Заклятие луны

      Да будет проклят тот день, когда я подписался на эту авантюру, согласившись обучать юных богов. А ведь почти год прошел без особых прецедентов и я – дурак! – уже было обрадовался, что не такой и бессмысленной была идея Зевса с этой академией. Но нет! Вот и поставили меня на место, теперь фактически у самого окончания обучения такой казус, который придется разгребать, со всем разбираться, и вдобавок куда-то деть выживших студентов и моих богов. Думаю, лучше будет отправить их в летний корпус, куда и так планировал сопроводить их на оставшееся время, которого осталось совсем в обрез, а оковы у многих на месте.       Признаюсь, я ожидал куда лучшего результата, нежели мы имеем.       Безусловно, по-особенному меня удручает факт наличия и по сей день оков на Мериссе, но все-таки по большей части уже смирился с этим. Пусть ей и не признаюсь, но я не верю, что она способна снять оковы. Стараюсь, но не могу поверить. Тьма в ее душе зрела и росла долгие десятилетия, как можно справиться с ней за считанные месяцы? Нет, это невозможно. Я постараюсь убедить Зевса не принимать радикальных мер, если оковы с нее так и не спадут, хотя не думаю, что ему вообще до этого будет дело: запал Главного бога спадает так же быстро, как охватывает его. Даже сейчас я чувствую, как интерес того почти угас. Вдобавок Гадес и Аполлон уже сняли оковы, что же касается Диониса…       Я удрученно вздохнул, чувствуя, как раскаленные струи воды в душе, где я пытался спрятаться от самого себя, стекали по коже, оставляя едва заметные красные полосы. Тело еще болело после ядовитого плена сотканной Энио паутиной. Гневно ударил кулаком по мраморной стене. Попасться какой-то девчонке! Немыслимо! Со стыда готов сам себя в царство Гадеса отправить, если было бы мне там место, но его там нет, так что нужно прекращать заниматься бесполезным самобичеванием и преступать к делам. Восстанавливать академию не имеет смысла, так что просто отправлю ребят в летний корпус; теперь это не составит труда: удерживающий их поначалу в определенных территориальных рамках барьер давно снят, а чем дальше они будут от главного здания, тем лучше. Не известно, что стало с Арахни.       Тело Энио я видел своими глазами, однако не почувствовал в ней и следа низвергнутого бога, кроме разве что, оставшихся внутри нее от покрывающей Арахни слизью гниющих язв. Убить божество его уровня тяжело, крайне тяжело, в отличие от той же Энио, которая так ослабла, поэтому, боюсь, все еще не закончилось. Остается надежда, что я ошибаюсь, и бог-паук сгинул в глубинах ада, но это маловероятно. Когда ребята уедут, плотно займусь своего рода расследованием. К тому же, необходимо позаботиться о своих фамильярах, к чьей помощи пришлось прибегнуть. Убить Энио их не смогла, но покалечила изрядно. Может статься, даже будет лучшим умертвить их, а не позволять мучиться и страдать от боли. Однако сомнительно, что Мерисса простит мне подобное отношение к духам-помощникам.       Я устал.       Бесконечная череда однообразных событий, проблем, что требуют моего непосредственного участия, и заботы, поглощающие меня целиком, но не имеющие для меня самого ни малейшего смысла. Все больше меня занимает вопрос: а зачем оно все? Кажется, маленькая Мерисса оказалась права и я, в самом деле «старый занудный пень». Она частенько так говорила, когда мы только начали путешествие вместе и еще притирались друг к другу. Убежден, порой и сейчас она точно так же называет меня за глаза или же мысленно. Да уж, разве мог я подумать, что отправившись по очередному заданию Зевса, встречу на развалинах старого храма маленькую богиню, что потом станет моей постоянной спутницей почти на целый век.       Но как бы там ни было, она в сущности своей еще ребенок.       Хотя для меня они все дети. Только вот все чаще я стал задумываться, с ужасом приходя к пониманию, что сам не лучше их. А может, даже и хуже, ведь моя жизнь длится во много раз дольше, однако ума, к горечи своей, я у себя не обнаруживаю. Точнее сказать не ума, а свойства иного рода. Понимания жизни, интереса к ней и страсти; того, что двигает вперед, дает возможность кожей чувствовать мир, позволяет глазам не просто видеть, но и касаться. Я никогда не разрешал себе к кому-то привязываться, как не дозволял и любить, считая все это лишь ненужной глупостью, грузом, что отягощает путь, вынуждая тормозить и двигаться медленнее, а то и вовсе останавливаться, теряя связь с собой навсегда. Может статься, за любовь я неизменно принимал нечто иное, с подлинным чувством связанное, разве что, отдаленно.       Сейчас весь мой мир, все ощущения и взгляды кажутся под угрозой, точно вот-вот они рухнут, чуть коснись их и катастрофы не миновать. Перемены – это всегда страшно, но без них невозможна жизнь. Рано или поздно, но мне все равно придется впустить их в свою жизнь и позволить перевернуть ее, обратив в хаос, что, возможно, привнесет в мои мысли и взгляды истинный порядок. Ведь порой разрушения приводят к новым возможностям и помогают увидеть ранее взгляду недоступное. Может быть, однажды это заметит и Мерисса, а в какой-то момент осознает, что произошедшее с ней подарило настоящую жизнь, вернуло на дорогу своей судьбы.       Я верю, что Мерисса изначально была богиней.       Хотя я элементарно могу и ошибаться, ведь, как уже вспоминал, у предыдущей Богини лжи наследников не было, хотя если подумать, Мерисса на нее очень похожа. У госпожи Мелии были такие же густые черные волосы, только кудрявые, и светлые золотые глаза, всегда золотые, хоть в ипостаси бога, хоть человека. Иногда мне даже видятся черты ее лица в облике Мериссы, тем не менее, это может быть лишь игрой воображения, наслоением желаемого на действительное, но все же их некоторой схожести я отрицать не могу. Однако у Мериссы глаза серые с едва заметным оттенком индиго, которые, впрочем, она могла унаследовать от отца.       Или же у меня просто буйное воображение.       Нужно будет расспросить ее о семье, этой темы, как многих других, я всегда старательно избегал, не желая ранить девочку. Из человека в бога, да? Не дает мне это покоя, зачем подобное могло потребоваться. Допустим, Мерисса полубогиня и Мелия скрывала ее существование, но бессмысленно пробуждать девочку по-тихому, да еще и Богу луны. Мне по-прежнему странно думать, что Цукуеми мог такое совершить. Все-таки процесс становления человека богом довольно болезненный и трудный, да и у него бы забрал немало сил, а вот если он…       Мысли мои прервал решительный стук в двери.       Чертыхнувшись, я выключил воду и, набросив на плечи халат, вышел в комнату, размашисто направляясь к двери. Мысль о том, кого могло принести, в голове моей промелькнула, но при этом, увидев на пороге Диониса, я ничуть не удивился. Пропустив его, туже завязал пояс и, кивком указав на свободное кресло, сам опустился в противоположное, не сводя с лица молодого бога цепкого взгляда, выхватывая заметно изменившиеся черты привычно безмятежного облика. Тирсос тем временем устроился, откинувшись на подушки и примостив ногу на ногу, и так же глядя на меня.       – Энио умерла. Я убил ее, – наконец глухо произнес он.       Дионис решил, что я могу побыть внештатным психологом? Вот наглец.       – Твоя первая смерть? – юноша кивнул. – Тебя она удручает?       Тирсос замолчал, переведя взгляд на скачущих по стене солнечных лисичек, в мире людей, кажется, чаще именуемых зайчиками, а я отметил, что, пожалуй, впервые вижу истинное лицо Бога веселья. Обычная лукавость и спокойствие его облика исчезли, уступая место глубокой задумчивости и даже некоторой суровости, тенью легшими на его лицо. Сейчас он кажется мне много старше своих лет. Уж не знаю, была ли важна для него это лишившаяся рассудка богиня или же его тревожит нечто иное, однако может получиться так, что и сам Дионис впервые не желает прикрываться своей пресловутой маской беспечности и легкомыслия.       – Посмотрите сюда, – он приподнял прядь волос, коснувшись пальцами мочки уха.       Выполнив его просьбу, я не сразу сообразил, чем этот лоботряс решил похвастаться, но спустя короткое мгновение не смог сдержать изумленного выдоха: серьги в ухе юного бога не было. Как такое могло произойти? А… кажется, я понимаю. Что ж, одной проблемой будет меньше, теперь осталось лишь четверо. Четверо из девяти – это ведь неплохо, да? Воистину, я попросту пытаюсь успокоить закипающую во мне досаду и следующее за ней бешенство, ибо среди этих четверых моя подопечная.       – Я не сделал ничего хорошего, тогда почему оковы спали?       – Разве ты сам не понимаешь? – положил руки на резные темные подлокотники.       – Нет, – юноша простонал и, упершись локтями в колени, с силой жал длинными пальцами лоб, опуская лицо к полу. – Точнее, не совсем. Если, как мы предполагали с ребятами, оковы спадают, когда носящий их познает свою тьму в душе и, вероятно, примет ее, то… какой смысл в том, что оковы спали после убийства мною Энио? Ведь не было ничего связанного с ней, что терзало бы меня, я, признаться, не особо и помнил ее. По крайней мере, значения она для меня не имела, а выходит…       – Посмотри на себя: впервые ты выглядишь собой.       – О чем это вы?       – Ой, – я сконфуженно поморщился, – полудурка из себя не строй. Ты этим и так всю жизнь занимаешься. Помню, когда увидел тебя впервые, то потом часто спрашивал себя: не идиот ли он? Постоянно ты только и делаешь, что гримасничаешь и приуменьшаешь ценность всего происходящего вокруг, относишься к окружающему, как к забавной игре или шутке. И никогда никто не воспринимал тебя всерьез, боясь действительно близко к тебе приближаться, – я практически ощутил, насколько мои слова ему неприятны, ударили, точно хлыст. – Ты никому не был нужен, тебя никто не любил, а все почему? Ведешь ты себя, как легкомысленный дурачок, вот почему. Тебя боятся, боятся, что ты так же легкомысленно отнесешься и к их чувствам, к чему-то для них важному, к ним самим, в конце концов.       Переведя дыхание, я продолжил:       – А когда Энио напала на твоих друзей, – тех, кто стал тебе действительно дорог, – вся безмятежность и практически сросшаяся с твоим собственным лицом маска дурачка-простачка враз слетела, впервые, пожалуй, обнажая тебя самого. Разве ты не чувствуешь? Я всегда видел в тебе бога зрелого и серьезного, однако твоя маска не позволяла сделать этого и другим. Да-да, тут можно задрать нос и вопить, что истинно тебе близкие и сонастроенные создания разглядят тебя и за маской. Не разглядят, – сурово припечатал я, наклоняясь ближе. – Боги и люди зачастую видят то, что им показывают, не пытаясь заглянуть глубже элементарной поверхности. Не рассчитывай, что кто-то увидит скрытое в тебе. Такое происходит, но… происходит крайне редко.       – Я все равно не понял…       – Значит, ты и в самом деле идиот.       – Да подождите вы! – щеки его порозовели от гнева. – Я поступил так!..       – …как поступить хотел. Быть созданием веселым и незаморочистым, безусловно, здорово, однако истинно близких отношений я бы с тебе подобным побоялся. Что я хочу сказать: хотя бы со своими друзьями не веди себя, как мальчишка. Они заслуживают знать тебя настоящего, а если ты боишься, что таковым они тебя не примут… – сейчас мне показалось важным подбодрить растерянного и подавленного бога веселья, – то значит, идиоты – твои друзья. Ищи тех, кого не испугает ни одна твоя сторона. А такие существуют, уж поверь мне.       – Мерисса принимает вас полностью? Все ваши стороны, даже неприглядные?       – Как бы удивительно это и не звучало, но да. И Анубис тоже.       – Спасибо вам, – задумчиво пробормотал юноша.       – Между прочим, Мерисса как-то говорила о тебе. Упоминала, что ты, вполне может быть, воспринимаешь мир и умеешь чувствовать в разы сильнее и глубже, чем любой из нас, однако по каким-то причинам предпочитаешь вести себя как недоумок.       Тирсос покраснел еще сильнее, теперь от смущения.       – Она, правда, так сказала?       – Она выразилась грубее, это я тебя пощадил.       Когда за Дионисом захлопнулись массивные створки двери, расслабленно прикрыл глаза, окидывая голову на грубую спинку кресла. Великие духи, эти олухи сведут меня с ума. Вот бы сейчас бросить их тут, да сбежать подобно Зевсу, а эти пусть разбираются со всеми проблемами, да ломают голову, куда мы делись. Ох, как бы я этого хотел, только вот придаться столь сладким мечтаниям мне не дал очередной стук в дверь, на этот раз намного тише. Неужели опять этот пропойца нарисовался? Я что, все так плохо ему объяснил? Даже не думая подниматься, крикнул, чтобы заходил, мысленно прогнав все прозвища, которыми наградил балбеса за практически год обучения, но в этот раз на пороге оказалась Мерисса.       Они мне что, все по очереди визит нанести решили?       – Ну, чего тормозишь? – пренебрежительно бросил я.       – Ты как всегда сама любезность, – фыркнула девушка. – Я по делу.       – Вот как, – не удержавшись, усмехнулся, – и по какому?       – Что нам делать дальше? Академия почти полностью разрушена.       – Я решил отправить вас в летний корпус, он далеко, но вам понравится. Дикие озера и горячие источники, там удивительные пейзажи и к этому времени должны уже поспеть растущие там фрукты. Расслабитесь и хорошо отдохнете напоследок. Хотелось бы, чтобы это место оставило у вас всех хорошие воспоминания.       – Удары молнией от Зевса это тоже часть хороших воспоминаний?       – Это было пару раз и в самом начале, – поморщился, – не преувеличивай.       – Хорошо, когда мы отправимся?       – Как соберетесь, – пожал плечами, – корпус уже готов.       Мерисса нахмурилась, что-то молчаливо обдумывая, а я наблюдал за тонкой мимикой ее лица, возвращаясь к недавно затронутой мной теме ее семьи, тем самым пытаясь сейчас найти в чертах ее лица некий намек на облик госпожи Мелии. Интересно, а если я спрошу, она ответит? Скользя взглядом по ее светлому лицу, я мысленно воскрешал в памяти лицо предыдущей боги лжи, наслаивая их одно на другое. Да, и в самом деле, они похожи. Только взгляд у Мериссы прячет тени, в глубине которых таятся страх и одиночество, коих у госпожи Мелии не было.       – Что случилось с твоими родителями?       Мерисса явно удивилась моему вопросу, но все же произнесла:       – Не знаю, я их и не помню совсем. А с чего ты вдруг?...       – Я счастлив, что ты у меня есть, – внезапно произнес я, с блаженством готовясь наблюдать за поистине волшебными метаморфозами лица своей подопечной, коих, однако к моему немалому удивлению не последовало, а лишь немного склонив голову набок, она легко и открыто улыбнулась, поймав мой взгляд, искренне ответила:       – Я тоже люблю тебя, дядя.       Волшебные метаморфозы лица в этот раз удалось наблюдать Мериссе.