Our Solemn Hour

- Сюда, Себ, - бормотал Джозеф, поддерживая старшего напарника за плечо и вталкивая в крохотную комнату, обочину безопасности в этой кишащей монстрами преисподней. Мужчина шипит от боли, хватается за пронзенную невидимой проволокой голову и, прислонившись к вонючей и измазанной кишками стене, сползает на пол. Тут все такое. Себастьяну кажется, что обоняние он точно потеряет после этой заварушки. Нетронутым грязью остается только японец, и это так типично для него. Не пить, не курить ничего. Себастьян, не выражайся, Себастьян, не разбрасывай мусор, Себастьян. Идеально отлаженная система, человечек из Комбината для своей работенки. Такой даже открывшуюся ему душу разрежет на ремни условностей, а стихи порубит на куски слов. Если бывают пластилиновые люди, то Ода, быть может, был таким. Из них. «Что за идиотские мысли у меня». – недовольно кривится следователь. Его напарник вот он – совсем рядом ерзает, брезгливо ощупывает полки и беспокоится о нем. Чистое пятнышко посреди этой помойки. Только сейчас ему бы лучше уйти, а то…а, к черту. - Себастьян, что это, - тоном, каким обычно начинают матери, когда уличают детей за чем-либо, проговорил Джозеф. Быстро среагировал, а. - Это мое лекарство. Кровь остановилась, но…это нужно, - фыркнул в ответ Себ и проверил наполненность зеленым гелем шприца. Отлично, теперь он станет не только пьяницей, хамом и заядлым курильщиком, но и наркоманом в чужих глазах. Напарник быстро поправляет очки, сползшие ниже от такой внезапности и садится перед старшим детективом. – не спрашивай. Джозеф улыбается горько, заставляя Себастьяна неожиданно почувствовать себя виноватым. Он закатывает рукав рубашки еще выше, нащупывает мерными толчками живущую вену. - Дай я, у тебя руки дрожат, - вдруг чеканит Ода, стягивая перчатки с рук. Вот это номер. Пластилиновый человечек, ты же расплавишься – Себ обычный, очень уставший от жизни, человек. Со слишком горячей кожей. – из перчаток будет выскальзывать. Мыльного цвета пальцы проводят по вене, едва касаясь, обхватывают чуть выше осторожно, удерживая. Эта процедура вмиг обращается настолько интимной, что детектив лишь отрешенно кивает и замирает, переживая острый укол боли и ощущения чего-то густого внутри себя. Лучше ему не знать, в самом деле, что он вводит себе каждый раз, чтобы продержаться дольше в этом зоопарке для психопата. - Джозеф, я тебе уже говорил, какой ты замечательный? – серьезно уточняет Себ, прикрывая глаза. - Все же это была наркота…- смяв улыбку в уголках губ, качает головой Джо. - Говорю же, нет! Некоторое время они смотрят друг на друга. Один – переставая чувствовать боль, наполняясь силами. А другой, кажется, даже не слышит навязчивого шепота в ушах, свирепого покалывания пальцев, вновь спрятанных за перчатками. А потом смеются. Нервно, истерично: они уже забыли, как смеяться по-настоящему. В какой-то момент Себастьян делает движение первым, а Ода, кажется, только этого и ждал: они неловко сталкиваются носами и поцелуй выходит скомканным, с обрывками не вылетевшего смеха. Он сухой и с привкусом горечи, обветренные губы обращают в податливую плоть чужие, бледные. Как только начинают жечь, Джозеф отстраняется. У Кастелланоса слишком теплые руки, губы – пластилин в них беспомощно тает.