Нет вестей с небес

Ваас яростно потянул воздух, отчего-то едва не рыча: — А, ты не веришь, что я говорю о справедливости. Ладно, сейчас поверишь, — снова на его лице возникла издевательская гримаса, он окликнул одного из своих псов. — Эй, Френки, снимай с него кожу полосками, пока это ***ое отродье не поймет, что для предателей существует только смерть, казнь! От группы пиратов отделился неприятный тип в красных шароварах, он держал наготове китобойный гарпун с крюком или же железный багор. Давний способ. И один из самых жестоких. Этот Френки кровожадно ухмыльнулся, глотая слюну, что-то ответил главарю, но, очевидно, такие приказы доставляли ему удовольствие. Он медленно подошел к Оливеру, который исступленно орал от предстоящего ужаса, но весь голос съедала веревка на опухавшей шее. И кричи, не кричи — никто не придет. Слишком далеко. А этот проклятый Френки под одобрительные ухмылки Вааса разрезал мачете майку на груди Оливера, обнажая исхудавшее тело с исколотыми плечами. Так он все-таки не завязал… Или же это его пираты так накачали наркотой. Не узнать. И уже не важно. Френки сделал надрез вдоль груди, потекла кровь, точно пламя заката. Закатом каждый день истекал, как кровь из раны. Рассветом вены вскрывал, и похоронами туманы. Но с этого только начиналась вечная пытка, бесконечная, потому что каждый миг здесь — дольше вечности, а каждый день дольше творения Вселенной. Рана на груди, и именно за нее зацепился черный крюк железного багра или гарпуна. И Френки потянул вниз, тогда Оливер закричал так, что даже веревка не могла заглушить его стенания, точно лопались все мехи легких и трубки голосовых связок. И на фоне этих пыток вился силуэт главаря, что не мог устоять на месте, изламывался множеством хаотических лишних движений, насмешек и искажений. Бесконечный кошмар озноба и кривых зеркал. И красная кровь, только кровь, не более, чем слово, не более, чем солоноватый запах, не более, чем вязкий ручей, каплющий в землю. Но вместе все — ужас, боль друга, боль человека. Джейс ощущала, как в глазах темнеет. Еще немного, и она попрощалась бы с сознанием, а заодно и с жизнью. Но заодно и с пытками. Сдаться. Очень просто сдаться, потому что она не представляла, как дальше жить после такого. Бесконечного бессилия, предела людского насилия. Сдаться, потому что невозможно бороться. Сознание сдавалось раньше воли, измученное тело точно испытывало каждую грань чужой боли, точно ее разрывало на клочья. И вот девушка уже фактически упала, выпуская из рук канат, почти радуясь, что ей не суждено сделать то, на что вынуждали ее враги. Только пережить это, эти короткие мгновения до потери сознания. Но нет, кто-то ожесточенно лупил ее по щекам, возвращая к реальности. — Смотри! ***! Смотри, я сказал! Только я здесь решаю, когда и как сдохнет каждый ***ый сукин сын! — снова сквозь туман проступал гневный голос Вааса. Он устроил представление. Для единственного зрителя и с единственной целью. Впрочем, главным зрителем здесь являлся он сам, а остальные — пешки его игры. Хотя, быть может, он тоже… И снова в перевернутой реальности предстал Оливер, который уже только скулил и извивался всем телом, когда крюк зацеплял новые слои его кожи и мышц, которые уже свисали разодранными лоскутами, точно алый мох. А Френки не торопился, только неразборчиво что-то гудя, точно разучился говорить. Конечно, ведь говорят только люди, а звери лишь рычат. И медленно полз, отделяясь от тела, новый пласт. А на кровавое пиршество тут же слетелись мухи, уже впиваясь в края раны. Медленно. И каждое движение багра отзывалось судорогами. Оливер теперь уже тоже понял, что ему не выжить, что его никто не собирается отпускать. Но разве кто-то смирится со своим исчезновением? Он больше не глядел на Джейс, и только веревка держала его, так он бы упал безвольной куклой, марионеткой с оторванными нитями, вырванными с корнем в жестоком театре жизни. — Нет! Оливер! Нет! — хотела бы закричать Джейс изо всех сил, но в итоге из горла выплескивался только задушенный стон ужаса. — Что нет, ***? — недоумевал главарь, снова рывком разворачивая ее к Оливеру, снова указывая на него, сдавливая сзади ее шею, заставлял смотреть, поворачивая ее голову то в свою сторону, то снова к пленнику. — Только ты теперь в силах прекратить его мучения! — Оливер… — сорвался с ее губ измученный вздох. — Убей… меня… — прошептал Оливер, из последних сил поднимая безвольно болтавшуюся, точно у скелета, голову. В последний раз наполнились смыслом его опухшие глаза. И все. Но проклятый пират, кажется, знал, как пытать пленника, чтобы он до последнего мига оставался в сознании, умоляя лишь об одном — о смерти, отчаянно призывая ее, костлявую, безносую. Какую? Да нет у нее никакого образа. Избавление. Пространство раскололось. И торжество врага, Ваас взвился, точно в танце вертясь практически волчком на месте.  — Видишь, ***, видишь на*** — предатель сознался! Он сам просит убить его! Так чего же ты ждешь?! — скакал вокруг нее главарь, торопливо перебирая слова, а потом на миг снова взгляд его потух, уставившись в пустоту, но лишь на миг. — Чего ждешь… — Ни за что… Прекратите! — воскликнула Джейс, поднимаясь резким рывком с колен. Но связанные ноги едва держали ее. — Прекратить? Ты мне приказываешь? — впал в неуправляемую ярость Ваас, взревев своему. — Френки… И пират с двойным усердием принялся разрывать тело Оливера, а потом поднял щепки и принялся загонять их под ногти пленника. От новой волны боли, от новой ее формы, Оливер на миг снова пришел в сознание, а потом погрузился снова в тяжкое забытье наяву, невидящим взглядом уставившись куда-то вниз, в траву, в землю. Все упорство Джейс только продлевало его страдания. Она ощущала, как к ее горлу подступает ком рыданий, но знала, что сейчас нельзя, ни в коем случае нельзя рыдать, это бы означало ее проигрыш, но, глядя на Оливера, она не могла иначе. Хотя уже и слезы не шли к иссушенным глазам, испитым изнутри картиной настоящего. Она уже проиграла. Он был еще жив, но жизнь стремительно покидала его вместе с каждой новой содранной полоской кожи и мяса. Голос ее дрогнул: — Нет, не приказываю… нет… Только… П-пожалуйста, умоляю… Отпустите его! — "Умоляю"… Противно слушать! — раздраженно процедил сквозь зубы Ваас, снова поворачивая ее за шею, снова указывая на пленника, отчаянно тряся правой рукой. — ***! Ты слепой! Ты слеп! Ты совершенно слеп! Потом резко отпустил, меря нервными шагами остров, как будто хотел непременно что-то донести до бестолковой пленницы, а она все не понимала, несмотря на все его усилия. Страшный человек… И знал ли он, какое неописуемое, перешедшее все границы, зло вершит. Похоже, знал. И снова выглядел спокойным, объясняя, размеренно жестикулируя: — О'кей, если уж на то пошло: твой друг мучается. Если тебе так жаль предателей, убей его, прекрати эти мучения! Она понимала одно: ее милосердие сейчас означало только продление страданий Оливера, дольше длилось бы его немое ожидание смерти, его судороги. Френки уже прикидывал, как еще больше измучить это несчастное тело, и Ваас явно подавал ему идеи, но пока его больше занимало рассматривать ужас, написанный на лице пленницы. Нескучно. Вроде бы нескучно. Живыми не отпустят. Так что терять? Казалось теперь, будто это не пираты мучают Оливера, а она, заставляя от своей трусости испить до конца бездонное озеро страданий. Нет, такое милосердие не лучше всякого садизма. Помощи? Она все еще ждала помощи? От кого? Да не от кого! И не ждала она. И окостеневшие пальцы сжали конец каната. Она не отводила взгляд, она знала, что происходит, она все видела отчетливее реального, преувеличенно резко. И кровь горела в последних лучах заката. Всего лишь короткий рывок каната. Резко отлетевшие три чурки. И вот тело Оливера обмякло, издав последний хрип. И Френки озлобленно обернулся, раздраженный тем, что его отвлекли, прекратили его веселье. Безликий упырь, трупоед гуль. Кто угодно, но не человек. А что такое главарь, вообще не удавалось сказать. Вот и закончилось. Джейс не подчинялась Ваасу, нет, ничуть. Она сама решила, что это — единственный путь. И окажись сейчас в ее руках пистолет, она бы, видимо, еще быстрее прервала бесцельные мучения. Слишком поздно ждать вестей с небес. И крылья муравьев, и крылья птиц тропических съел лес. И вода кровавой ряской стала, и солнце садилось за край моря проливать дальше кровь в царстве ночи. Казалось, что рассвет уже не придет, ведь солнце убито. Она его убила своей недрогнувшей рукой. И только стояла, глядя на Оливера. Только это был уже не он, он уже изошел из этого тела, как рыба из чешуи, превращаясь в птицу. Ваас ухмылялся, довольно щурясь, облизывая пересохшие губы, как будто что-то доказал себе, как будто он волновался не меньше нее: — Вот так, да. Молодец, парень. Ты все правильно понял. Ты убил предателя, ты убил своего друга. Очень хорошо. И пират отвратительно приобнял ее за плечи, похлопав по спине, явно с еще большей издевкой. Джейс немо вскрикнула, точно ее придавило тяжелым валуном или вдоль спины прошелся удар кнута или раскаленного прута.