***
Минато проснулся на новом месте. Пахло лекарствами. Но другими, не теми, что вчера. Он искренне надеялся, что не продолжит кочевать по больницам и дальше. Хотя пока это это была только вторая. А вообще-то, он предпочёл бы ночевать дома. Или хотя бы на квартире, которую снимал в Синто Тейто. Больница, конечно, может быть уютной, но и тогда она останется больницей. Местная же атмосфера Минато слегка угнетала. Посторонние люди, которые могут зайти в палату в любой момент, поиски самого необходимого (хотя, надо сказать, с этим ему немедленно помогли врачи, направив его туда, куда нужно, скорее даже проводив; вот уж не представлял Минато, насколько хорош сервис в МБИ) и, наконец, запахи, хотя тут Минато, пожалуй, привередничает. Рядом не было ни Юкари, ни матери. А жаль, ведь его телефон был именно у Юкари. Минато надеялся поговорить с Яшимой с утра. А почему нет, раз уж та заинтересовалась им. Что подумает мать? Ну, что думает она — это исключительно её дело. Не может же она всерьёз рассчитывать, что будет контролировать его жизнь, словно он ещё несмышлёныш? Нет, обычно-то Минато позволял матери управлять его жизнью во многом, но вот когда вопрос зашёл о жизни личной, он уже не думал, что доверится Сахаси Таками — такая уж блестящая идея. После достаточно сытного и вкусного завтрака — но пока ещё лёгкого — Минато принялся надувать шарики. Снова.***
Помнится, в детстве, когда он только-только поступил в школу, иногда заниматься именно этим, то есть — надувать шарики. Требовалось не лично ему, требовалось классу. Минато с большой охотой брался за эту нехитрую работу. Вот только не всегда этим занимался он: выделяться ещё больше, чем он выделялся одним своим ростом, Минато не хотелось. А то ведь он росту был большого, почти как взрослый, и довольно нелепо смотрелся на фоне своих одноклассников. Из-за роста его в школе даже травили, но недолго — новый директор это пресёк. А старый, как Минато узнал уже через несколько лет, совершил сэппуку. Зачем? Что его на это сподвигло? Минато не особо этим интересовался: слишком поздно узнал, что произошло на самом деле. Но новый директор травлю пресёк. Хотя выделяться больше, чем есть, Минато всё равно не хотел. Так или иначе, раньше-то он шарики любил надувать. Но то раньше! А сейчас он не был ребёнком. И даже когда он им был, никто не требовал от него надувать шарики до тех пор, пока в глазах не начнёт темнеть. Теперь — требовали. Вот он и надувал. Надувал и кашлял, надувал и кашлял. Но терпел. Рано или поздно его выпустят, и вот тогда-то он найдёт Яшиму. А там... Что будет потом, Минато не очень хорошо представлял, поскольку, в первую очередь, не знал, на что можно рассчитывать. Может, Яшима просто благодарна ему? Ну вдруг? Почему бы и нет? А то, что думает по этому поводу Юкари... Юкари всё-таки в любовных делах не авторитет. Уж он-то как её брат хорошо знал, что Юкари даже не встречалась ни с кем, а если и встречалась — то не долго. Недостаточно, чтобы завязать отношения. К тому же наклонности Юкари его пугали. Слишком уж с большим энтузиазмом Юкари радовалась самому Минато. Лучше бы она себе поскорее парня нашла, честное слово... Если, конечно, это парень будет, потому что, судя по вкусам Юкари в выборе манги и проявляемым ею восторгам при виде большой груди, разницу между парнями и девушками она... слабенько видит. Впрочем, лишь бы на самого Минато не покушалась, уж этого-то будет вполне достаточно. В любом случае, из этого следует то, что на суждения Юкари нельзя полагаться, если речь идёт о любви. А Юкари считает, что Яшима его любит. Может, она и права, Минато и самому так казалось, но всё-таки ошибаться может любой, и он сам — в том числе.***
Покончив с надуванием воздушных шаров, Минато стал ожидать посетителей (время подходящее). Как и следовало ожидать, первой пришла Юкари. — Они-сан! — радостно воскликнула она и бросилась ему на шею. — Ю... Юкари-тян, — удушенно прохрипел Минато. Раньше-то он с лёгкостью принял бы такой вес и не поморщился, но теперь ему ощутимо не хватало воздуха, когда лёгкие вот так вот сдавливало. — Ой! — отпрыгнула сестра. — Прости-прости-прости! — запричитала она со слезами на глазах. — Да ничего, — махнул он рукой. — А ты телефон мне принесла? — А... — помрачнела Юкари, — о телефоне... — Что с ним не так? Вместо Юкари ответила мать, которая тоже вошла в палату. — Я конфисковала, — заявила она. — По-моему, я ясно сказала тебе, что не хочу, чтобы ты связывался с той девушкой? — Но... Каа-сан, я не, — попытался что-то соврать Минато. — Только не ври, это бесполезно. Я лично слышала, как ты говорил с ней по телефону... Кстати, тебя что, не отвращает её ограниченность? — Нет, — угрюмо ответил Минато. — Гм. Что же... Ты, конечно, неплохо меня провёл, хоть эта и не твоя заслуга. Но неужели ты думал, что я спущу тебе с рук такое? С теми, кто помог восем... Яшиме, я ещё поговорю. Строго поговорю. А ты, кажется, забылся. — Но, Каа-сан... — Оправдания, — поморщилась Таками. — Ты же знаешь, как я этого не люблю. Значит так, дорогие мои заговорщики... и не делай такие удивлённые глаза, Юкари. Думаешь, я не знаю, что ты соучастник? А теперь оба слушайте моё решение. С нынешнего дня я урезаю ваше содержание в два раза. — В два раза?! — хором воскликнули Юкари и Минато. — Ну да. А чем вы удивлены? Вы вроде бы не маленькие, чтобы я вас физически наказывала... А раз не понимаете по-хорошему, буду бить по кошельку. — Каа-сан, но так несправедливо... — Минато, ты уже почти совершеннолетний. Сколько там тебе до двадцати? Меньше полугода? Так что ещё чуть-чуть и я тебе вообще ничего не обязана платить. И, кстати, неужели ты думаешь, что лечение бесплатное? Минато мгновенно заткнулся. Дело не в том, чем его могла прижать мать. Дело в том, что обсуждать финансы с нею и возмущаться уменьшением содержания было не очень-то красиво после того, как она наверняка и в долги залезла... Да чудо уже то, что она всего в два раза уменьшила содержание, а не забрала домой, чтобы сэкономить. — Каа-сан, — робко сказала Юкари, и куда только её бойкость подевалась? — а как же проживание? Мне... Мне не хватит, чтобы жить в той съёмной квартире, что я приметила. — Ищи другую, — пожала плечами Таками. — Выкручивайся. Ты помогла нарушить мой запрет, ну так и отвечай. Минато, всё-таки, ранен, к нему я чуть снисходительнее буду... Кстати, Минато, я совсем не для того зашла, чтобы рассказать тебе о телефоне. У меня для тебя приятная новость. — Какая? — буркнул он. — В таком состоянии, как сейчас, ты будешь не очень долго. Вполне возможно, что в МБИ смогут тебе помочь. Видишь ли... Появился возможный донор и сейчас он подходит только тебе. — Что, правда? Но как же другие люди? — А что они? — пожала плечами Таками. — Донор сейчас подходит только тебе, остальные из тех, кто нуждается в пересадке, с ним несовместимы. Лёгкое же будет невостребовано, если его не пересадят тебе. — Но... Я даже не знаю. Мне же только-только операцию сделали? — Технологии МБИ — это не пустой звук, Минато, — ответила Таками. — Конечно, операция будет не прямо завтра, но, поскольку проходить она будет в МБИ, вполне возможно, что ты от неё оправишься ещё скорее, чем от первой операции. — Да... Хорошо, — рассеянно сказал Минато, думая о Яшиме. Что же теперь будет?***
Несколькими часами ранее Ашикаби-сама... Вот он, только протяни руку. Яшима так и делает. Но рука не дотягивается. Пространство как будто раздвигается тем сильнее, чем девушка тянется. — Фр-р-р-р! — раздался странный хлопающий звук. Это ашикаби-сама зачем-то по-лошадиному фыркает, трепля губами... ...Тепло. Сознание медленно выплывает из дремоты. Локоть левой руки что-то горячит. Это не неприятно, но это неправильно. Яшима шевелит рукой. Локоть в прохладе. Но теперь горячо кисти. Яшима снова шевелит рукой. Кисти прохладно. Сон с её ашикаби уходит, растворяется. Сладкое мгновение тёплой тишины. Долгое — но непонятно, насколько. — Ципи-цью-у! Ципи-цью-у! — пронзительно и звонко зазвучало как будто у самого уха. Яшима поморщилась. — Ципи-цью-у! — звук повторился. Яшиме привиделась Мацу, которая зачем-то изо всех сил дула в свисток. — Ципи-цью-у! Ципи-цью-у! Ципи-цью-у! Образ Мацу рассеялся... Да, это действительно привиделось Яшиме. Ничего подобного в реальности не было. В реальности она лежала на своём футоне, и больше в комнате никто не находился. Яшима медленно открыла глаза... Или, скорее, поняла, что глаза у неё уже несколько секунд как приоткрыты? Впрочем, это не имеет никакого значения, теперь-то она очнулась ото сна и медленно начинала пробуждаться... Или, скорее заканчивала. Она повернулась на другой бок, не пытаясь закрыть глаза, но и не пытаясь встать. Ей хотелось ещё поваляться. Так тепло и хорошо... Главное, не сползти на освещённый кусочек футона, иначе солнышко припекать начинает. А Яшиме и без того тепло. — Ципи-цью-у! — снова прозвучала назойливая трель. Теперь, когда Яшима почти проснулась, она примерно поняла, что это за звук мешал ей спать всё время — птичье пение. Яшима, нехотя протирая глаза, села в постели. В тот же миг яркий луч солнца ударил ей в лицо, стоило тому выйти из тени, и девушка немедленно закрылась рукой, всё ещё не проснувшись до конца. — Ципи-цью-у! — снова раздался пронзительный писк. Яшима медленно опустила руку, пытаясь проморгаться. Солнце било в глаза, и девушке пришлось чуть сместиться. Теперь она могла смотреть в окно не щурясь. Увидев источник беспокойства, Яшима непроизвольно улыбнулась. Прямо на подоконнике сидела маленькая птичка. Беленькое брюшко, чёрно-белая грудка с чёткой границей между цветами, словно лоснящиеся сажей спинка и макушка и — белоснежное пятнышко над клювом. Птичка внимательно посмотрела на Яшиму. — Ципи-цью-у! — требовательно пискнула она и пробежалась по подоконнику, косясь на девушку. Да, эта птичка не прыгала, как те же воробьи, она именно что бегала — и довольно ловко. Яшима, боясь вздохнуть, чтобы пичужка не улетела, протянула к той руку. Птичка замолчала и стала настороженно рассматривать протянутую кисть. Так, по крайней мере, Яшима поняла резкие движения головой: птичка склонила голову набок, потом вернула ту в нормальное положение — и так несколько раз подряд. — Ты... Ты кушать хочешь? — осторожно спросила Яшима. Она, конечно, понимала, что птичка её, скорее всего, не поймёт. Не человек и не секирей. Хотя, вроде бы, вороны и попугаи речь чуть-чуть понимают, и даже могут воспроизвести. Но это, наверное, самые простые слова. Да и ручные они, те птицы, что хоть как-то речь понимают. Но Яшиме было всё равно. В этот момент забылись все её тревоги, заботы, груз обязательств и тяжесть страхов, забылись, вытесненные восторгом. Да и было бы, что забывать! Вчерашнее «нападение» Сео, напугавшее Яшиму до дрожи, оказалось вовсе не таким уж и нападением. А сам страшный ашикаби — не таким уж и страшным, даже... даже, пожалуй, жалким. По крайней мере, Яшиме было очень-очень жалко Сео, когда того гоняли молниями его же секирей. И при этом гоняли они его, если Яшима поняла правильно, даже не из ревности к конкурентке, а потому, что Сео напугал её, Яшиму. Честно говоря, такое отношение она плохо понимала. Ведь и Хикари, и Хибики в первый же день на воле преследовали её, чтобы деактивировать — фактически, убить. И вдруг — они защищают её же, их несостоявшуюся жертву, и ругают собственного ашикаби всего лишь за то, что тот её напугал. Сама же Яшима не считала, что такой его проступок заслуживает наказания. Ну напугал, да, но она же сама виновата, разве нет? Если судить по тому, чему её учили в МБИ, выходило именно так. И потом, кто бы ни был виноват, Сео всего лишь напугал Яшиму, а плохого не сделал ничего. Ну и за что тут карать? Однако близняшки считали иначе. Мия поддерживала их, а Цукиуми... Цукиуми было не до Сео. Яшима надеялась, что, возможно, Мия и правда простит секирей номер девять. Если не считать собственной реакции на неподходящую ашикаби, в поместье Идзумо почти всё было хорошо И пусть сама Яшима тут живёт совсем недолго, ей очень хотелось бы жить в доме, где ни у кого из обитателей нет споров, нет ссор, в общем — где все живут в мире и согласии. Цукиуми из жизни поместья выпадала, потому и страдала. И поэтому же Яшима хотела, чтобы старшую секирей поскорее простила бы хозяйка поместья. Но, конечно, эти свои соображения она держала при себе. Не хватало только Мие всё это высказывать. В общем, если говорить вкратце, Яшиме было жалко всех, кто хоть какой-нибудь повод ей дал. Но, встретив так близко настоящую птичку, она забыла и об этом. Ведь та была такая хорошенькая! Яшима таких и не видела. — Ципи-цью-у! — между тем ответила ей птичка, серьёзно посмотрев на Яшиму. Немного подумав, птичка перепорхнула прямо на плечо девушки. Яшима замерла как вкопанная, опасаясь пошевелиться, например, резко выдохнуть, — и спугнуть пичугу. Формально первое животное помимо человека и секирей, которое Яшима увидела вблизи — это Пен-Пен. Но Пен-Пен — не в счёт, потому что Пен-Пен был страшно умным. У Яшимы даже не получалось воспринимать его как питомца. И обращаться к нему иначе, нежели «Пен-Пен-сан» она не смогла бы. А так-то Яшима всю свою жизнь даже живого кота или собаку близко не видела, не говоря уж о том, чтобы на руках их держать. Разве что чаек и крабов — но ни к тем, ни к другим Яшиму просто не подпускали. И теперь, когда у Яшимы на плече сидела самая настоящая дикая птичка... Она не то что резко выдохнуть боялась, она боялась просто дышать. Ей хотелось, чтобы птичка никуда не улетала, потому что она была такой... такой... такой настоящей! У Яшимы сердце сжималось от умиления. Птичка просидела у Яшимы на плече с четверть минуты, а потом ей, видимо, надоело там сидеть — или она не нашло ничего интересного — и птичка перепорхнула на столик. — У меня нет еды, — растерянно прошептала Яшима, которой страшно не хотелось, чтобы птичка улетала. Но еды у неё действительно не было, она даже не знала, что можно предложить такой вот красавице. Яшиме показалось, что птичка посмотрела на неё с укоризной во взгляде. Дескать, разочаровала ты меня, Яшима. Хотелось даже покаянно склонить голову. — Ципи-цью-у! — пискнула птичка в последний раз и выпорхнула в окно. Яшима, отмерев, бросилась к подоконнику и проводила птичку взглядом. Ей было чуть-чуть грустно, что та улетает. Может, стоило её как-нибудь задержать? Например, Яшима могла бы закрыть окно. Она двигается быстрее человека, у неё бы получилось. Может, эта птичка ещё прилетит? Если так, то, может, надо купить клетку и посадить пойманную птичку туда? Или не стоит на это рассчитывать?.. Мысль пришла и немедленно ушла. Яшиме стало стыдно. Нет, такое не годится. Клетка... Это неправильно, птичка, выросшая на воле, не заслуживает такого. Может, у неё где-то птенцы? А если Яшима её запрёт, то они умрут от голода. Но если птенцов и нет — всё равно, кому бы понравилось быть брошенным в клетку? Яшиме бы точно не понравилось. Яшима грустно вздохнула, и, обернувшись, обнаружила на пороге улыбающуюся Мию. — Мия-сан! — воскликнула Яшима и немедленно поклонилась. — Доброе утро! — И тебе доброе утро, Яшима-тян, — поприветствовала её в ответ Мия. — Достаточно забавное совпадение, не находишь? — Совпадение? — удивилась Яшима. — Ну да, — кивнула Мия. — Разве ты не узнала этот вид? — Н-Нет, — не уверенно ответила Яшима, которой очень не хотелось разочаровать добрую Мию. — Ну что ты так зажато отвечаешь, — пожурила та девушку. — Нет ничего страшного в том, что ты не знаешь чего-то. А была это трясогузка — секирей. — Секирей? — А в честь кого, как ты думаешь, назвали твой вид? Яшима кивнула. Она, конечно, знала, что их вид назвали в честь какой-то птицы, но не думала, что она выглядит... так. Мысленно Яшима попыталась сравнить себя и птичку, прикосновение крыла которой, казалось, до сих пор ощущалось на её щеке. Ей... понравилось такое сравнение. Яшиме хотелось бы, чтобы она производила такое же впечатление на окружающих, как то, что птичка произвела на неё. Вспомнив о том, что она секирей, Яшима немедленно вспомнила и об ашикаби. Она схватила свой телефон, но, заметив Мию, зарделась. — Можно?.. — спросила она. — Я, пожалуй, останусь, — ответила хозяйка дома. — Я не думаю, что разговор будет долог, прости. Я вообще не думаю, что тебе стоит сейчас звонить, но ты же меня не послушаешь. Яшима насторожилась — чем-то нехорошим повеяло от этих слов. — Почему мне не нужно звонить? — Потому что... эх... — вздохнула Мия, — потому что Сахаси Минато трубку не передадут. Мне рассказала Мацу-тян. — Мацу-сан так сказала? — переспросила Яшима всё так же настороженно. — Она что-то знает? — Мне бы не хотелось говорить этого, — поморщилась Мия. — Нет, ничего страшного не случилось, но и хорошего — тоже. Мне было бы неприятно говорить то, что тебе нужно знать. — Мия-сан? — в голосе Яшимы слышался испуг. — Ладно, — вздохнула Мия. — Сахаси Таками, мать Минато, с которой, как я помню, ты общалась, раскусила вас. У Яшимы словно ноги подломились. — Нет, — прошептала она. — Опять... За что?! Мия не ответила. — Простите, Мия-сан, я должна проверить, — твёрдо сказала Яшима. — Трубку возьмёт Таками, — предупредила Мия. — Тебе точно хочется пообщаться с ней? Смотри, она способна тебя сильно расстроить всего несколькими словами. Но Яшима уже набирала номер. — Алло? — робко сказала она. — Номер восемьдесят четыре, — холодно ответила Таками. — Ты, видимо, или глухая, или тупая как пробка. Я, кажется, по-хорошему просила тебя оставить моего сына в покое. До тебя не дошло. — Я... — Молчи, — бросила женщина. — Конечно, тебе помогли, и я даже знаю, кто мог это сделать. Ну что ж, поздравляю, букву моего запрета ты смогла не нарушить. Так что санкций не будет. Но в следующий раз я отправлю по твою душу Дисциплинарный Отряд. Из основного состава. Ты меня поняла? Яшима заторможенно кивнула. Несколько секунд тишины. — Гм... Ты точно умом не отличаешься. Чего ты молчишь, ты киваешь или ответ обдумываешь? — К-Киваю, — пролепетала Яшима, которой сейчас больше всего хотелось разорвать соединение, но она, задавленная волей Сахаси Таками просто не нашла в себе сил этого сделать. — Ну что ж. Хорошо. Прощай. Звонок прервался. Яшима так и сидела на футоне с трубкой у уха. Она смотрела прямо собой, боясь сморгнуть — чтобы не заплакать. Умом она понимала, что тогда ей станет легче, но ей не хотелось поддаваться. — А я предупреждала, Яшима-тян, — вдохнула Мия и обняла девушку. Та уткнулась носом в её хаори, но плакать отказалась всё равно, только сидела, сцепив зубы и тяжело дыша. — У меня теперь никогда не будет ашикаби? — тихо спросила она. — Или мне придётся окрыляться с кем-то другим? Я не смогу всегда быть неокрыленной, я не смогу защититься сама... — не то чтобы её это беспокоила. Яшиму беспокоило насильственное окрыление, да, но собственная слабость? Без ашикаби смысла в жизни нет. Пожалуй, будет только лучше, если её выведут из игры. Мия ничего не ответила. Яшима только обняла крепче эту постороннюю, в общем-то женщину. — Ты знаешь, почему план Секирей назвали именно так? — вдруг спросила Мия. — Почему, например, ты называешься секирей, как та птичка, которая к тебе сегодня прилетала? — Нет, Мия-сан, — честно ответила Яшима, отстранившись от неё. Мия улыбнулась. — Идзанами и Идзанаги — о них ты знаешь? — Нет, Мия-сан, — ответила Яшима, понурившись. — То есть, я вроде бы и слышала, но... нам такого не рассказывали. — Не переживай, это не твоя вина, что ты ничего не знаешь, — подбодрила её Мия. — Так вот — Идзнами и Идзанаги — это боги. — А-а, — протянула Яшима, не слишком ободрившись. — Да. Они — ни в коем случае не первые боги. Их — богиню Идзанами и бога Идзанаги — призвали другие божественные сущности и повелели сотворить твердь земную. Для этого они вручили призванным копьё Ама-но-Нубоко, с помощью которого Идзанами и Идзанаги и должны были исполнить повеление. Яшима слушала распахнув рот. Она даже забыла о том, что её только что жестоко отчитала Сахаси Таками. В этом нет ничего удивительного, она рада была отвлечься. А между тем, Мия продолжала: — С должным почтением Идзанами и Идзанаги приняли копьё. Они спустились с небес в поднебесье и парили над землёй. Земля тогда была не более чем морем слоистого тумана, лёгкого как облачко, но источающего страшное зловоние. Идзанаги и Идзанами пребывали в растерянности и не знали, как же им начать творение. Тогда Идзанаги решил размешать землю копьём словно суп поварёшкой, — прищурившись, Мия взяла свою поварёшку и покачала той в воздухе. Яшима хихикнула. Мия тоже улыбнулась. — Он погрузил копьё в туман, и обнаружил под ним воду, что была океаном, а когда извлёк, с копья сорвалась капля и немедленно загустела, превратившись в остров, называемый островом Онокоро. — А где это? — Разве это так важно, Яшима-тян? — покачала головой Мия. — Но слушай дальше. Идзанами и Идзанаги спустились на вновь созданный остров. Они поселились там, чтобы оттуда продолжать творение. Но решили они прежде пожениться. Для этого она возвели на острове Небесный Столп и построили вокруг него дворец. Во дворце же они встали рядом со Столпом. Идзанаги повернулся налево, а Идзанами — направо, и тогда они пошли вокруг Столпа навстречу друг другу, — Мия замолчала. — И?.. — поторопила её Яшима. — И, конечно, они встретились с другой стороны Столпа. Идзанами воскликнула, как рада она встретить такого прекрасного юношу. Идзанаги же отозвался, воскликнув, как рад он быть с такой прекрасной девой. Их радости не омрачило то, что Идзанаги должен был быть первым, кто заговорит. Но женившись, они не знали, что им делать дальше. И тогда они встретили двух трясогузок — секирей, — которые решили им помочь. Восемь дней они рассказывали божественным супругам, что такое любовь, и показывали им это на личном примере, чтобы те поняли. И когда Идзанами и Идзанаги, наконец, поняли, что от них требуется, то обрели счастье, а после родили много детей. И с той поры трясогузки — секирей — считаются священными птицами Идзанами и Идзанаги, — закончила Мия и умолкла, глядя на Яшиму с мягкой улыбкой. — Красиво, — оценила Яшима. — А почему вы это рассказали? — А почему бы и нет? — пожала Мия плечами. — Я думала, тебе будет интересно. Ведь ты именно поэтому называешься секирей. — Но... Но я не думаю, что я — как трясогузки из легенды. Тем более, что... — Яшима замолчала и покраснела. — Иногда говорят, что трясогузка была всего одна, — пожала плечами Мия. — Или что они вовсе не учили божественных супругов ничему, а те за ними подсмотрели. А так-то мало кто из секирей может похвастаться, что кого-то чему-то научил, — заметила Мия. — В действительности, в нынешнее время всё происходит ровно наоборот. — То есть? — удивилась Яшима. — Секирей никого ничему не учат, а учатся сами. Некоторые не знают даже, как испытывать хоть какие-то чувства, эмоции. Но... но людям удаётся их научить, — грустно улыбнулась она. — Интересное развитие легенды, не находишь? — Ну... пожалуй. — Ты отчаялась, когда тебя отчитала Таками, — заметила Мия. — Настолько, что даже предпочла бы быть деактивированной. — О-Откуда вы знаете? — спросила Яшима, мучительно старясь припомнить, не проболталась ли она. — Ну-ну, не считай меня слепой, Яшима-тян. И не спеши отчаиваться. Ты всего лишь не можешь общаться. Таками любит своих своих детей, и именно поэтому не хочет, чтобы ты окрылялась с её сыном. Она боится, что этим ты подвергнешь его риску. Или разобьёшь его сердце. И её даже можно понять. — Но... Но я был никогда не стала... — запальчиво возразила Яшима. — А кто говорит, что сознательно? — улыбнулась Мия. — Но вот что я тебе скажу, Яшима-тян. Не бойся Таками. Не раздражай её, не груби ей, относись к ней с должным уважением и почтительностью, но не бойся её. — Она обещала Дисциплинарный Отряд, — невпопад ответила Яшима. — А ты сделай так, чтобы не прислала. Или ты сдашься? Тогда, когда речь идёт о твоём ашикаби, когда речь идёт о том, будет ли он у тебя? Ты секирей, Яшима-тян. МБИ могут навязывать условия, могут шантажировать, могут говорить, что тебе делать... Но тебе ведь уже сейчас хочется быть с ашикаби? А если так, то твоё место рядом с ним. Яшима не ответила, но речь Мии... Она будила в ней решимость. — Секирей — особенные птицы, Яшима-тян. Называться их именем — это очень ответственно, пока речь идёт о любви. — Сахаси-сан говорила, что не позволит мне с ним видеться, — сказала Яшима задумчиво. — А телефона у Минато-сана теперь нет, наверное, и не позволят проносить. — Но ты веришь, что именно он — твой ашикаби? — Да! — ответила Яшима в тот же миг. — Тогда не думай о неудаче. И не бойся, что реагируешь на Рэй. Поверь мне: то, что ты реагируешь на неё, ничего не значит.