***
Когда раздался гневный вопль, девочка резко села, недовольно поворачиваясь на источник звука, как встретилась с взглядом с растерянным и испуганным юношей, чей вид вновь всколыхнул в ней воспоминания об устойчивом запахе крови, однако вид стоящего за его спиной дяди мигом отбросил непонятное ощущение подальше на задворки души. – Приветствую вас, дорогой наставник, – Ис нехотя поднялась на ноги, как Тот в два шага преодолев разделявшее их расстояние, схватил ее за плечо, отталкивая в кресло. Бросив на замершего на полу парня суровый взгляд, рявкнул «Сидеть!» так, что расслабившийся на верхней полке книжного шкафа Ши-мау, подскочил, шандарахнувшись головой и с перепуганным писком грохнувшись на пол. Мерисса, поняв, что дядя обращается к ней, опустилась обратно в кресло, из которого уже успела приподняться. Ши-мау хотел было возмутиться, но Кадуцей припечатал его одним взглядом, после вновь посмотрев на мальчишку: – Что ж вы в моем доме плодитесь, как тараканы, – процедил он сквозь зубы. Устало выдохнув, Гресс примостила голову на согнутой в локте руке. Голова болела нещадно, и вдобавок тошнило и единственно хотелось принять горячий душ, а не выслушивать бубнеж дяди, который, если войдет в раж, ворчать может еще часа четыре. Повернувшись к ней, Тот смерил девочку раздраженно-оценивающим взглядом и фыркнул: – Ты сама по себе такой тормоз или сегодня обдолбанная чем? Мерисса бросила взгляд на неотрывно смотрящего на Бога мудрости парнишку, подмигнув ему, и снова подняла голову, обращаясь к возвышающемуся над ней мужчине, однако тот и слова сказать ей не дал, а, раскрыв веер, приложил им ее по голове. – Ат-та-та, – прошипела Ис, потирая макушку. – Что за бестолковая баба, – проворчал Кадуцей, – и хватит тут бесформенной лужицей по креслу растекаться, я знаю, ты симулируешь. Тебе только дай волю, будешь стонать и ныть с утра до вечера. У тебя дела все закончились? Зачем я тебя только взял, да ни один нормальный бог такую, как ты, не допустил до себя, а я… – Идиот, да? – вставила девочка, за что тут же снова отгребла веером. – О, великие боги, моя единственная ученица законченная бестолочь! И никто не пожалеет старого Бога мудрости, все грехи на него вешают, черти, вы меня уже все задрали. Так! – рявкнул он, обведя их троих изучающим взглядом. Захлопнув веер, он указал им на Гресс. – Трава ук, вереница, орехи искриста и масло. Любое. Только не вонючее, у меня нежное обоняние. Промой, вереницу отвари, все перетри, растолки и смешай. Лучшего обезболивающего и не найдешь, – обреченно выдохнув, он вышел из комнаты, бормоча о тупости окружающих его богов. Выдохнув, Ис развела руками, вновь посмотрев на ошарашенного мальчика. – Здесь это постоянно, не обращай внимания, у нас тут свой филиал сумасшедшего дома. Кадуцей вообще-то человек неплохой, но бывает, – она сделал неопределенный жест рукой, – заносит его. Проведя ладонью по глазам, она вновь изможденно откинулась на спинку кресла. – Ну и какого лешего ты разлеглась?! – донесся рев со стороны коридора, где скрылся Тот. В следующую секунду оттуда полетела деревянная чаша, но Гресс не шелохнулась, а посуда врезалась в стену, с грохотом покатившись по полу. Девочка недовольно поморщилась, открывая глаза. – Я думаю, – пробормотала она. – У меня нет орехов искриста. Ши-мау, иди в лес и найди мне их. Демоненок недовольно зыркнул на нее и упер лапы в бока. – Будет мне тут еще какая-то глупая девка... Гресс перевела на него взгляд, молча намекая на их недавний разговор, в котором пригрозила перестать кормить этого наглого нахлебника за такие слова, и, шумно выдохнув, желтый монстр возвел руки к небу, точно взывая в мольбах к бытию. Хмыкнув, девочка усмехнулась: – Не поможет. Перебои со связью. Иди в лес живо, ты там каждую яму знаешь, найдешь быстро. Проводив ворчащего друга насмешливым взглядом, Мерисса поднялась и, приблизившись к мальчику, опустилась рядом на колени, скользя по его лицу внимательным взглядом. – Ложись обратно, – наконец произнесла она. – Это... да, правда... Она поднялась на ноги и, выглянув в коридор, обратилась к мужчине: – Дядя, а сколько вообще это будет готовиться? – Ты что совсем тупая?! – донеслось из глубины дома. – И тупая, и глухая, и косорукая. Ну так что, сколько там? – Через три часа после последнего процеживания. Все делаешь так же, как я объяснял на предыдущем занятии, – и, помолчав, он добавил, – у женщин память, как у гусениц. – Вот, – Гресс повернулась к парнишке, – через три с половиной часа мазь будет готова. Она снимет боль, а пока, пожалуйста, ляг. И не смотри ты на меня, мне после лечения мне так плохо, что я только к вечеру приду в себя. Трава ук, куда я ее дела, – бормоча это, девочка скрылась в коридоре. Лишь позже, вернувшись с травяным настоем, она поняла, что от перенапряжения и пережитого волнения, мальчишка лишился голоса. Он лишь смог прошептать «спасибо» за чай, его горло будто сковали камнем. – Как-то раз, – Мерисса коснулась пальцами своего горла, на котором под волосами виднелись оставленные нечеловеческими пальцами следы, – демон лишил меня голоса. Это странное ощущение, когда, сколько ни стараешься, а звук из горла не идет. Ши-мау поиздевался тогда надо мной вдоволь, однако это был интересный опыт. Когда не можешь сказать. Тогда, – она вновь посмотрела на молодого человека и тонкая улыбка легла в уголки ее губ, – ты понимаешь, что существует множество других способов донести до другого то, что хочется ему сказать… кроме, – Ис сжала кулаки, – этого кретина, разве что. Тут, похоже, только грубая сила сгодится, да, пень пустоголовый? Девочка повернулась к распахнутым дверям, ведущим на веранду дома. – А че я-то? – хмыкнул Ши-мау. – Я ниче. – Я и не сомневалась. Ты не то что «ниче», ты «ниче», помноженное на ноль. – Че? Да я… Я весь… Я тут… А ты… Ну ты и… – разъяренно зашипел он. – Все? – серьезно спросила Ис. – Все, что б тебя! – Бесподобная речь, – захлопала в ладоши девочка. Ши-мау взревел, кидаясь в ее сторону. Схватив с полу подушку, которую до этого подкладывала под голову юноши, Богиня лжи бросила ее в демоненка, припечатав того в лоб. Споткнувшись о порог, Ши-мау с воплем перевалился на веранду. – Ты орехи достал? Или выбираешь альтернативу в виде недели жизни в банке? – Достал, проклятая девка, подавись ты, – он поднялся на ноги и швырнул ей мешочек. – Благодарю, – Мерисса поймала его и обратилась к мальчику. – Это Ши-мау, как ты уже наверняка понял. Существо неопределенного вида, неопределенного возраста и неопределенного пола. Пашет у нас на полставки клоуном и андрогеном на побегушках. Раб, который за тарелку лапши достанет тебе хоть рог единорога, хоть кусочек жаренной луны. А за две тарелки и грушевый соус будет предан тебе душой и телом целый час и двенадцать минут. Точность не просто так, я засекала. – Ты сегодня разговорчивая, а не как бревно ходячее с дуплом вместо рта, – вальяжно облокотившись о косяк, монстр закидывал в широкий рот одну за другой крупные пурпурные ягоды. – Я бы не советовала тебе мне грубить, Ши-мау, – обдала его холодом Гресс. – Чего это так? – тот закинул в рот очередную ягоду. – Потому что то, что ты сейчас жрешь – ядовито. А у меня есть противоядие. Желтый демон подавился, зайдясь кашлем. Подхватив книгу с кресла, девочка направилась к коридору, однако в дверях остановилась, обернувшись. – Расслабься, Ши-мау, я пошутила, – монстр облегченно выдохнул, а Богиня добавила: – Нет у меня никакого противоядия. Насладившись с доли мгновения лицом друга, девочка перевела взгляд на юношу. – Кстати, – улыбнулась она, – меня зовут Мерисса. Гресс Мерисса. Надеюсь, позже ты скажешь мне свое имя.***
Волна холодной дрожи прошла по моему телу, и я открыла глаза, еще слегка размыто видя перед собой удивленное лицо Бога света. В лазурных глазах застыла легкая тревога, вероятно, он увидел мои истинные мысли и чувства на лице, вопреки теплым воспоминаниям, увиденным во сне. Я сама запуталась в своих чувствах. Принимать происходящие в твоей жизни и тем паче в твоей душе изменения совсем нелегко. Все годы я жила, закрываясь внутри собственной скорлупы, которая с каждым прожитым десятилетием становилась лишь прочнее, а я все больше, как мне казалось, теряю себя. Однако вот, всего лишь несколько месяцев и ощущение чужого тепла, как эта скорлупа пошла трещинами и в конечном итоге попросту осыпалась вместе с моими оковами. Зачастую помочь кому-то, это так легко. Нужно лишь поделиться с ним своим душевным теплом и помочь поверить в то, что он важная часть этого мира. Однако… Поможет ли это всем? Пальцы ощутили прохладную даже в столь жаркий день кожу Бальдера, который от моего прикосновения беззаботно прикрыл глаза, словно впитывая в себя неутихающий жар моего тела. Эта беспечность все время поражала меня в Боге света. Он расслабляется рядом со мной, позволяя себе отдыхать, спать, закрывать глаза, абсолютно теряя даже капли осторожности, тогда как все, кто знал, кто я, стремились оградиться и защитить себя, даже не задумываясь, что мне, в общем-то, нет до них ни малейшего дела. Если многие боги лжи погрязали в пороке жестокости, моим главным грехом было равнодушие, что, по мне, является худшим из изъянов. Но вот только сейчас впервые за долгое время мне не все равно. Пусть мне придется проводить все возможное время в библиотеке Кадуцея, пытаясь найти средство помочь Бальдеру, я это сделаю. И в своих поисках я не сдамся. И все же, как бы я ни старалась, разум упрямо нашептывает мне, что единственный способ помочь Бальдеру – позволить его второй сущности вырваться наружу. Позволить ей жить, потому что она заслуживает этого точно так же, как и сущность божества света. Только вот, боюсь, здоровье Хрингхрони уже настолько подорвано, что попросту не сможет выдержать такого взрыва и потока сил. Что все равно не означает, что пробовать, пытаться и бороться не стоит. У нас еще есть немного времени, и если до окончания нашего учебного года, я не найду способ помочь ему, то заставлю Тота провести старое заклятие, созданное богами очень давно и теперь почти полностью погребенное под пылью времени. Тогда моя жизнь перейдет Богу света, а все воспоминания обо мне сотрутся из этого и прочих миров. Полагаю, это малодушно, и Бальдер бы не принял моего решения. Я бы, пожалуй, самолично убила его, реши он отдать свою жизнь за меня. Но что же сейчас страдать раньше времени. Придет время и откроет нам варианты пути, на один из которых мы и ступим, вместе или же врозь. Здесь я поняла, что жизнь меняется от каждого твоего действия и порой может готовить такие свои повороты, что ты даже не мог вообразить в самых смелых или скверных своих фантазиях. Однако сейчас это все не важно. Прикрыв глаза, я зарылась пальцами в растрепанные ветром волосы Бальдера, ощущая нас своих губах прикосновение его губ. Пусть время идет своим чередом, принося в наши жизни то, что посчитает нужным. Нам же предстоит достойно встретить уготованное нам и принять его, как заслуженный нами дар, наказание или же урок. Думаю, самое важное в жизни – это принятие. Принятие себя, того, кто рядом. Принятие жизни и того, что она тебе дает на твоем пути, чего лишает и чего, напротив, не дает, ведь каждое, каждое событие и любая встреча несут для нас какой-то урок. Важно лишь понять, какой именно. Наверное, для меня это было шансом вновь испытать чувство, которое я всегда принижала и пыталась убрать из себя¸ потому что оно, как я полагала, делает тебя уязвимым и очень слабым. Однако я счастлива, что ошибалась. Теперь я понимаю, что жить в любви намного лучше, нежели в пустоте и холоде равнодушия и злости, а сама любовь делает тебя лишь сильнее, если это действительно любовь, а не рабское влечение, что отнимает силы. Повезло ли мне встретить того, кто показал мне, что внутри меня есть любовь? Чувствуя сейчас прикосновения Бальдера и ощущая его дыхание на своей коже, думаю, да, повезло. И я не хочу, чтобы этот теплый день омрачили дурные мысли. Порой полезно просто освобождать свое сознание от любых проблем, позволяя ему отдохнуть, хотя бы немного. Я позволила телу расслабиться, вслушиваясь в шелестящий пенистый шум ударяющихся о борт катера волн, чей солоноватый запах приятно щекотал нос. Только пребывая в состоянии покоя разума, можно найти выход из любой сложившейся ситуации. Поэтому я постаралась окончательно успокоиться и убедить себя, что все у нас будет прекрасно. Лишь уже погружаясь в легкую дрему, я подумала, каким все же было имя того маленького бога? Имеет ли это какое-то значение или я же придаю смысл тому, что его не имеет?