Часть XXXIX. Бальдер
4 июля 2016 г. в 23:10
Над деревней поднимался дымок тлеющих углей, полуразрушенные и покосившиеся дома чернели пятнами пропитавшей доски крови, чей запах, раскаленный жарким солнцем, тошнотворной вонью расползался вокруг. Немногие спасшиеся бродили среди развалин, пытаясь отыскать выживших или собирая уцелевшие пожитки. Я помогал лечить оставшихся людей, и это один из немногих случаев, когда я был признателен Тоту за его уроки. Хвала всему сущему, что среди нас никто серьезно не пострадал, только Такеру перевязывал несколько борозд от когтей на руке. Однако, где Цукито и Мерисса? Я не видел их после бегства сальфарад.
Нужно найти их, пока не случилось еще чего-нибудь.
Я спустился ниже по заваленной обломками домов узкой улочке, некогда, вероятно, бывшей чистой и ухоженной, рассматривая непривычные взгляду постройки. Значит, это не часть мира, где мы проходили обучение? Интересно, как на самом деле называется настолько отвратительное место? Не хотел бы я жить здесь, по соседству с сальфарадами. Жуткие твари. Хотя на моей родине встречались существа и похуже. Например, столь же мерзкие хмельрецы – невысокие, но крепкие твари, чьи гладкие без единого волоса мускулистые тела покрыты серо-желтой слизью; на выпуклой морде виднелись семь точек-глаз, светящихся в темноте подобно тлеющим уголькам, а челюсть тяжело уходила вниз с рядом вытянутых зубов; ноги их оплетали длинные и гибкие отростки, точно корни деревьев, растущие по хребту бугристых спин.
Меня передернуло от воспоминаний о рассказах служанок в нашем доме.
Хмельрецы обитали глубоко в лесах, предпочитая сырость, темноту и запах гнили, строили себе дома в норах, перепачкиваясь в прелой земле, которая являлась для них одним из источников питания, и редко выходили к людям. Однако если уж кто-то попадал к ним в руки, то смерть казалась лучшим выходом. Мужчин они убивали, сдирая заживо кожу, что позволяло вытянуть и пожрать весь огонь его жизни; смерть к жертве приходила лишь после того, как из тела вытекала последняя капля божественной энергии, а это, как правило, наступало лишь, когда вся кожа была снята.
С женщинами обходились иначе: пойманную богиню или послушницу насиловала вся стая, для чего и были приспособлены искривленные наросты, после запирая ее в одной из нор. За женщинами они охотились с наступлением весны, у хмельрецов нет самок, а потому приплод приносили пойманные девушки. Как-то мне довелось видеть, что родила прибежавшая в наш дом служанка, которой удалось ускользнуть из логова этих существ. Она же и рассказала, как именно те в них поддерживали жизнь: кормили слизью со своих тел, заменяющей девушкам пищу. Долго она не прожила, сводимая с ума предродовыми болями, растущего в ней звереныша, а после и вовсе лишилась разума, остервенело истерзав зазубренным ножиком для бумаги двух маленьких девочек-послушниц, принесших ей ужин, и той же ночью повесившаяся в своей спальне, где в очаге остался обугленный труп ее ребенка.
Остальным вырваться не удалось.
Однако были в родных мне краях чудовища, что отличались тонкой и изящной красотой, при этом являясь созданиями не менее опасными, чем хмельрецы. Эридрианцы – древняя раса, прекрасные и светлоликие юноши и девушки, обладающие нежными телами и воздушными черными волосами, а глаза их подобны сапфирам; они заманивают к себе детей, не достигших десятилетнего возраста, после пожирая тех. Некоторое время назад на них была объявлена охота, а зеркальные чешуйки на кистях этих созданий стали одним из самых дорогостоящих и ценных трофеев, но поймать и тем более убить эридрианца под силу далеко не каждому богу.
Стоит признать, что в окружающих мой дом заснеженных скалах и лесах обитали и безобидные создания, которые жили с богами, подобно домашним питомцам у людей, однако не являясь при этом их фамильярами. Кто поразумней, выполняли разного уровня сложности поручения, вроде, уборки дома или сортировки писем. Особенно ценились домашние ушкавицы, крайне умные и довольно забавные существа ростом по колено среднему богу, лопоухие и носатые. Купить их можно было только за большую цену, после они передавались по наследству.
Я вздрогнул, когда из-за покореженной стены выскочил, хромая, запыхавшийся старик, измученно хватая широко открытым ртом воздух. Увидев меня, он закашлялся и упал на землю, тонкими иссушенными пальцами цепляясь за ткань моих штанов. Когда, наконец, сиплый кашель отпустил его, он скрипуче прохрипел:
– Ваши ребята, – новый приступ кашля прервал его, – там ваши ребята…
Плохое предчувствие свинцом налило ноги.
– Какие ребята? – хрипло переспросил я, нервно сглатывая ком в горле.
– Я, как и вас, их раньше в деревне не видел, но…
– Как они выглядели?
– Ну, как я и говорил, – пространно начал старик, точно не слыша меня.
– Как. Они. Выглядели? – делая ударение на каждом слове, яростно прошипел я.
– Черноволосая девушка и юноша с короткими сиреневыми волосами.
Он продолжил что-то объяснять, путаясь и сбиваясь в словах, но я уже не разбирал его дребезжащей речи, полностью охваченный ужасом за судьбу Мериссы и Цукито, ужасом, который взорвался в моей голове неистовой болью, когда удалось вытрясти из старика, что с ними произошло. Отшвырнув его к стене, я бегом направился к указанному обрыву, отупело глядя на бушующую в десятках метров внизу реку. На камнях их не видно, значит, можно надеяться, они упали в воду, тогда стоит поискать по течению. Я лихорадочно скользил взглядом по сверкающей золотым светом глади воды и покрытым трещинами скалам, почти вплотную подступающим к ней.
– Ты чего, Бальдер? – окликнул меня спешно приближающийся Аполлон.
– Мериссу и Цукито сальфарад скинул в реку.
Раздавшийся его отчаянный вопль и искривившееся в испуге лицо в другой момент однозначно показались бы мне смешными, но сейчас мне скорее хотелось сесть и разрыдаться. Я яро надеялся провести остаток обучения в тишине и спокойствии летнего корпуса, который, как говорил Тот, находится почти у самого моря. Хотел отдохнуть и насладиться последними месяцами, а может даже, и неделями своей жизни вместе с любимой женщиной, но каждый раз – каждый проклятый раз! – случается очередная ересь, и опять по вине Зевса! Наверняка Зевса!
– И что делать? – оторопело просипел Аполлон.
– Развалиться на травке и наслаждаться солнышком, – невольно огрызнулся я.
– Ну чего ты? – протянул парень.
– Я иду их искать, ждите здесь, – не дожидаясь ответа, я направился вперед.
– Эй, парень, – остановил меня грубый голос.
Обернувшись, я увидел того самого мужчину с длинными волосами, который был вместе с нами в гостинице. Он хмуро поглядел на меня и, прищурившись, хмыкнул; острия трех его мечей разной длины, заткнутых по бокам и за спиной, были покрыты еще влажной кровью. По цепкому взгляду, все еще направленному в мою сторону, я понял, что он меня оценивает, и это вызвало новую волну гнева. Мужчина тем временем, вероятно, приняв для себя решение, отодвинул край кожаной безрукавки, обнажая правую сторону груди, где отчетливо вырисовывалась фиолетово-черная татуировка вписанного в квадрат с выступающими линиями углов круга с точкой в центре и окружающими его узорами. На мой удивленный взгляд он снова хмыкнул.
– Я – ловец, – коротко бросил мужчина.
И что? Он похвастаться, что ли, решил, когда у нас такие проблемы?!
– Если желаешь отправиться на поиски своих друзей, держись рядом со мной.
– С чего тебе нам помогать?
– А с чего, – вкрадчиво проворковал он, – было тебе помогать нам?
Ответить он мне не дал, усмехнувшись и бросив веское «идем», махнул рукой, направляясь вдоль обрыва. Догоняя его, я крикнул Аполлону, чтобы ждал нас с остальными в деревне… точнее, в том, что от нее осталось, а сам поспешил за мужчиной, назвавшим себя ловцом. Интересно, о чем он говорил? Спросить его об этом возможность представилась сразу, но вот ответил он, когда я уже и не ждал снова услышать его хриплый голос. А может быть, он так сделал специально, ведь мы в тот момент спускались по каменистой насыпи, и я едва не грохнулся после его обращения.
– Орден ловцов основал еще мой дед, – неторопливо начал мужчина, внимательно осматривая простирающийся впереди пейзаж. – Тогда сальфарадов было еще не так много, но наглости так же, как и сейчас, не занимать. Задача ловцов заключалась в их истреблении, чем мы успешно и занимались, пока с востока не нагрянули орды этих тварей. Они ворвались в наши деревни и города, подобно беспощадному вихрю, пожирая наших детей, круша дома. Им неведомо чувство жалости или хотя бы что-то человеческое, они убивают все живое, но особенно сладка им плоть людей, среди которых девственные дети являются истинным сокровищем и лакомством. Сальфарады убивают быстро, но от этого не менее мучительно.
Он перескочил с одного валуна на другой.
– Видел, что делают их языки? – он даже не обернулся, да и явно не ждал моего ответа. – Один из них как-то впился мне в ногу. Дьявольская боль. А только представить, что чувствую те, кого эти хреновы щупальца покрывают полностью. Кожа пузырится и плавится, а вырваться ты не можешь, при каждом движении их склизкая плоть все больше погружаются в твое тело. Спастись от сжигающего поцелуя сальфарада нет возможности. Если он захватил тебя, ты непременно умрешь. А потому, коли твои друзья умерли, утонув в реке, ты должен возносить древним духам благодарности, что их не растворила кислотой одна из этих проклятых тварей.
Я промолчал, не желая ввязываться в ссору.
– Жизнь ценная штука, – продолжил тем временем ловец, – а сальфарады бесцеремонно отнимают ее у нас. Раз за разом я наблюдаю останки, некогда бывшие людьми, их раздробленные кости и оплавившиеся тела. Это проклятый мир. Я хочу попытаться спасти твоих друзей, даже если шансы на это совсем невелики. Как плату за тех, кого мне защитить не удалось. Я приехал в эти края искать сердце сальфарадов, которое, по оставшимся с далеких времен знаниям, порождает этих тварей и должно быть связано со всеми ними. Если уничтожить сердце, все сальфарады умрут.
Он остановился, вполоборота хищно глядя на меня.
– И может получиться так, что твои друзья приведут меня к нему.