Нет вестей с небес

И от напряженья колени дрожат, И сердце готово к вершине бежать из груди. © В. Высоцкий «Вершина»

А души в камни уходят неспешно, а души — вода, проходят безбрежно сквозь оболочки, поры, стремленья. Смысл — лишь случайность, смысл — лишь мгновенье. И табунами облака по небу дельфиньими игрищами. Гнев в душе точно волна, точно буря без имени. Но она не умела быть в гневе, она слишком привыкла терпеть обиды других, слушать их, потакать, ничего не сказать. И она убивала сейчас, и убивать без ненависти сложнее, а, может, только с необходимостью выжить. И слова потерялись в ночи, называние вещей и имен. В той ночи, когда шел корабль, а прожектор убрал весь свет, в электричестве света нет, только молнии яркий блеск. Взбитый веточным перезвоном воздух шуршал у подножья холма, где встала снова ограда, точно вечного сада, и не войти туда, не ступить за нее, точно под ногами гнилье и ноги в болоте, мысли в дремоте. И торговали насквозь душой, вот так и перестали быть собой, вот так и за ограду не пройти. А надо, а впереди — дорога из дождей, долгих сумрачных дней, если не выйти насквозь и сквозь себя, переступить еще раз через страх. Долг. Порой дальше него потолок, но, может, выше долга вера есть. В кого? А в небе табунами облака неслись по прериям полынным горечи в себе, несли дожди и перистые мысли голове, не тяжелей, не легче, может быть, верней. Но люди и машины — все вдруг слилось, не разобрать. Кровь живая с нефтью. Как не убивать? Белые птицы гибли в пятнах бензиновых, черными радугами, ветром казеиновым. И человек то дерево, то птицы, то вода, то змей земной, то змей-дракон: и птица, и змея, как крайности души, сплавленных воедино и в полет. А шорохи деревьев прорастали лианами сквозь сердце взглядами лиственных зазубрин и узоров травных. Легче отвоевать немного свободы, чем увлечь себя в падение, потому что от вечного движенья вниз не выбраться наверх через пространства крест тройной. Что люди делали с собой? Нечет-нечет-нечет. И снова поворот. И сотни повторений. Раз да раз. Ветвясь, из сердца крик, пророщенный упрямо в действии немом, врывался в бытие реальности скупой на верные слова, реальность глухой, где только гул и бой колес машин-часов вне всякой мостовой. Нет, страх не для нее. Сумела по карте добраться, знала теперь точно, что и где, в бешеном темпе колотящегося сердца совершая повороты вдоль дороги, до предела сворачивая неподатливый руль старой системы. За ней не гнались, ее след потеряли, вместо лица застыл оскал, нервный неровный шрам вместо улыбки. Но вот все выше и выше забиралась, а двигатель все злее грохотал, как будто знал, что времени все меньше. И уж хотела не ждать отряда, но понимала — одна никогда не сумеет противостоять. А сколько ж их там было и кого? И где же там? Не знала. Взвесь, как месть, известково обсыпала думы сомнениями, оседавшими на взгляд расширенный и зрачки суженные от солнца слепящего, что на фоне призрака луны не меркло, ярыми лучами проходясь по телу, как плетями. И еще этот жар двигателя. Джейс была счастлива покинуть наконец пределы машины, когда джип достиг вершины. Поставила на ручник. Вот так. Все повторялось. Снова на вершине. И снова шаталась, как будто эта вышка излучала не волны связи, а радиацию. Но, наверное, во всем был виноват перепад высот и жуткая духота на вершине, когда с моря не приносило уже ни единого свежего дуновения. Но падать или снова впадать в истерику у нее просто не было времени, потому что появилась цель. И предельно конкретная цель с назначением места и времени. Тогда девушка решительно достала аптечку, как-то сразу додумалась, что нашатырь там точно есть и его неповторимый запах вряд ли помешают определить диковинные иероглифы на ярлычке. Так и оказалось. Ужасный запах. Помнится, ее так уже приводили в чувство однажды. Тогда. После аварии. Зачем? Чтобы сказать ей: мир рухнул? Ее мир рухнул, остался только мир ее близких, а теперь рушилось все, ускользало, точно неведомый вихрь вырывал из рук последние осколки. Нет, она не намеревалась их упускать. Готова была схватиться за каждый из них, не замечать, как острые неровные грани разрезают до костей ладони. Лишь бы удержать над пропастью. Вот снова обморок отменялся. Так что можно было дальше лезть, стремиться, восходить наверх, тянуться к шпилю, что проткнул эфиром синеву. Джейс пару минут рассматривала ржавый насквозь остов башни, не понимая, как туда вообще люди забирались, а ведь явно кто-то забирался. Но Ваас-то своих пиратов не щадил, так что пара человек, пущенные в расход, явно ничего не составляли, так что неизвестно, кто и как ставил помехи на эти вышки. — Ладно, с рацией разобралась, значит, и здесь все не так страшно. Не бомбу обезвреживать, — подошла к первой ступени Джейс, понимая, что остаток лестницы все-таки есть. Но вовремя заметила змею, что преграждала путь к вершине, точно сторожила, дополнительная преграда. Встала, раздула клобук. Послышалось глухое шипение. Кажется, так быстро Джейс еще никогда не выхватывала автомат, не целясь, прошлась по траве очередью. Сердце подскочило, забилось. Она уже видела, что происходит с человеком от укуса этих древних тварей. Змея же, вздрогнув, из живого создания превратилась в чешуйчатую веревку. Может, змеи не всегда были ядовитыми? Может, научили их злые силы. И ужи становились гадюками. И как будто все стражи нижнего мира мешали ей… Джейс осторожно ступила на первую ступень лестницы — ничего не осыпалось, хоть и протяжно заскрипело. Вообще, хорошо, что хоть погода безветренная стояла, правда, воздух колыхался пересыщенной разогретой влажностью. Но если бы дул пронизывающий ветер, что каждым порывом мог опрокинуть невесть как державшееся сооружение, Джейс, видимо, не сумела бы пересилить себя. Она не боялась высоты, она боялась человеческой беспечности, когда что-то держится еле-еле, «на авось», жестокая проверка теории вероятности, ведущая порой к непоправимому. Но приходилось лезть наверх. И на кого здесь уповать? На теорию вероятности? А Джейс верить не умела, а, может, разучилась. Но что-то в ней взывало к каждой ступени, чтобы под ступней не проломилась. «Если в мире еще есть справедливость, то этот металлолом не должен развалиться!» — отчаянно решила девушка и торопливо схватилась за лестницу, ведущую на верх вертикального лабиринта. И весь остров лабиринт со своим Минотавром. И жизнь вся лабиринт. Взобралась на вторую площадку, а там лестница наверх отпала, догнивала старым куском на краю, зато вместо нее висели канаты, ничем не закрепленные, просто придавленные тяжелой балкой. Но выбора-то не было. Джейс схватилась за край веревок, подтянулась, поднимая клубы ржавой пыли, но сумела забраться на третью площадку, которая и площадкой-то не являлась, ее таковой делал только настил из старых досок, опять-таки ничем не закрепленный, но вроде бы лежали ровно. Девушка осторожно прошла по ним к краю. Там маячило что-то вроде балкона из сетки с отпавшими перилами. Она равнодушно глянула вниз — да, высоко. Стальное сознание, нервы на другое тратить лучше, чем на тревогу за падение. Ведь упасть или не упасть — зависит только от нее и воли судьбы. А судьба Оливера и встреча с пулей зависели от воли и желания множества других людей, жестоких людей. И предстояло новое противостояние этих воль. Ведь прав не тот, кто истину ведает, а тот, кто жив. И так она полезла дальше, точно паук по тонкой нити паутины на ветру. Ржавый лабиринт, проросший в небо, точно древо, но без корней и без ветвей, один лишь голый ствол. Наконец ей удалось достигнуть вершины, минуя хитросплетения лестниц и балок. Все-таки некий путь наверх существовал, что-то вроде секретной тропы из перекладин, на которые можно было ступать. И Джейс отгадала мистический код, что позволил добраться до верха. Может, это был код удачи, судьбы, везенья. Чего угодно, только она сразу же сбила замок с небольшого ящика, от которого шли провода. Разбираться в электронике тоже не пришлось, видимо, поэтому, Дени так и отправлял ее: в центре ящика с заскорузлыми от пыли и грязи проводкам торчала некое подобие микросхемы, которое выглядело новее остальных. Джейс просто схватилась за нее, провела рукой, проверяя куда ведут провода и дернула вниз, вырывая с корнем. Остался только провод, порванный посередине, но на уровне интуиции оказалось несложно сплести воедино разорванные концы, к которым раньше крепилось устройство, создающее помехи. И тогда наверху лампочка на антенне сменила цвет с красного на зеленый.