Цыган

А погоня в этот момент разгоралась нешуточная. Цыган, уже успевший где-то раздобыть лошадь, галопом нёсся по улицам Парижа, подбадриваемый одобрительным гулом толпы. Следом за ним, сбивая по пути кучи деревянных ящиков и тележки, мчались четверо стражников. Паренёк, куда лучше стражей порядка знавший город, то и дело сворачивал то в узкие переулки, то, наоборот, на широкие, полные людей мостовые, тем самым затрудняя ход погони. И вот юноша в очередной раз, натянув поводья, резко завернул направо, промчавшись под огромной вывеской одного из публичных домов. Трое из стражников, успев сориентироваться, последовали его примеру, а вот четвёртому явно не повезло. Не успев пригнуться, он со всего маху врезался лицом в вывеску и этим столкновением был выбит из седла. Испуганная лошадь, потеряв седока, ошалело поскакала через всю улицу, едва не сбив на пути нескольких случайных прохожих. Неудачливый стражник так и остался в беспамятстве валяться в пыли. Гонка же продолжалась, но теперь удача была на стороне стражников, ибо по неосторожности цыган свернул в глухую, оканчивающуюся тупиком, улицу. Юноша уже и сам это понял, а потому, доскакав до преграждавшей ему дорогу высокой каменной стены, остановился, гарцуя на месте и дожидаясь стражу. Вскоре громыхающие тяжёлыми доспехами всадники загородили собой единственный путь к отступлению, на случай если парень решит сбежать. Но цыган, резво спешившись, задорно глянул на стражников и обречённо развел руками. — Что ж, господа, увы, но вы меня поймали… Сдаюсь. Стражники обменялись недоумёнными взглядами. Не верилось, что нормальный человек, пусть даже и загнанный в тупик, может просто так взять и добровольно отдать себя в руки закона. Весьма сурового, надо сказать, закона. Но, тем не менее, перед ними, лучезарно улыбаясь, стоял молодой цыган, решительно опровергавший всякий здравый смысл. Начальник стражи неуклюже слез со своего коня и надел на протянутые руки юноши тяжёлые железные кандалы. К Фролло юношу привели спустя несколько минут. Один из стражников протянул судье ключ от кандалов, и тот кинул небрежный взгляд на мальчишку. Обычно заключенные, понуро опустив голову, с тоской смотрят на надзирателей и никак не могут насытиться последними минутами свободы, прежде чем их кинут в мрачное тюремное подземелье. Но пленный цыган держался навеселе, гордо подняв голову и кокетливо улыбаясь то стражникам, то случайным прохожим. Клода, надо признать, это серьёзно удивило — уж слишком жизнерадостно для своего нынешнего положения выглядел юноша. Он с почти детской наивностью разглядывал тяжёлые, местами ржавые кандалы на своих изящных запястьях; непринужденно, словно между делом шутил с надзирателями, и притом так очаровательно смеялся, что изредка заставлял даже чёрствых стражников в смятении отводить взгляд в сторону. Прекрасный и юный, он невольно приковывал к себе внимание судьи, но тот, в силу своего положения и убеждений, не мог выказать этого интереса. Вместо этого Клод мстительно оскалился и приказал подвести цыгана ближе. — Ну что ж, судьба снова свела нас. Видимо, сама воля Господня велит тебе гнить в тюрьме, оборвыш! Но даже это не устрашило юношу — он всё с той же искренней улыбкой, чуть посмеиваясь, глядел своими изумрудными глазами прямо в тускло-серые глаза судьи. Фролло не привык к такому поведению — горожане в испуге прятались по домам, едва завидев его, и даже собственные подчиненные невольно сторонились его взгляда. Да чего уж там, его боялся весь Париж! А тут какая-то чернь, с гордостью, достойной любого аристократа, смеётся в ответ на его угрозы. Неслыханная дерзость! Занятый этими раздражающими мыслями, Клод даже не заметил, как цыган неожиданно приблизился к нему и смуглая ладонь легла на бледное запястье мужчины. — Ваша Честь, не стоит так нервничать. Я вовсе не пытаюсь Вас унизить или оскорбить. Судья никак не ожидал подобной вежливости от цыгана. Он привык считать подобных ему людей без рода и племени вульгарными и грубыми. Тем не менее, Фролло отдёрнул руку, окинув парня презрительным взглядом, и бросил стражникам приказ: — Уведите его! А юноша, как ни странно, ничуть не сопротивлялся. Даже наоборот, сам отстранился от судьи и добровольно позволил надзирателям увести себя прочь. На его лице играла довольная усмешка, словно он только что прямо здесь, на мостовой, нашёл приличный мешок золота. Внезапно с другого конца улицы послышался шум и крики. Один из стражников вёл за поводья пару вороных жеребцов, тянущих за собою передвижную клетку на колесах, предназначенную для перевозки преступников. Клетка была битком забита цыганами. Смуглые коренастые мужчины стучали по стальным прутьям, бросая на стражу озлобленные взгляды; женщины в цветастых юбках, как могли, успокаивали плачущих детей. Услышав родной говор, Эсмер остановился и с ужасом уставился на клетку. Там, среди пленных, было множество его знакомых, да и вообще, все цыгане были друг для друга одной большой семьей — иначе они бы не смогли выжить в этом холодном и недружелюбном для их народа городе. Лицо парня исказилось от злобы, он так резко повернулся к Клоду, что его иссиня-чёрные волосы взметнулись в воздухе и вновь упали, рассыпаясь по плечам, резко контрастируя с белоснежной рубахой. — Ты! Чудовище! Немедленно освободи их! — и дёрнул закованными в кандалы запястьями, вырываясь из захвата надзирателей. Такая резкая перемена в настроении юноши пришлась Фролло по душе. «И на такого как ты найдется управа…» — с удовлетворением мысленно заключил он. Криво ухмыльнувшись, он взглянул на Эсмера: — Я — чудовище? Это вы чудовища. Богомерзкие, непристойные воры и колдуны. Вы оскверняете Париж, и мой святой долг — искоренить вас. Во имя Правосудия! — его зычный голос эхом разлетелся по улице. Юноша побледнел. Он прекрасно знал, чем обычно заканчиваются подобные речи. Массовым сожжением или другой казнью. А Клод тем временем обратился к пленным цыганам: — Мешок золотых и свободу тому, кто расскажет мне о местонахождении Двора Чудес. Откажетесь — и завтра же ваши головы лягут на плаху. Гул в клетке разом прекратился, воцарилась напряжённая тишина. Все как один, цыгане устремили свои полные ненависти взгляды на городского судью. Если бы можно было убивать взглядом, то Фролло был бы уже мертв. Но, увы, он, как и прежде, оставался жив и здоров. Надменно оглядев пленных и так и не дождавшись ответа, мужчина фыркнул и, круто развернув своего коня, коротко приказал стражникам: — Бросить их в темницу Дворца Правосудия. И объявите об их казни. То-то завтра народ повеселится. Услышав его последнюю фразу, Эсмер гневно воззрился на Клода и, не выдержав, крикнул ему вслед: — Да какой же вы судья после этого! Вы унижаете и истребляете мой народ, не имея на то никаких оснований — просто ради забавы! Правосудия! Мы требуем Правосудия! Фролло проскакал мимо цыгана. Остановившись, он склонился к нему и, ехидно улыбаясь, взглянул в полные отчаянья зелёные глаза. — Для таких как ты, Правосудие — это смерть, — он выпрямился в седле и отдал стражникам последний приказ. — Бросьте его к остальным! Я думаю, он будет рад воссоединению со своим народом. Стража бросилась выполнять указания и, схватив упирающегося Эсмера, потащила того к повозке. Ухмыляющиеся надзиратели были гораздо крепче хрупкого мальчишки, а потому с лёгкостью бросили пленного внутрь клетки, с шумом захлопнув решётчатую дверцу. Юноша, всё ещё скованный кандалами, поднялся с дощатого пола. Падение вышло неудачным: он, зацепив лицом края жёсткой скамьи, рассадил себе губу. И сейчас — озлобленный, с текущей по подбородку и капающей на пол кровью — он выглядел более чем грозно. Но страже, видимо, до этого не было дела. Они снова запрягли лошадей, и повозка с клеткой медленно двинулись по мостовой.