Заклятие луны

      Триста сорок три, триста сорок четыре, триста сорок пять. Я прикрыл защипавшие глаза, устало вздохнув. Счет трещинок в деревянном потолке и балках радости мне не принес в той же степени, как и успокоения. Необходимость присутствовать на этом «собрании», хех, да я даже мысленно от издевательской интонации не удержался, доводила меня до закипающего внутри раздражения. Я-то полагал, что мы здесь должны это время отдыхать и думать над тем, как снять оставшиеся оковы, дальше узнавать себя и людей и прочая бла-бла-бла-чепуха, но нет, официальные каникулы обернулись очередным мозгопроедающим мероприятием, которым заправляет Аматерасу. Я вообще не понимаю, зачем Зевс приставил его к нам. Ладно, допустим, он полагает, что нам, идиотам великовозрастным, нянька нужна, это ладно, в его глазах мы все недоразвитые дебилы, я это уже давно понял, но почему именно ОН? Точно мало других богов, которых можно было бы прислать сюда. Может быть, это очередная извращенная и абсолютно не смешная шутка Зевса?       – Такеру, ты слушаешь меня? – недовольный голос Аматерасу сорвал с моих губ очередной раздраженно-усталый вздох. Я бы предпочел сейчас заниматься чем угодно, только не торчать в общем зале, слушая предложения этого остолопа о том, как нам провести этот день, что сделать и каким образом повеселиться. Да что уж скрывать, я готов прямо сейчас метнуться по первому зову кадуцея в его библиотеку и отдраить там все книженции до последнего томика, только бы смыться отсюда. Я в целом то так и планировал, но меня перехватил брат. Вообще поражаюсь, как Цукито удается так спокойно вести себя рядом с этим ослом напыщенным. Тот же постоянно пытается зацепить его! На вопрос Аматерасу я только лениво приоткрыл один глаз и буркнул, что слушаю, вновь откидывая голову на спинку дивана и скрещивая руки на груди, а Аматерасу, я воочию будто видел это, покачал головой. – Такеру, будь внимательнее, ты еще ничего не предложил. Как бы ты хотел провести этот день?       – Подальше отсюда, – проворчал я.       – Вот как, – донесся до меня насмешливый голос Аматерасу.       Ох, как же меня все достало. Я чувствую себя абсолютно растрепанным, но при этом силы бурлят во мне, что доканывает еще сильнее. Я и правда, сильно нервничаю из-за оков. Осталось совсем немного времени, но на брате они по-прежнему есть. Собственная судьба меня не волнует, но пугает мысль, что брат может остаться в цепях, и кто знает, угрозы Зевса и Тота могут оказаться вполне реальными. Провести вечность в виде живой статуи, что может быть мучительнее? Иметь возможность все видеть, слушать, но быть недвижимым, скованным мрамором, без шанса выбраться из этого тесного плена. Невольно я вспомнил о статуях, что украшали аллеи академии. Их лики были мне незнакомы, однако многим ли богам известен мой лик? Возможно, те статуи были так же некогда богами, угодившими в одну из жестоких и абсолютно абсурдных игр Зевса. И страшно, что скоро ряд статуй может пополниться фигурой моего брата. На фоне всего этого появление Аматерасу выглядит изощренным издевательством. Зевс не мог не знать о наших взаимоотношениях и, судя по всему, решил сыграть на этом, потрепав наши чувства, будто мы просто марионетки, с которыми можно играть и калечить, как душе вздумается.       Я сжал кулаки, впиваясь ногтями в кожу.       – Ну, – вновь раздался звонкий голос Аматерасу, – раз так, то мы и последуем предложению Бальдера, – я открыл глаза, смотря на него и усиленно пытаясь вспомнить, чтобы было за предложение. Хах, судя по скисшему лицу Гресс, ее это предложение точно не порадовало. – Через двадцать минут встретимся здесь же, можете собраться, – Аматерасу посмотрел на меня и чуть изогнул бровь. – Для тебя персонально, Такеру, я повторяю, что мы отправимся в горы, искать гнезда и собирать соты иглистых ос. Бальдер прочитал, что они тут водятся, и сейчас как раз удобное время, этот вид спит днем, так что поторопитесь. Одевайтесь удобно, чтобы потом не стонать, что устали или путаетесь в полах одежд, – ну да, я хмыкнул, и это говорит тот, кто сам пожизненно в пышных, вычурных одеяниях.       – Но разве, – я невольно вздрогнул, когда заговорила Кусанаги, – осы дают мед?       – Это не те осы, которых ты привыкла видеть в своем мире, душечка, – пропел Акира, улыбку которого мне хотелось вбить обратно в слащавую морду. – Просто их так же называют в том мире, откуда они были взяты, чтобы составить фауну этого мира. Иглистые осы выглядят как насекомые, но размером они с небольшую мышку, у них длинный хоботок с жевательным аппаратом на конце, вытянутое желтовато-фиолетовое тело, прикрытое мощными фасетчатыми крыльями, ну и хвост, похожий на скорпионий. Прелестные создания, ты не находишь? Несмотря на угрожающий вид, они не ядовиты и не опасны, живут в умерших деревьях, не нападают без повода, а днем крепко спят в гнездах, спрятанных в корнях этого же дерева, на верхушке ствола которого прикрепляются и собираются соты. Их мед, я так полагаю, отличается от того, к которому ты привыкла, Юи, ну, попробуешь и скажешь потом.       Я с трудом сдерживал раздражение, растекающееся по телу вместе с кровью, но все же последовал за братом, мысленно ворча. На меня вновь навалилось то состояние, что многотонной глыбой лежало на душе после смерти госпожи в этом мире, когда я не узнал ее в другом обличие. Эта беспробудная и вязкая тоска, затягивающая в себя подобно гнилостному болоту и абсолютно нежелание что-либо делать, даже попросту передвигаться, конечности ощущаются закованными в кандалы, что неумолимо притягивают меня к земле. Паскудное состояние, но взбодриться не получается. Думаю, многое накладывает извечная тема оков, которая ни на мгновение не выходит из моих мыслей, заставляя меня пребывать в еще большем напряжении, нежели обычно. Но куда более глубокая причина моей тревоги лежит в страхе расставания с братом. Он стал для меня всем, впервые встретив его, когда он спас меня, я сам познал отношение к кому-то, как к божеству, пусть мы и оба принадлежим к этой категории существ. Всю жизнь у меня был лишь Цукуеми, и только он поддерживал во мне жизнь, придавал сил просто тем, что жил, а я так ничем и не смог отплатить ему за спасение. Я так хочу, чтобы он улыбнулся. Искренен, где-то по-детски, тепло и по-доброму, безо лжи и натянутости, без потаенной тоски и печали.       Я никогда не видел улыбку брата. Он всегда остается невозмутим и равнодушен ко всему происходящему, почти не выражает никаких эмоций, и поначалу мне было тяжело рядом, потому что не понимал его состояния, но спустя время я стал его чувствовать так же остро, как себя самого. Наверное, это неизбежная составляющая близости или же нет? Порою мне кажется, что я лишь обуза для брата, и сейчас эти мысли, подкрепленные пробужденными появлением Аматерасу воспоминаниями, вновь одолевали меня. Я нервно ерзал, пока переодевался и ждал вместе с братом остальных, принципиально стараясь делать вид, что Аматерасу – просто дыра в пространстве. Хотя слишком много чести, дыра, хах, просто пустое место. Никто. Но я кожей чувствовал на себе внимательный взгляд голубых глаз, изучающий меня, отчего нервничал и начинал злиться еще сильнее, чувствуя себя крайне не комфортно.       Радостных лиц было немного, когда мы, наконец, собрались, выдвигаясь в путь. Вечно неунывающий Аполлон, пожалуй, был рад больше всех, как и Бальдер, который, впрочем, выглядел каким-то странным: измученным и бледным. Не удивлюсь, если в этих сарайках какую заразу подхватить можно, у нас ведь человеческие тела, а они так слабы и хрупки, что тошно. В груди неприятно кольнуло, и я прикусил язык. Хоть госпожа Миа-Эри и сказала, что я вода, а вода изменчива, что я могу быть другим, и она знает иную мою сторону, сдерживать агрессию я не могу. За это время она стала неотъемлемой частью меня, глубоко в душе я ощущаю себя истощенным и от этого постоянно пребываю в каком-то пограничном состоянии, расшатанном и нестабильном, отчего срываюсь по любому поводу. Да и без повода тоже.       Я вздрогнул, когда до меня донесся голос Аматерасу, который рассказывал об одном из своих любимых захолустий на нашей родине Мериссе. Вот уж спелись, почему-то я даже не удивлен. Оба так ненавидят моего брата, что однозначно общий язык найдут, будто две гадюки ядовитые. Нет, все-таки я пришел к окончательному выводу, что с Гресс мне не поладить. И ее милая болтовня с Аматерасу только сильнее меня в этом убедило. Я шел слишком близко и мог слышать их разговор, будто нарочно стремясь довести себя до высшей точки кипения.       – Говорят, – кивнула на рассказ Аматерасу девушка, – в древние времена в тех краях жили близнецы: мальчик и девочка. Они были неразлучны и очень любили друг друга, но тогда рождение близнецов сулило несчастья той деревне, где они родились. И поэтому жители ненавидели их. Однако дети жили никому не мешая… и не ведая, что совсем скоро эту непорочность окропит кровь… и поднимется занавес самого настоящего кошмара… Отчаяние и страх порой толкают людей на страшные поступки. Когда земля не принесла урожая, десятка два мужчин, подстрекаемые непониманием и ужасом перед близняшками и считающие, что во всем этом их вина, похватав первое попавшееся под руки, от ножей до простых палок, собрались на площади, собираясь пойти к ним в землянку. Они убили мальчика, и отправились искать девочку, которая собирала в лесу ягоды. Они избили и изнасиловали ее, и все это время она звала своего брата, моля того спасти ее. Когда ее в конечном итоге убили, переполняемая отчаянием и ненавистью она стала злым духом, который поселился в этой горе. Она проклинала своего брата, что тот не помог ей, хотя обещал всегда быть рядом и защищать ее. Вот только, – Мерисса поймала взгляд Аматерасу, а у меня от их вида нервно дернулся глаз, – она не знала, что на тот момент ее брат был уже мертв. Я слышала с тех пор каждый раз, когда зацветает сакура, – девушка протянула руку, и ей на ладонь упал один из множества лепестков цветущих деревьев, – злой дух пробуждался жители деревни отдавали ему в жертву девственницу. Не находите, что она знала толк в еде? – усмехнулась она. – У девственниц гораздо меньше в крови серотонина, эндорфина, адреналина и прочих гормонов. Иной химический состав, куда более привлекательный, можно сказать, не отравленный, так что такую кровь издревле использовали для приманки и ублажения тварей.       – Сколь глупа вера, что за жертву, можно получить желаемое, будто боги это собаки, которым брось кость и все, они становятся преданны тебе до кончика своего обкусанного хвоста, – устало вздохнул Аматерасу.       – Богам так часто приносят жертвы, которые им не нужны, – грустно улыбнулась Ис, но тут Аполлон, чтоб его икути* (*огромные морские чудовища у берегов Японии) сожрал, взволнованно завопил, что он видит нужное дерево. Признаться, я был удивлен. Представлял это дерево крошечным и совсем обычным, а то, которое было впереди, было огромным. Безжизненный трухлявый, но сохранивший свою былую мощь фрагмент среди пышущего зеленью леса и холмов. Наверное, во время заката, когда небо становится огненно-красным, точно лава, а солнце кажется таким ярки, будто вот-вот и взорвется, сжигая в пепел все на своем пути, это дерево выглядит действительно пугающе.       И зачем спрашивается, мы сюда притащились?       Я устроился неподалеку под деревом, устало смотря, как веселятся остальные. На меня же навалилась непреодолимая усталость. Я отстранено наблюдал, как Бальдер, вот нашли кому доверить, попытался влезть по дереву, грохнулся, вызвав испуганный вскрик Гресс, которая от таких проявлений собственных чувств тут же залилась румянцем и отвернулась. Да уж, забавная картина. Я прикрыла глаза, пытаясь расслабиться. Странный это был год. Пролетел так быстро, но в тоже время оставил массу впечатлений. И… я даже рад, что попал сюда. Здесь я узнал, что такое общение. Для остальных зачастую разговор с кем-то и совместное времяпрепровождение вещи естественные и даже порой ничего не значащие, но я… Я всегда убеждал себя, что мне хорошо и в одиночку, что связи лишь обременяют, однако на самом деле я попросту не мог ни с кем подружиться, привыкший, что меня сторонятся и шугаются, и подсознательно старающийся заведомо оттолкнуть от себя, лишь бы снова не видеть эти взгляды. И только благодаря академии мне довелось узнать, что общаться с кем-то и быть в команде это приятно.       Друзья.       Простое слово, наполненное бесценным смыслом.