Ашикаби-(полу)ангел

      — Шоколад, газировка, упаковочная плёнка... Шоколад, газировка, упаковочная плёнка... — твердила шёпотом Мусуби, чтобы ничего не забыть, пока ищет Хайхане.       Она старательно повторяла про себя, что именно сказала ей принести Карасуба-сама. Нет, листок со списком лежал у неё в кармане, но Мусуби боялась его потерять. Ведь это же всего лишь листок! Он такой маленький, такой лёгкий, а карман — широкий... Один порыв сквозняка — и всё. Хотя в башне МБИ их почти и не бывает, но всё же...       Собственно, написать список на листике ей вчера сама Хайхане и подсказала, после того, как Мусуби вышла к ней: ранее девушка наотрез отказалась входить вместе с Мусуби в палату Карасубы-сама. Что-то насчёт того, что не хочет злить чёрную, если вдруг что, мешать... Но за дверьми она её подождала, и даже провела к врачу, чтобы Мусуби, как ей и велела Карасуба-сама, вылечила ожог. Врач, правда ожог не вылечил, но смазал его какой-то мазью и наложил какой-то крупный пластырь, наказав не снимать его, а если уж снять придётся, то не бинтовать ожог. Зато он пообещал ей, что как секирей Мусуби очень быстро восстановится. А это значило, что она не задержится с поисками своего ашикаби, и её выпустят в срок!..       Правда, снаружи её будут ждать плохие секирей. И к этому надо быть готовой. Может, стоит потренироваться? До сих пор Мусуби лишь мечтала, как будет жить со своим ашикаби и сражаться для него. Но если ей встретятся секирей, для которых ничего не стоит издеваться над несчастной девушкой просто потому, что они могут.... А такие секирей есть: взять хотя бы того, что говорил вчера о Карасубе-сама ужасные вещи.       Нет, Мусуби знала, что многие боятся её кумира... Но Карасуба-сама была именно что её кумиром, а потому Мусуби хоть и понимала, что ту боятся, это ей не очень нравилось. Да, многое из того, что говорила Карасуба-сама, огорчало Мусуби, огорчало её и то, что её идол готова так охотно убивать секирей... Но это же не значит, что она злая! Она просто очень несчастливая, потому что не верит в то, во что верили Юмэ-сама и Мусуби.       Мусуби, вообще-то, плохо знала Юмэ-сама, но всё же кое-что она о ней слышала, по большей части от Карасубы-сама. А иногда Мусуби даже казалось, что Юмэ-сама приходит к ней во снах, но это прекратилось, когда девушку стали настраивать, и теперь, когда настройка подходила к концу, она сомневалась, что вообще когда-либо видела свою спасительницу, кроме как наяву. Но это не имело значения. Мусуби обязательно победит Карасубу-сама. И тогда та поймёт, как заблуждалась, обязательно найдёт себе настоящего ашикаби и всё у них будет хорошо. А тот, что у неё сейчас... Он даже не посещает Карасубу-сама. Мусуби было обидно, что у её кумира такие плохие отношения с ашикаби. Может, она чего-то не понимает? Может быть, у Карасубы-сама всё, на самом деле, лучше? Кто знает...       Но Карасуба-сама оставалась несчастливой секирей, которая с радостью устраивала резню, если был к этому повод, и позволяла ситуация.       Так что совершенно понятно, отчего Карасубу-сама так боятся. Мусуби даже понимала (но очень не одобряла), когда Карасубу-сама называли нехорошими словами.       Она разве что огорчилась бы, если Карасубу-сама её же товарищи всего лишь оскорбили. Конечно, высказала бы им, что уж кто-кто, а они обязаны её поддерживать, никак не говорить гадости за спиной. На этом, пожалуй, всё и закончилось бы. Но они не просто оскорбили Карасубу-сама. Они поступили гораздо хуже и ниже, чем Мусуби могла бы ожидать от кого бы то ни было.       Когда на её глазах тот секирей в маске стал злорадствовать над несчастьем Карасубы-сама, говорить, что лучше бы та умерла... Мусуби первые мгновения стояла, растерянная. Она вообще не думала, что такое бывает в жизни. Она думала, что это — всего лишь выдумка писателей, мангак, и режиссёров: что кто-то может радоваться чужому несчастью. Но она видела это своими глазами!       Её это очень огорчило. Очень. Как можно желать такого?! Неужели он её так сильно боится, что хотел бы, чтобы Карасуба-сама погибла? Но если этот секирей боится её так сильно, то как раз сейчас у него есть возможность сходить в больницу, где, оказывается, лежит Карасуба-сама, и проведать её, не опасаясь, что та убьёт его по причине дурного настроения. Тогда бы он увидел, что та на самом деле очень добрая и отзывчивая!       Но нет, он лишь злорадствовал. А ещё сказал, что никто не стал бы плакать по Карасубе-сама...       И это самая настоящая неправда. Мусуби точно стала бы... Ну, чуть-чуть. Она же сильная, и не просто сильная, а секирей силы. Но ей было бы очень, очень жалко, если бы Карасуба-сама всё же погибла.       Потом, как будто этого было мало, ей сказали, будто Карасуба-сама убьёт Мусуби, как только они встретятся... А это даже не ложь, это что-то за пределами мыслимого. Да, они, конечно, собираются сразиться, но когда ещё это будет! И то они вступят в бой друг с другом не ради того, чтобы друг друга убить или покалечить, а чтобы понять, кто из них прав. Поэтому победит Мусуби. Ведь права именно она.       А говорить, что Карасуба-сама убьёт её? Та, которая при каждой встрече ей улыбается и иногда треплет волосы? Та, у которой всегда находится слово поддержки для Мусуби, когда у неё что-то не получается? Та, которую Мусуби всегда рада видеть?       Немыслимо.       Но и этого тому нехорошему гадкому секирей было мало. Он стал говорить не просто страшные, а прямо-таки ужасные вещи. Убивать Карасубу-сама в детстве? Да что за бессердечным созданием надо быть, чтобы хотя бы предположить такое?       Мусуби не сдержалась. Она не любила, когда при ней оскорбляли Карасубу-сама, но терпела, однако это... Это было совершенно иное.       И Мусуби бросилась на него.       Конечно, она не смогла ничего противопоставить секирей из Дисциплинарного Отряда. Ну, понятное дело, она всё-таки ещё не настроена и не окрылена. Но Мусуби была твёрдо намерена сражаться! Потому что она не могла простить, когда о Карасубе-сама не просто злословят, а желают ей таких страшных вещей. И врут о ней.       Мусуби встала. Если понадобится, она после каждого удара будет вставать раз за разом, пока есть силы и пока не сможет достать этого секирей.       Однако стоило ей только назвать себя, как Хайхане сказала, что у них как раз идёт экзамен. Мусуби смутилась, и ей пришлось уйти. Зато Хайхане проводила её к Карасубе-сама. Впрочем, сама отказалась заходить наотрез, мол, не хочет мешать общению. Зря... Карасуба-сама скучала, она даже жаловалась Мусуби, что к ней никто не приходит, значит, рада будет всяким гостям, особенно если её ашикаби нечасто её посещает. А может, Мусуби стоит с ним поговорить? Это неправильно, что секирей страдает от его невнимания.       Впрочем, куда важнее было поручение Карасубы-сама. Даже не столько потому, что Мусуби её уважала, сколько потому, что всё, что Карасуба-сама у неё попросила, той было необходимо. И, таким образом, Мусуби помогла бы своему кумиру. По правде говоря, она раньше и не подозревала, что когда-нибудь ей придётся ухаживать за Карасубой-сама. Ей не нравилась эта мысль, а точнее, ей не нравилось, что Карасуба-сама в уходе нуждалась. Так-то Мусуби была счастлива ей хоть как-то помочь.       Однако оказалось, что есть одна проблема. Мусуби просто не выпустили из башни МБИ! И денег у неё тоже не было. А ведь она даже не подумала об этом. И что ей делать?       За ужином она спросила совета у Кахо, не признавшись, впрочем, что речь идёт о Карасубе-сама, и та, почесав в затылке, посоветовала Мусуби обратиться к кому-нибудь из тех секирей, у кого выход в город уже есть.       Тут уж настала очередь самой Мусуби чесать в затылке, но она быстро сообразила, к кому можно обратиться. Хайхане! Ведь проводила же она её к Карасубе-сама? Так почему бы ей этого не сделать теперь, когда Мусуби нужно достать для той очень нужные и полезные вещи? Особенно упаковочную плёнку. Тем более, что Хайхане и так уже знает, что Мусуби собирается купить для Карасубы-сама всё это. Не стала бы она советовать записать всё на листике, если бы не верила, что Мусуби сможет выйти в город, так?       И сегодня ещё до завтрака Мусуби направилась туда где, как она знала, тренируется Дисциплинарный Отряд.

***

      Однако первым секирей, кого встретила Мусуби, был Хомура, а не Хайхане.       Парень не то чтобы спешил, но торопился на... встречу с Фумико-тян. Да. Встречу. Не свидание. Да, именно это, а не что-либо другое, что бы на этот счёт не казалось ему самому.       Едва только увидев его, Мусуби замерла на пару секунд, пытаясь припомнить, где она его видела — успешно. Хомура же узнал её сразу, но замер тоже, хотя и по другой причине: он ждал неприятностей от этой запутавшейся во лжи неокрыленной ещё девушки.       — Это вы! — воскликнула Мусуби, обвиняюще ткнув пальцем в сторону Хомуры вместо приветствия.       — Я, — вдохнул тот, не зная, можно ли избежать драки. Он не мог не видеть последствий своей вчерашней контратаки: широкий кусок пластыря ясно просвечивал сквозь одежду Мусуби.       Та приняла боевую стойку.       — Я — секирей восемьдесят восемь, Мусуби! — решительно сказала девушка, понимая, что этот бой не выиграет, но и не желая отступаться.       — Ещё вчера запомнил. Я бы представился, но у меня совершенно нет желания драться. К тому же ты не только не окрылена, но даже и не настроена до конца, — сказал Хомура чистую правду.       — Ну и что! — притопнула Мусуби ногой. — Меня выпускают через три недели... Ой! — испуганно прижала она руки к щекам.       — Что такое? — устало поинтересовался Хомура, пытаясь объять разумом странное поведение девушки. Такое желание сражаться и одновременно такая незлобивость и рассеянность — это было чрезвычайно странное сочетание, по его мнению. И невыгодное. Если уж Мусуби решила с ним сразиться, то отвлекаться и ойкать с её стороны как-то не очень уместно.       — Я забыла рассказать Карасубе-сама, когда меня выпускают, — опустила она голову. — Я же хотела, чтобы она со мной вместе порадовалась. Но я так расстроилась, когда её увидела, что обо всём забыла.       В этот раз Хомура не стал показывать своего отношения к Карасубе. Ведь разве добился бы он этим чего-то, кроме очередной атаки? А сейчас его очень заинтересовали слова Мусуби, которая и не подозревала, что её тёплые отношения с Чёрной Секирей — нечто, заслуживающее внимание: по её мнению, Карасуба заслуживала много-много друзей.       Хомура же заинтересовался тем, как Мусуби мимоходом употребляет в одном предложении слова «Карасуба» и «радоваться» без каких-либо частиц отрицания, без иронии и вне контекста кровопролития (вроде «Карасуба радовалась, когда зарезала очередную ашикаби»). Тут уж впору было задуматься, а о Карасубе ли речь идёт. Хомура ранее и мысли не допускал о том, что кто-то мог быть настолько привязан к Карасубе и настолько тепло о той отзываться.       — А что с ней? — равнодушно спросил он.       Мусуби же просияла. По её мнению, то, что Хомура интересовался тем, как дела у Карасубы, означало, что он встал на путь исправления. Равнодушия в его голосе она не заметила. Хомура, со своей стороны, очень даже обратил внимание на то, как обрадовалась девушка вопросу, и ему на мгновение стало неловко.       Однако вернуть сказанного он не мог.       — Хорошо!.. — ответила тем временем Мусуби. — Ой, то есть плохо! То есть, она выздоравливает, вот. Правда, — она задумчиво прижала кончик указательного пальца к губам, — я не знаю, чем она больна. Она говорила, что слегка ударилась, вот... Но зато её скоро поставят на ноги! Правда, здорово?!       — Угу, — мрачно соврал Хомура, ничуть не радуясь перспективе выздоровления Карасубы. Впрочем, он с трудом верил, что речь идёт именно о ней, слишком уж нетипичным было каждое слово. — А ты знаешь, как она туда попала? — прищурился он. Он рассчитывал немного развеять тот ложный орёл благонамеренности Карасубы, который Мусуби умудрилась создать и в который поверила.       — Не-а, — качнула головой девушка. — Карасуба-сама не сказала. А случайно вы знаете?       — Случайно знаю, — с неожиданно даже для себя жёсткостью в голосе ответил Хомура. — Она напала на мою ашикаби и вторую её секирей. Но главным образом на ашикаби.       Мусуби тут же понурилась.       Да, она хорошо относилась к Карасубе, и этот эпизод ничего не изменил бы в её отношении к той, но её всё равно расстраивали истории о таких поступках Чёрной Секирей.       — И всё равно вы не должны были желать, чтобы Карасуба-сама умерла вскоре после рождения, — упрямо сказала Мусуби. — Карасуба-сама очень хорошая! Очень! И добрая. Просто она... ну, несчастливая, вот.       На это Хомура, чья гордость никогда не позволит таким наивным речам растрогать его, ничего не ответил. С его точки зрения всё было просто: Карасуба напала на его ашикаби. Всё. Остальных жертв он мог бы ей теоретически простить, но не Рэй, пусть даже как раз она-то жертвой и не стала. В этом была лишь её собственная заслуга.       — А почему вы молчите? — напомнила о себе Мусуби, которая сильно переживала, как секирей перед нею отнесётся к её словам.       — А что мне говорить? — сложил Хомура руки на груди. — Извини, но Карасуба напала на Рэй-сан. Ты можешь сколько угодно заблуждаться и считать её белой и пушистой, однако это не отменит ничего из того, что она совершила.       — Но она не хотела!       — Нет, она именно хотела.       — А вам откуда знать?! — агрессивно ответила Мусуби.       Как ни удивительно, Хомура заткнулся. Во-первых, не нашёлся, что сказать, во-вторых, Мусуби, по его мнению, была свято уверена в непогрешимости Карасубы. И это коварнейшее и опаснейшее заблуждение мог бы исправить один лишь опыт, а уговоры тут были бессильны.       Если бы он продолжил в том же духе, ему пришлось бы сразиться с Мусуби волей-неволей, а стоит Фумико-тян увидеть, как он прожаривает «бедную девочку» (как она наверняка скажет)... М-да... Ему повезёт получить всего лишь пощёчину. Хотя нет, пощёчины не будет: слишком Фумико-тян для этого мягкая.       — Ладно, не будем о ней... — примирительно сказал парень. — Проехали.       — Сначала извинитесь! — надулась Мусуби.       — За что? — удивился Хомура.       — За то, что желали Карасубе-сама таких страшных вещей. Как вам не стыдно? Она лежит там, в палате, совсем одна, ей грустно, а вы... — Мусуби всхлипнула.       Не то чтобы Хомура проникся — уж чего он о Карасубе не думал, так это того, что она сейчас «грустит», ну, разве что по отсутствию кровавой ванны в палате, — но слёзы девушки ему несомненно действовали на нервы.       — Ну хорошо, хорошо... — успокаивающе сказал он. — Прости меня, что я наговорил много нехорошего о Карасубе-сан, я был зон и искренне сожалею, — наконец, выдавил он фальшивое признание. — Прости меня, Мусуби-тян.       Мусуби, конечно же, не заметила неискренности, и радостно бросилась его обнимать... Хомура отчётливо почувствовал, какие у девушки упругие... формы.       «Нет, нет! Так нельзя!» — яростно подумал он. — «Она же секирей, как и я. Это не говоря о том, что у меня есть ашикаби и Фумико-тян».       К несчастью Хомуры, за тем, как заплаканная Мусуби бросилась к нему в объятья, как раз Фумико-тян, несколько секунд назад вышедшая из-за угла, и наблюдала. Она стояла за его спиной, не в силах сказать ни слова.       — Х-Хомура-сан? — пискнула она неверяще.       Хомура медленно обернулся, услышав знакомый голос. Он не представлял, как он это ей объяснит. И как не вовремя! Он ведь только вчера вечером смог чуть-чуть сблизиться с девушкой, а видит она его с другой — и не важно, что всё не так, как кажется — на следующее же утро. Как не вовремя! Что тут ещё скажешь?       Мусуби же посмотрела на девушку с любопытством.       — А, это ваша ашикаби? — предположила она.       — Э... — Хомура не стал отвлекаться на объяснения для Мусуби. Это не за ней он приударял, с тех пор, как впервые попал в здание МБИ. — Фумико-тян... Это не совсем то, что можно подумать.       Но Фумико его не слушала:       — Так у вас не только ашикаби есть, но вы и со всеми встречными женщинами... даже секирей? А я тогда?..       Как недавно у Мусуби, глаза её наполнились слезами, пусть и совсем по другому поводу, и она убежала.       Хомура чувствовал себя паршиво, в основном потому, что считал, что это целиком его вина. О, Мусуби, конечно, стала причиной недоразумения... Но дело в том, что она явно не понимала, что только что сделала, а сам Хомура, к своему стыду, был совсем не против того, чтобы она к нему ещё разок... прижалась. И главное, Фумико-тян была не в курсе, что его главная работа, которой он занимался, можно сказать, большую часть жизни — хост. То есть — общение с женщинами и девушками, возможно, переходящее в нечто большее, чем просто общение и подача напитков. Если и хост, и клиентка не против. А как секирей Хомура обладал достаточно привлекательной внешностью, поэтому-то клиентки против не были никогда. Хотя острая нужда в близком с ними общением прекратила существовать с окрылением.       А может, не всё ещё и потеряно? Ведь принимала же Фумико-тян его ухаживания даже понимая, что у него есть ашикаби? Нет, понятно, что дело было в возрасте Рэй... Да и преуменьшил он его — так, слегка: всё равно Рэй не проявляет к нему романтического интереса. Однако Фумико-тян всё равно не возражала против того, что у него есть ашикаби. Так что достаточно с ней поговорить... И, наверное, достать запись с видеокамер. Точно! Там всё будет видно, там записано, как всё было, и Фумико-тян его поймёт и простит, а главное — успокоится.       — Так это не ваша ашикаби? — Мусуби, конечно, не обратила внимания на то, как задумался Хомура, её интересовало лишь то, что связано с возможными ашикаби — какие они.       — Нет, не она... — по-прежнему задумчиво пробормотал Хомура. — Прости, я, похоже, тебя задержал. Ты куда-то спешила?       — А, да! Я искала Хайхане-сан.       — Хайхане-сан будет к обеду, — вдохнул Хомура. — Где она проводит время вне работы — я не интересовался.       — Жалко, — понурилась Мусуби.       — Может быть, я смогу помочь? — предложил Хомура.       — А, да! — обрадовалась Мусуби. — Меня не выпускают из башни МБИ. И у меня нет денег.       — Я бы не стал волноваться об этом, — ответил Хомура. — Тебе ещё рано искать своего ашикаби, но не волнуйся, ты обязательно его найдёшь.       — Да дело не в ашикаби, — покачала Мусуби головой. — Мне нужно для Карасубы-сама купить гостинцы.       После этих слов, Хомура моментально потерял интерес к девушке.       — Извини, но я ничем не смогу тебе помочь, — сказал он. — Вывести я тебя ещё смог бы, но по магазинам тебе пришлось бы ходить за свой счёт. Уж прости, для Карасубы я ничего не могу купить... Да меня домовладелица убьёт! — воскликнул он. Что, как ни удивительно, было чистой правдой. Мия его убила бы, если бы прознала, что он кому-то дал денег на гостинцы для Карасубы. — Так что, Мусуби-тян, придётся тебе подождать до тех пор, пока не придёт Хайхане-сан. Она... — он задумался, подбирая слова, — довольно близкая знакомая Карасубы, так что, может быть, она тебе поможет. А мне пора, извини.       Хомура торопливо зашагал вслед Фумико-тян. Надо же было объясниться!       Ну а Мусуби, постояв, вздохнула и отправилась к себе.       Чем бы ей таким заняться, пока близится время обеда? Завтракать не хотелось. Может, стоит научиться делать фигурки оригами? Мусуби не умела, но видела по телевизору — не в тех программах, что рекомендовали для секирей или показывали им независимо от их желания, но и не в тех, которые от их просмотра закрывали. А ещё там рассказывалось об значении некоторых фигурок. Журавликов, например.       Да, пожалуй, стоит попробовать. Если Мусуби научится складывать оригами и сделает хотя бы одного журавлика, его можно будет подарить Карасубе-сама? То-то она обрадуется!