Нет вестей с небес

Душа тоски полна. Ад и Рай. Выбирай — Осознай. © Сatharsis «Избранный небом»

Враг в штабе… Это был тот самый, с перебитыми ногами. Джейс отпрянула, вскидывая оружие, когда увидела в углу на промятом старом матраце человека, который бессмысленно глядел в потолок на лампочку. Сомнений быть не могло — тот самый, за которым она охотилась. А лучше бы выслеживала того маньяка с мачете, может, тогда бы не сверзилась с дерева, отчего тело недовольно гудело. Но по сравнению с тем, что она сделала с телом врага… Вблизи — это не в перекрестье прицела. Вблизи — куски мышц и белесые торчавшие кости. Да, это являлось остатками ног, которые болтались на случайных сухожилиях и ошметках кожи. Это она не пожалела пули, снося их метко и беспощадно, а, главное, совершенно бесцельно, особенно в разгар битвы. Грош цена тогда ее обещаниям. Значит, месть. Охота за людьми. Испугалась. А казалось, никакой вид уже не может напугать. Не может, но уж больно напоминало тело Оливера. Вот они: такие же развороченные мышцы, волокнистые, сочащиеся кровью. И пугал скорее факт: это сделала она. И Джейс отшатнулась, как от зомби, когда враг повернул голову и посмотрел на нее, негромко мучительно застонав, точно догадываясь — это его убийца пришел. Джейс видела еще одну смерть, очень близко, крадущуюся, спускавшуюся пауком с тусклой лампочки. И главное, видела: это она сделала. Это она охотилась за этим человеком. А он-то что ей сделал? Не больше, чем Оливер Ваасу. Оливер, которого настигла такая же мучительная смерть, незаслуженно. А пират хотя бы пират. Джейс слышала, как он снова тихо заскулил, неизбежно, глухо, не прося о пощаде. Глаза снайпера расширились, она подошла ближе к врагу, он еще держал в руках револьвер, но уже не стрелял. Тогда Джейс взяла его оружие. Приставила дуло к виску умиравшего. Он не сопротивлялся. И только тогда в полумраке заметила, что враг-то ровесник Райли, пожалуй, даже младше. Но лицо уж больно отличалось, точно это существо родилось сразу взрослым, по крайней мере, ни детства, ни юности не прошло. Сразу взрослый, озверевший. И ужас от боли отражался в глазах иначе, точно у раненого волка. Не человек? Кто знает. Она убила, вернее, добила. А если говорить о конкретных действиях без оценки, так просто надавила на спусковой крючок. Звук щелчка, как гром. Отдача. Липкий всплеск. Мозг вылетел белесыми ошметками на стену вместе с кровью и частью костей. От лица почти ничего не осталось. Возраст уже не сказать. Уже и не важно. Все закончилось. Кем был при жизни? Наверное, преступником. Достаточно один раз переступить, преступить. Потом можно не остановиться. И кто-то в последний миг без колебаний вот так нажмет на спусковой крючок. Но ведь она уже тоже переступила черту. Она. Убийца. Но здесь это никто не мог осудить. Это назвалось войной. И между войной и убийством слишком большая разница. Убийство — нарушение правил мирной жизни. Война — новые правила, другой порядок. Только как остаться человеком в этом лабиринте разных правил? Человек разве понятие изменяемое? — Вот и все, — выдохнула Джейс, обернувшись, заметила, что за спиной у нее стоят ракьят, они не вмешивались. — Джейсон… — неуверенно начал Дени, глядя на воина, остановившегося вполоборота. — А? Его надо было допросить? — как будто спросонок спрашивала девушка. И снова руки ее висели, как плети, только она странно улыбалась, а глаза исчезали в тени. — Нет. Нет… Просто ты побледнел, — ощутил некоторую неловкость Дени, как будто ему и самому не был особенно приятен вид того, что произошло, так что лидер отряда приглушенно продолжил: — Никто не просил добивать этого. — Так надо, — твердо отозвалась Джейс. — Точно? — сощурился Дени, искоса глядя на девушку. И тогда она задумалась: «А кому это надо? Ваасу, который, видимо, решил превратить меня в чудовище?!» Она снова покосилась на тело врага. Нет, всех она убивала, и не преследовали ее эти образы, только как страх, только от ужаса. А здесь. Сначала выслеживала, потом добила. Нечто липкое и тягучее, как плотная мерзкая слизь вдруг ощутилось вокруг шеи, точно это нечто заползало в глаза, в уши, в сам мозг. — Не знаю… — выдохнула девушка, понимая, как легко запутаться. Вот он штурм, вот оно — воодушевление, вот оно — противостояние. А это что? Жестокость ради жестокости? Жестокость от причиненной боли? Джейс вышла наружу, вдохнула немного более свежий к вечеру воздух, глядя на небо. Кровавая пелена уже не застилала глаза, понемногу спадала. Небо виделось ясным, яснее, чем обычно, и солнце не слепило. Месть? Гнев? Бессмысленно. Это были люди. И она знала, что ей придется убивать еще не раз этих людей, чтобы выжить самой. Но охотиться за ними… Нет, не для этого она потребовала оружие. Мерзкая зеленая слизь сгинула прочь. И кровавые крылья тоже. Лучше бескрылым быть, чем лететь на огненных. Джейс сидела возле порога захваченного штаба и глядела на небо. Падать в небо не больно, наверх смотреть необходимо, иначе не останется ничего, кроме грязи под ногами. — Ну, вот, синяк уже вышел, — подошел к ней один из ракьят, бесцеремонно повернув ее лицо к себе, рассматривая правую щеку, сочувственно вскидывая брови, наверное, намереваясь разговором отвлечь ее, посмеиваясь. — Неправильно, что ли, целился? — Джейсон, намотал бы заранее перевязочный пакет на щеку. Он мягкий. Все ж так делают, — беззлобно улыбался широкими губами второй. И не верилось, что только сегодня они убивали людей. Нет, они боролись за свой дом. А потом они могли вернуться к свои женам, к детям, обнять их, совершенно искренне, и не стать чудовищами, несмотря на убийства. А то, что сделала она… Остановилась на грани, над бездной. И из этой бездны сквозил взгляд главаря, Вааса, демона Рук Айленда. И он смеялся: она подтверждала его теорию. Вот он, взгляд бездны. Вот оно — значение знаменитого выражения Ницше. Если смотреть в бездну, то бездна и вправду взглянет в тебя. Нет, становиться частью этой темноты. Не для нее! И не с такими мыслями она набралась смелости приказать Денису идти на штурм. — Так там не рана, — отвечала пространно Джейс, ощупывая щеку, не зная точно, получила ли удар при падении с дерева или при неудачном выстреле. — Балбес! Чтобы не было синяка, — улыбнулся ей третий воин. — Да ты как будто боли не ощущаешь. «Боль ощущают только живые», — не высказала свою мысль девушка, но мысли растворилась в тишине. Ведь она ощущала, словно живая, как воздух проникал в легкие, и каждый вдох, спокойный, размеренный, глубокий, не стесненный ни заломленными руками, ни пробежкой в бешеном темпе, казался прекрасным и умиротворяющим. Нет, живые — это не мертвые, и невозможно быть мертвым при жизни. Даже если Ваас считал себя мертвым, он тоже еще был живым. Даже если бы она посмела объявить себя мертвой для себя, она оставалась живой. — Спасибо за совет, — улыбнулась в ответ Джейс. — Так, ночуем здесь. Завтра в деревню. Расставляем караулы. «Это сильнее тебя, но ты должна преодолеть это. Все это», — наутро думала Джейс, уставившись пустым взглядом на темный потолок аванпоста. Привычное подташнивание при пробуждении, казалось, что голову напитали свинцом, особенно, когда она вставала. Привычно болели ноги и вообще все мышцы, зудела кожа. Уже все привычно. Оказывается, это все мелочи. Мелочи, подтачивающие, выводящие из себя, но незначительные, потому что нет необходимости их оценивать и понимать. Вот то, что она делала накануне и чуть ранее отчаянно требовало объяснения. «Становишься, как Ваас? Все-таки играешь ему на руку? Он пытается превратить тебя в себя. Или это тебе только так кажется. Джейс, а почему ты обращаешься к себе так? А кто такая Джейс? Ты сходишь с ума?». Но оценивать свою нормальность не оставалось времени, ракьят уже суетились с караулами, к счастью, на аванпост пока не пытались нападать, а ведь могли и обратно отбить. — Собирайся, Джейсон! — гордо констатировал Дени, с довольной улыбкой подходя, как только Джейс, пошатываясь, вылезла из штаба аванпоста. А за забором поднимался дым, ночью копали яму, чтобы не устроить пожар, а теперь сжигали трупы. Труп того, с перебитыми ногами, видимо, оказался там же. И жалко его не было, жалость отломилась, хрустнув вместе с перешибленными позвонками на шее Оливера. Просто не хотелось опускаться до уровня охоты за людьми, потому что это оказалось увлекательным. А от этого можно и об осторожности забыть, и о союзниках, и о цели, если бы у нее еще оставались цели, ведь ноутбук в штабе не дал никакой информации, только узнала, где и как циркулируют глобальные сети торговли наркотиками, в которых остров оказывался узловой точкой. Но для Дейзи и Лизы это ничего не меняло, только вносило в душу Джейс еще больше смятения: если активно прибывали покупатели, то девушек уже вообще могло не оказаться на острове. А кого тогда и где искать? Самой выбираться? Нет, некуда, невозможно. Она поклялась уничтожить Вааса, даже зная, что он сильнее нее. Может быть, она просто желала смерти, потому что Ваас и Танатос сливались каким-то единым образом. Неудивительно, ведь за ним всегда следовала смерть. — Сегодня настало время показать тебя Цитре! Я считаю, ты отлично сражался! — продолжал говорить Дени, а имя некой женщины он произнес с невероятным благоговением. — Цитра — это ваша жрица? Да? Ох… вы опять сделали мне новые татуировки, пока я спал? — увидела свое левое запястье Джейс. Она надеялась, что Дени уже знает о том, что она не парень и уже разрешил ей носить татау. Зачем эти татау, конечно, непонятно. Но раз уж так было принято в племени, девушка соглашалась мимикрировать. — Татау! — исправил на неправильное Дени, кивая. — Да! Жрица, духовный лидер ракьят! Она дает силу татау, заговаривает знаки, как делали предки ракьят, как те, кто победил Великана. Но это расскажет Цитра, если сочтет тебя достойным. Спал? Хм, это вчера было вечером, ты не спал. «Уже провалы в памяти. Отлично. Начинается. Не просто так мне выписывали антидепрессанты. Ну, и пошли они все! Сойду с ума, значит, сойду. Что вы все мне пытаетесь навязать? И кто я? Послушная кукла с душой чудовища?» — сжала зубы Джейс, нехорошо ожесточенно щурясь, едва не выпуская на лицо пренебрежительную ухмылку. Да-да, такую же, как у врага. Насмешку над всем святым и верным, над друзьями и врагами, издевку. Над собой. В горле встал ком, холодный и неприятный ком, больше ничего. Она и вправду ощущала, как ее несет течением жизни, а она подчиняется каждый раз, будто повторяет в надежде на изменение, но, конечно же, ничего не менялось. Она просто плыла по течению, в то утро, например, бездумно принимала пищу, которую уже приготовили ракьят, хотя вечный предел нервов должен был, по идее, мешать этому, но голод иногда оказывается сильнее стресса. Организм как будто заботится о своей сохранности помимо головы, потому что на одном энтузиазме, на одних оголенных нервах долго не протянуть. Но вкуса еды она не ощущала. И почти ничего не чувствовала, только невероятное желание долго и бессмысленно смеяться, а потом срываться и орать на всех не своим голосом. И ей вдвойне становилось смешно и мерзко, что она все-таки позволила себе… понять врага. Хотя до природы его насмешек, до истоков этой ненависти еще пролегала целая бездна непонимания, в которую не хотелось глядеть, чтобы не упасть, чтобы ни понимать еще больше. Понимание без строгой оценки опасно. Но строгая оценка опасна безосновательным судом. Вот предатель — и все. И убить. Растерзать, утопить, вонзить по рукоять нож… Кстати, мачете убитого накануне пирата девушка забрала себе, совершенно бездумно, почти на уровне инстинкта. И мощное широкое лезвие пока не особенно находило место на узком истрепанном поясе. А на небе все еще меркли звезды, едва задетые рассветом. Звездный свет — это, наверное, послание из тех времен, когда мы были чисты душой и духом сильны. И, может, еще понимали ценность того света, что преодолевает сотни километров просто, чтобы светить, ценность тех звезд, что отдают тепло, обреченные однажды сгореть до горького пепла, только бы отдать хоть крупицу тепла. Словно хрустальные осколки, плавились звезды. И в свете зари тревожный кровавый рубин в лучах заиграл, и мир вместе с ним, не солнцем упоенный, а искаженным лучом чрез красный, как воронов глаз, камень… Джейс неловко себя ощущала в обществе ракьят, они казались ей настолько сплоченными, особенно трое молодых парней, которые держались всегда рядом и понимали друг друга без слов, точно братья-близнецы. Другие воины понимали их не хуже, говорили на одном языке, явно не совсем близкие родственники, если вообще родственники. Джейс снова вспомнила отца. Да, с отцом они понимали друг друга почти без слов. Райли… Она его понимала, как ей казалось, а понимания с его стороны не просила. Райли. Ласковый теленок в детстве, казалось, совсем не изменился, мягкий, наивный. Казалось, он всегда будет рядом с ней, никогда не сбежит, даже если путь ведет в тупик, но она не посмела бы завести его в тупик. Но почему же он так… Он умер. Умер ни за что. Только от того, что человек с издевательской усмешкой и глазами, смотрящими сквозь пустоту, хотел себе что-то доказать. Вот так жестоко. Как и она хотела утолить хоть часть своей боли, перебивая ноги выстрелами снайперской винтовки. И Джейс съеживалась, складываясь почти пополам, так, что ребра впивались в мышцы. И все от мысли этого внезапного и страшного сходства с кровным врагом. Может, она слишком верила, что Райли дорога свобода… Может, прожив столько лет под одной крышей с младшим, так и не смогла понять, что это за человек. Она опекала его, она наставляла, даже когда уехала, беспокоилась и звонила каждый день, к чему последний год даже Лиза привыкла, хоть поначалу это ее раздражало. Да, опекала… А вот ракьят общались на равных, вернее, по старшинству, естественно, матерые мужи с обветренными лицами наставляли и понукали молодых парней. Но все они действовали слаженно, без бессмысленных споров, с единой целью. И добычу с убитых врагов делили без жадности и зависти. Зависть — первый шаг к предательству. Жадность — второй. Предательство — смерть. Все оказалось просто. В единстве содержался единственный способ выживания. А когда кажется, что жизнь безопасна, люди легко разобщаются, да так и ведут целые цивилизации к гибели. — Что смотришь, Джейсон? — послышался голос Дени, и Джейс поняла, что сидит на пороге штаба и без зазрений совести рассматривает в упор утреннюю трапезу воинов. Дени же понимал ее интерес, ведь сам он был пришлый, откуда-то из Африки или той же Америки, но ему были яснее сокровенные смыслы. — После посвящения у них все общее, пока не женятся. — А часто у вас тут вообще… женятся? — неуверенно спрашивала Джейс, ощущая острую потребность хоть с кем-то поговорить, чтобы не оставаться один на один со своими мыслями. — Как везде. Как положено, — улыбнулся ей Дени, но в улыбке его застыла грусть. — Понимаю, ты скажешь «война». Но если мы будем жить только войной, никто не придет на смену убитым воинам, и не для кого станет защищать каждую пядь земли. Дени достаточно бегло и складно говорил по-английски, но все-таки с акцентом, который, пожалуй, только добавлял некую значимость его словам. Джейс улыбнулась, задумываясь. Ни о себе, и даже в кои-то веки не о горестной судьбе друзей. Просто о жизни, о природе того, что надо защищать. О том, кто такие дети, почему в них продолжение жизни, почему ради них не жалко и жизнью пожертвовать. И не находила словесных ответов, но на душе становилось теплее. Но тревога пронзала новыми ледяными играми, тревога, сомнения, Джейс вопросительно и умоляюще глядела на темнокожего воина: — Дени… А как же убийства? Разве это не ожесточает? Как им… как им хватает сил улыбаться? Надеяться? Раз уж вы повезете меня к вашей жрице, я хочу знать… Может, есть какой-то секрет? Я убивал. И уже много. А вы, наверное, еще больше… Так как мириться с тем, что это — необходимость? — Приходится мириться. И кого-то это ожесточает. Но знаешь, Джейсон, чтобы не потерять различий между своими и чужими, между захватчиками и освободителями… Попробуй ощутить разницу между сражением со злом и сражением во имя добра. Джейс улыбалась, зная, что когда-нибудь у нее появятся силы понять эти похожие высказывания как два разных полюса. Она только заклинала себя не уподобляться врагам в их методах. И верила, что больше не позволит себе охоты на людей ради мести, а то и ради развлечения. «Даже если я умру, крошечный атом человеческого единства, то родятся новые, и обетованная земля не останется пустой», — вмешиваясь в странный сон наяву пролетела легкая фраза, давая понимание, за что сражаться, ради кого. И умирать тогда даже не так страшно, потому что страх бессилен там, где есть смысл. Но все-таки что-то еще мешало пониманию, что-то маячило противоречием. — Собирайся, сначала долг за винтовку отдашь, потом к Цитре! — вскоре помахал рукой Дени из-за руля джипа. Путь в деревню пролегал через дорогу, между двумя отвоеванными аванпостами, и пираты пока не пытались туда соваться, даже причал не подвергался атакам, но ракьят подозревали, что очень скоро за него начнется ожесточенный бой. И сколько еще неженатых парней так и не найдут своих избранниц, уйдя прежде времени на небо тропой павших воинов… И сколько еще престарелых матерей да молодых жен завоют от горя, а женский плач одинаков в каждом уголке планеты. Крошечной планеты по имени Земля. Планеты, согретой крошечной звездой по имени Солнце. Но горе больше Вселенной. И человек мерой вещей дальше всех звезд друг от друга, когда чужд сам себе, и ближе всех атомов, когда един. А по пиратам, видимо, никто не плакал. Стал бы кто переживать от гибели Вааса… Гибель предателя… Предатель… «Хромоножка, тебя предали!» Предатель… Гладкий и стройный поток мыслей вмиг смялся кайнозойской складчатостью, взмыл ввысь острыми, как бритва, пиками гор.