У паука были лапки в крови. И душа полная мрака. Мерзлые пальцы касались Струн моего мира, Пробираясь под кожу и Вгрызаясь льдом В нити алых вен. Привязь не выдержит, Вырвется зло И сотрет все Миры трех богов. Выйдет наружу Грозный Арахни Будет он грызть трупы богов, Солнце померкнет, Взорвутся ветра, Мир погрузится в хаос… У паука были лапки в крови И душа полная мрака.
Меня передернуло, слова подобно промозглому дыханию смерти проникали в меня, всасываясь в душу, оплетая ее, погружая в ледяной мрак. Сдернув оцепенение, я бросился вперед по коридору, рывком распахивая дверь, ведущую в комнату, откуда, по моему предположению, доносилось пение. Рефлекторно отшатнувшись, я зажал лицо рукавом, но даже сквозь плотную ткань рубашки чувствовал затхлый запах гниения, само помещение было затянуто паутиной, перепачканной кровью, в глубине я увидел свисающие на белесых нитях оторванную руку и половину головы, по которой было невозможно уже понять, парню или девушке та принадлежала ранее. В этот момент я понял, что изрядно ошибался, полагая, что нашим духам это все не причинит вреда. Если данное для этого мира тело не исчезло со смертью духа, значит бог его, если так можно выразиться, сожрал, поглотив всю их жизненную силу. Это неприятно. Если он продолжит безнаказанно расхаживать по академии, поедая моих студентов, ничем хорошим это не кончится. Только вот мне интересно, его цель просто навредить нам или же он ищет кого-то конкретного? Хотя, скорее по голосу это была женщина, однако я могу ошибаться. У многих юношей-богов голоса мягкие и нежные, что легко спутать. И что это была за дебильная песенка? Я попытался одними губами повторить оказавшийся незатейливым мотив, но тут же гневно сплюнул – слова жгли, подобно кислоте. Арахни… Это ведь низвергнутый бог, являющийся покровителем одной местности, уже давно заполненной шумными городами, и обитавший в самой широкой горе. Он принимал форму громадного паука с шестьюдесятью изумрудно-зелеными глазами, в услужении которого были полчища мелких духов-пауков, но его поглотила злоба, и он был запечатан. С чего бы этому заблудшему к нам божку вспоминать о нем? Проклятие, когда я доберусь до этого ублюдка, размозжу ему кисти рук, вырву язык, чтобы однозначно не мог использовать свою силу, а потом буду отрезать по крошечному кусочку, пока эта тварь не издохнет в страшных муках. Ну, и куда он теперь делся? Для верности я заглянул в соседнее помещение, и брезгливо скривился. Класс был так же оплетен паутиной, перемазанной ошметками тел и кровью. Я не стал заходить внутрь, не желая ступать на залитый вязким бордово-розовым месивом пол, осторожно пальцем потрогав паутину, свисающую с проема двери. Острая, такой впору металл резать, не то что мягкие человеческие тела, которыми сейчас обладают все духи и мои боги, в том числе. Здесь мне в нос ударил тот же сладковато-кислый смрад, точно истерзанные в лоскуты тела провисели не несколько десятков минут, а месяцы. Отвратительное зрелище. Пора с этим кончать, пока он не добрался до моих идиотов. Словно в подтверждение всех моих опасений мертвую тишину прорезал истеричный визг Кусанаги. Вот уж про кого я напрочь забыл. Чертыхнувшись, я бросился вверх по широкой лестнице, попутно призвав своих хранителей, мгновенно соткавшихся в рубиново-красных ибисов, скрывшихся впереди меня. Ворвавшись в бальный зал, где и застал нескольких своих подопечных в количестве Аполлона и Кусанаги. По крайней мере, эти живы. Ибисы, которые оказались здесь немногим раньше меня, сейчас, оплетенные липкой паутиной, бились в предсмертной агонии возле ног стоявшей неподалеку возле колонн богини. На общем фоне громадного зала, она выглядела хрупкой и очень бледной; обнаженная, она была тонка и изящна, длинные истонченные волосы невесомым облачком падали на узкие плечи девушки. Обрамленные пышными такими же белоснежными, как и волосы, ресницами хрустально-голубые глаза, смотрели на меня обжигающим своей злобой взглядом. Только приглядевшись, я понял, что это не столько кожа у нее такая бледная, сколько сверкающая сеточка паутины оплетала ее, почти полностью скрывая; оголенные же участки были покрыты множеством крошечных отверстий, из которых выбегали и прятались обратно контрастно-темные пауки. На шее из-под белизны волос проглядывали короткие конусообразные наросты. Ее тонкие, бескровные губы растянулись в кажущейся на первый взгляд невинной улыбке, и она вновь тихонько запела уже слышимую мной ранее песню. Я почувствовал, как мои ноги оплело что-то вязкое, стремительно перейдя на торс и руки, шею, голову, я не мог пошевелиться, даже дышал и то с трудом. Судя по всему, с Кусанаги и Агана Белеа было то же самое. Проклятие, так нелепо попасться! Я прорычал, смутно догадываясь, что собой представляет стоявшее напротив существо. Однозначно богиня, но уже ослабевшая, почти скатившаяся до обычного злого духа; вся сила, которой она раскидывается здесь, не ее, а чужая, она принадлежит тому, кто скрывается внутри ее тела. Я знаю, кто это. Раньше ее имя было Энио, она, как и Аполлон с Дионисом, греческая богиня, правда, когда я видел ее последний раз, она являлась совсем юной послушницей и удивительно играла на полуарфе, очаровывая своей чудесной мелодией и мягким, нежным голосом. Тогда же она познакомилась и с Дионисом, который просто похвалил ее игру, а девушка навоображала себе сказочную любовь. Энио всегда была несколько эксцентричной и чокнутой особой, поэтому меня не удивило, когда она начала донимать юного бога веселья, не погнушавшись даже запретной магией. В итоге, она попыталась напасть на него в попытке убить или покалечить, не помню уже точно, и ее пришлось погрузить в сон, из которого, судя по тому, что она стоит напротив, ей удалось все же выбраться спустя столько лет. И вместо того, чтобы одуматься и вернуться в стан богов, она скатилась до контракта с падшим на уровень злого духа богом. Несмотря на урезанную силу, я по-прежнему могу видеть суть вещей, поэтому отчетливо ощущаю внутри Энио еще дремлющего некогда бога-защитника. Могу предположить, что слабая сама по себе и истощенная зачарованным сном девушка заключила с ним контракт, по которому становилась живым сосудом для духа-паука, что не смог бы в одиночку покинуть гору, где был запечатан. Вероятно, он пообещал ей силу и возможность убить Диониса, оскорбившего ее чувства, не оправдав ее собственные идиотские фантазии. И вот теперь Арахни внутри этой девушки набирает силы от убитых студентов-духов, жаждая окончательно пробудиться и выйти наружу. Энио тем временем зашевелилась и вновь завела свою жуткую песню.У паука были лапки в крови. И душа полная мрака. Мерзлые пальцы касались Струн моего мира, Пробираясь под кожу и Вгрызаясь льдом В нити алых вен. Привязь не выдержит, Вырвется зло И сотрет все Миры трех богов. Выйдет наружу Грозный Арахни Будет он грызть трупы богов, Солнце померкнет, Взорвутся ветра, Мир погрузится в хаос… У паука были лапки в крови И душа полная мрака.
Я похолодел, видя, что она, не прекращая напевать безумную мелодию, направилась к Аполлону с Юи. Мне хотелось кричать и биться, хотелось снова призвать фамильяров, соглядатаев, да кого угодно, побери их всех дьявол, только бы остановить эту тварь. Но я не мог пошевелиться, только бессильно наблюдая, как хрупкое с виду чудовище приближается к моим подопечным. Из остекленевших глаз Кусанаги по мертвенно-бледным щекам текли слезы, губы беззвучно двигались, быть может, вознося молитвы ее богам. Вот только никто не услышит их: мы в запечатанном от других богов мире. Тревожная потусторонняя мелодия плавно растворилась под высокими сводами зала, богиня остановилась напротив Аполлона, безумно выдохнув и облизнув потрескавшиеся бескровные губы.