Заклятие луны

      Вопрос, который уже давно не дает мне ни малейшего покоя, это вот сколько мы еще будем питаться, как кролики, одной морковью? Это же сумасшествие просто какое-то! А на сегодняшнем балу мы тоже все из моркови жрать будем, мне вот интересно? Уже больше десяти минут точно я брожу по столовой вдоль витрин с едой, но все, что мне попадается на глаза, обязательно отвратного оранжевого цвета, от одного вида которого меня воротит. Салаты, салаты, морковные котлеты, морковь тушеная, вареная, даже жаренная, еще какая-то дребедень, как я понимаю, тоже из моркови. Да тут пудинг и тот из этого проклятого овоща!       Бросив поднос обратно на стол, выругался и направился в лавку Гермеса, надеясь там хоть чем-нибудь поживиться и желательно чем-нибудь даже отдаленно не напоминающим морковь. Да знал бы я, что Гадес так лажанется, сам приложился бы об плитку лбом и уступил ему! Мне-то уж точно фантазии столько начистить моркови не хватило. Куда уж там – лень мне бы и пары ведер начистить не дала. Насмешливо похихикав, ввалился к Богу торговли, прибыли и разумности, надеясь, что последнего тому хватит, и он не начнет втирать мне о каких-нибудь очумелых приказах Кадуцея.       К моей немалой радости Гермес, который до этого несколько дней бортовал нас, заявляя, что ничего у него нет, кончились все продукты, сейчас нагрузил мне каких-то мешочков и упаковок, явно желая поскорее выпроводить меня из своей драгоценной лавки. Ну и ладно, свое я, главное, получил, так что довольный отправился в нашу с братом комнату. Хоть впервые за последний месяц нормально поесть, чего-то кроме моркови. А то скоро сами оранжевыми станем, как этот овощ.       Брат приводил в порядок костюм, в котором намеревался пойти сегодня на бал, усердно очищая его от лично мне невидимых пылинок, однако для него они, вероятно, были явно видимым и нервирующим фактором. Бросив свою добычу на стол, я специально подошел к нему, силясь разглядеть хоть что-то на идеально выглаженном белом костюме, но ничего у меня так и не вышло, а брат, заметив меня, отложил щетку и указал в сторону другого костюма, на который я до этого не обратил внимания.       – Это твой, – пояснил брат. – Я сам выбирал, должен подойти.       Ух ты, давно я такого длинного предложения от него не слышал. Ради такого дела можно и надеть костюм, хотя я вообще-то не планировал особо задерживаться на этом вечере, а точнее и вовсе думал на него не идти. А что там делать? Морковь есть? Тот бы, конечно, потом повозмущался, но ведь заткнулся бы когда-нибудь, разве я не прав? А может, подлянку какую ему сделать? Не все же Кадуцею над нами издеваться, к тому же он сам учил, что «все, тобою соделанное, однажды к тебе же и возвратится», так что имеем право позлить его за ту радость и приятные мгновения, что он нам тут подарил. Это я, конечно, в шутку, а то Кадуцей быстро объяснит, кто есть мы.       Злой он в последнее время. Хотя, почему это в последнее? Он всегда злой.       Примерив черно-зеленый костюм, я остался доволен, только вот напрочь отказался надевать желтый галстук, который брат активно пытался повязать мне на шею. Уж чего-чего, а такого ужаса и позора я не переживу. Кто увидит, да конца моего существования ведь каким-нибудь цыпленком величать будет. Нет уж, лучше сразу этим самым галстуком и удавиться. Брат, однако, настаивать не стал, благоразумно решив предложить мне обычный галстук черного цвета. Сам-то я не особо понимаю такую уж необходимость этого ошейника, но Кадуцей сказал, пришибет, если явимся без галстука или, как он так еще называл такую штуковину странную? А, вспомнил, бабочка. Вот, либо без нее явимся, тоже пришибет.       – Я там поесть принес, – пробубнил, пытаясь завязать этот пресловутый галстук.       – Спасибо, – кивнул брат, возвращаясь к своему костюму.       – Ты знаешь, – чертова полоска ткани никак не желала поддаваться, чем почти уже довела меня до бешенства, и я зло засопел, не оставляя нелепых попыток совладать с этим странным предметом человеческого гардероба. Нет, галстук академии я, конечно, ношу, только вот завязывать мне его не приходилось: это сделал брат, а я каждый раз просто через голову эту ленточку проклятую надеваю, – уже скоро закончится обучение, а нам так и не удалось снять оковы. Может, этот старикан чего наколдовал там, чтобы у нас ничего не получилось, как думаешь, брат?       – Не знаю, – ровно ответил он. – Только у нас есть еще полгода.       – Ну, – заметил я, – это ведь не много.       Раздеваться обратно я не стал, к тому же уставший наблюдать мои бессмысленные попытки завязать галстук брат помог мне в этом. Второй раз таких мучений я точно не вынесу, поэтому лучше лишнее время потерпеть, хотя плотный пиджак я все-таки сбросил, неряшливо накинув тот на спинку стула, чем выразил неприкрытое недовольство брата и был вынужден уже аккуратно перевесить пиджак на вешалку или как там это называется. А вот после уже смело приступил к нашей скромной трапезе, отмечая, что Гермес ничего путного мне и не дал на деле, однако после такой морковной диеты нам все показалось вполне вкусным и сносным.       После, заварив себе этот мерзкий зеленый чай, брат устроился с книгой в кресле, а я решил прогуляться по академии, рассчитывая, что так время пройдет быстрее, а там, может, и сам вечер как-то незаметно, да и закончится. Коридоры оказались полупусты, а те немногочисленные духи, что попадались мне по дороге, были полностью поглощены обсуждением предстоящего бала и на меня, к радости, не обращали никакого внимания. Вскоре я забрел на верхние этажи и устроился на подоконнике в одном из узких коридоров, где прямо напротив меня стоял громоздкий прямоугольник-аквариум с рыбами.       С одной стороны такое обращение с этими существами мне не нравится, но с другой – аквариум выглядит завораживающе. Особенно в такое время, когда на улице уже сгущаются сумерки, а вода в нем начинает едва заметно отливать приятным голубоватым светом, выхватывая из темноты полупрозрачные ниточки водорослей, яркие камни и улиток на чистом стекле. Одна из них сейчас упала, плавно опустившись вниз и скрывшись среди песка и травы. Рыбы здесь удивительные и все разные, но мое внимание особенно привлекла одна: белая с пушистыми плавниками и хохолком, на боках которой переливался персикового цвета причудливый орнамент.       Как-то раз госпожа Миа-Эри рассказывала мне легенду о древней рыбе, являющейся священной хранительницей гармонии в мире богов и людей. Та обладала мудростью и многими знаниями, но скрывалась в глубинах моря, чтобы никто, будь то бог или человек, не смогли добраться до ее тайн. Сейчас мне тяжело вспомнить, что именно было в сказке, но тогда я любил ее слушать, как и другие истории госпожи.       Вновь ощутив мерзкую дрожь в руках, ударил по стене и, спрыгнув на пол, направился к бальному залу, надеясь, что вечер уже начался, и я смогу показаться Кадуцею, а затем свалить оттуда да поскорее. Об освещении коридоров даже речи, видимо, не шло, так как все это время света в главном корпусе академии с наступлением темноты не было, так что добираться пришлось почти на ощупь, и только ближе к залу уже горели фонари. Тот, пасущий нас на входе, уже было хотел докопаться до меня, но я быстро улизнул, затерявшись в этом стаде до омерзения радостных духов. Сидел бы лучше дома, так нет, приперся ведь. Достали все.       Окончательно меня все заколебало уже часа через пол, и я, пользуясь моментом, пока Тот отвлекся на эту дуру Гресс, выскользнул из зала, довольный направляясь подальше от этого места. Брата, кстати, я в зале так и не заметил, так что нужно зайти в комнату, может, он там и уснул за своей книжкой, напрочь забыв про бал и вечно всем недовольного Кадуцея. Ничего, если что, я его прикрою как-нибудь.       В одном из коридоров я недовольно нахмурился, заметив идущую мне навстречу рыжеволосую девчонку-духа. Что же она все мне глаза мозолит, бесит уже. Шла бы другой дорогой, так нет, нужно обязательно мне попасться. Специально меня что ли тут караулила? А что, я не удивлюсь. Странная она какая-то.       Тем временем мы с ней поравнялись, и я уже, облегченно выдохнув, направился дальше, как она окликнула меня. Мысль просто проигнорировать ее пришла мне с опозданием, когда я уже обернулся, глядя на сердито сопящую девчонку. Она чего-то ждет от меня, что ли? Чего уставилась, я не пойму? Та в свою очередь со свистом втянула носом воздух и скрестила руки на груди, яростно сверкая на меня глазами.       – Ты, может быть, хотя извинишься? – наконец выдала эта мерзавка. – А?       – За что это? – презрительно фыркнул я.       – Ах, так тебе значит не за что извиняться? – взвилась она. – Или ты в принципе такой привычки не имеешь? Ты же покалечил меня! Причинил такую боль, мне пришлось несколько недель провести в больнице почти в полном одиночестве, а ты даже простого «извини» мне сказать не можешь! Мне даже палату покидать нельзя было! Мне казалось, я от скуки с ума там сойду, и если бы не Мерисса…       – Заткнись! – взревел я, услышав так ненавистное мне имя.       – Заткнуться? – ее брови удивленно взлетели вверх. – И теперь ты мне предлагаешь заткнуться, когда сказала тебе что-то неугодное? А сказала я только правду, всю действительность твоего поведения и отношения ко мне! Отношения, ничем не заслуженного! Ведь я не сделала тебе ничего плохого, а ты раз за разом обижаешь меня и делаешь больно. Тебя совсем не волнуют мои чувства!       – Какие чувства, – насмешливо бросил я, собираясь уйти, – ты никто.       – Миа! – звонко воскликнула она. – Меня зовут Миа!       – Плевать мне, как тебя зовут, – жестко процедил я. – Все, греби отсюда.       – Да что же ты такой грубый! Ты как несносный мальчишка совсем не умеешь держать свою злость при себе! Сразу бесишься и готов кидаться на всех с кулаками, даже не думая, что перед тобой девушка, которая ничем ответить тебе не может! Почему ты стал таким, Такеру?! Неужели в тебе не осталось ни капли доброты и рассудительности, а только гнев? Неужели… ты способен только разрушать и убивать, Такеру?..       Сжав кулаки, я сделал шаг к ней, едва сдерживая ярость.       – Однажды, – со слезами в голосе прошипела Миа, – ты захочешь, чтобы я была рядом, но это уже станет невозможным, – обдав меня гневным взглядом, сорвалась с места и скрылась за поворотом коридора, сопровождаемая шелестом своего платья.       Я шумно выдохнул и раздраженно покачал головой: вот ведь привязалась зараза.