Му-тян... Будь проклята Беницубаса! Будь проклята Мацу со своей ашикаби!» — Конечно, сразимся! — сказала она вслух. — Но, как я вижу, ты уже успела с кем-то сразиться? — Карасуба не смогла сдержать хитрой улыбки. — Ага! — радостно отозвалась Мусуби, забыв об ожоге. — Но ты же ещё не настроена? — А... А мне попался плохой секирей! — стала оправдываться девушка. — Он о вас плохие вещи говорил. Плохой... Говорил о ней плохие вещи... Да кто же не говорит о Карасубе плохих вещей-то? Разве что сама Мусуби. — Я горжусь тобой, Му-тян, — тихо сказала Карасуба. Мусуби просияла. — Но знаешь что? — Что? — подалась Мусуби вперёд. — Этот секирей тебе оставил ожог? Тебе надо обязательно сходить к врачу, обработать его. Далеко можно не убегать, мы же в больнице. Обратись к здешним врачам. Если что, — Карасуба по-садистски усмехнулась, — скажи, что от меня. — Хорошо, Карасуба-сама! — И знаешь, что ещё... Ты можешь принести мне в следующий раз шоколада пористого, газировки и упаковочной плёнки с пузырьками? Мусуби сосредоточенно кивала, запоминая. — Всё принесу! А можно я вместе с вами буду лопать пузырьки? — застенчиво спросила она. — Конечно, — улыбнулась Карасуба. — И... Ты приходи ко мне, ладно? А то ко мне никто не ходит... Почти. — Я... Я буду к вам ходить, Карасуба-сама! — в глазах Мусуби блестели слёзы. — Выздоравливайте! — Обязательно, — Карасуба, потянувшись рукой вверх, ласково погладила Мусуби по голове. — Поскорее возвращайся, Му-тян. — Хорошо! — подкинула Мусуби в воздух кулаки. — Ой! — и тут же ссутулилась. Карасуба негромко рассмеялась, глядя, как полная энтузиазма юная секирей опять забыла об ожоге. — Давай, дуй уже. Я... — Карасуба проглотила комок в горле, — буду тебя ждать. — До свидания, Карасуба-сама! Мусуби выскочила за дверь и, аккуратно прикрыв её, убежала. Улыбка исчезла с лица Карасубы. Она уставилась в потолок, кусая губы и боясь сморгнуть. Но она была рада, что Мусуби пришла к ней.