Нет вестей с небес

У дока обнаружился старый пистолет с одной обоймой. Только где-то за горизонтом сознания остались контуры мира иного: вечной реки, что отгораживает миры, птиц, что уносят за грань, лодок крылатых, мостов, где суждено сразиться со змеем. Рожденный рыбой побеждает змея… И все кажется сумасшествием, что не является кругом очерченных знаний. Зато безумие в действиях каждого без осознания безумия автоматов, ведь роботы не умеют переживать, ведь одномерные не страдают. Но гибли люди, и это не оправдывало ничьей многомерности, ничьего осознания безумия, ничьей красоты, оставляя лишь уродство. Убить главаря… Для чего эта мысль? И Джейс развернулась к жизни: спасти друзей — вот ее цель, настоящая цель, вытащить из царства страшных превращений. И вновь она шла с холма, вниз, в джунгли, на восток через северо-восток вдоль предвечного океана. До доктора недавно дошли слухи, что ракьят сумели захватить аванпост, который назывался „Доки Валсы“, видимо, там и правда в мирное время размещались доки. Джейс побаивалась идти в то место. Ракьят… Для нее ракьят в последний раз оказались хуже Вааса. Она теперь это не побоялась признать. В тот раз хуже. Правда, отрубленный мизинец, как вечное напоминание о своей жестокости, он оставил, перечеркнув сразу же тот факт, что своим появлением случайно спас от ракьят. И Джейс не могла понять, чего он, в конце концов, от нее добивается, если даже в предпоследний раз, как она и подозревала, видел ее в саже вопреки всем остальным, точно у него глаза с рентгеновским зрением… Кровавый след, проклятье… Лишь бы оно не задело ее друзей. Да и все проклятья острова распространялись только на его территории. А вчетвером у них появлялся шанс выжить, да еще катер Герк спрятал, хотя вряд ли на этом транспорте можно было пересечь океан, но хотя бы выйти из зоны глушения сигналов бедствия. Как оказалось, у Хойта на южном острове стояла огромная спутниковая тарелка, охраняемая наемниками. Еще Хойт владел огромными запасами топлива. Где-то там, на этом загадочном южном острове. А на северном оставалась свалка ржавых машин, ржавых судеб, вдоль которых, спотыкаясь и хромая, шли, не разбирая дороги, позабыв печали и тревоги, ломая руки и ноги, чужие и свои, как коротая дни вечного лета без небес над головой, где вместо облаков — одна пустота, и космоса черная дыра, бездна одна. Караулит без дна, безумьем полна, вторя реальности из себя, реальность безумия без бытия. И все по горизонтали, в хаосе лиан, без пения бамбука. Кто разорвет плен языческого временного круга повторений и жертвоприношений, предубеждений? И люди везде одинаковы. И враг есть враг, а семья есть семья. И друг есть друг. Вот только являлись ли для нее друзьями ракьят? Группы пиратов могли караулить где угодно, так что Джейс шла по краю дороги, готовая в случае чего нырнуть в джунгли; рука нервно приросла к пистолету. Боль от ран ощущалась как нечто отдельное, ноги не подкашивались, а остальное можно стерпеть. Уже много стерпела. Она направлялась в доки, надеясь, что там найдется какой-нибудь транспорт. Путь туда можно было бы срезать по воде, минуя изрезанную береговую линию, но лодку испортила проклятая рептилия. Вечно они все портили, эти хтонические твари — крокодилы, вараны, Ваас… А умели ли что создать… А она разве создавала? Одно девушка осознала ясно: на острове все пришло в движение, словно люди поверили в победу, в надежду на изменение. И сумели перейти в наступление. А еще не так много времени назад Дени сетовал, что у них остался последний рубеж — деревня. Дени… Дени… Зачем он только подчинялся Цитре? Он любил ее, это Джейс поняла по одному его взгляду на жрицу, он растворил свою личность в ее власти, считая, что все его верные решения — продолжение ее духовной связи с верхним миром. Но не все ли равно, кто вел этот измученный народ, если он наконец переходил в наступление. Если наконец зверь начинал беспокойно шевелиться в своей берлоге. Однако его пробуждение могло принести еще много крови. Если раньше Ваас убивал для развлечения и устрашения, то теперь, скорее всего, уничтожал много людей, чтобы местные боялись поддерживать ракьят, еще больше боялись эти трусливые потомки гордых колонистов. Хотя, казалось бы, куда дальше… Но не всем дано умение стрелять. Джейс это понимала. Вот Лиза, к примеру, вообще недолюбливала старшую сестру своего парня за странное сходство с мужчинами в привычках и облике, хотя Джейс специально не создавала такой образ. Лиза порой говорила, как Цитра: не женское дело держать винтовку. С той только разницей, что Лиза не предполагала, что стрельба равна кровопролитию. Лиза вообще всегда умела осуждать, иногда торопясь с выводами, иногда обоснованно. Зато именно она не позволяла Оливеру спаивать Райли. Да и вообще, как могла помогала своему будущему мужу, как она надеялась. Но с бизнесом у них обоих ничего не вышло. Сбережений у Лизы не было, она только недавно получила высшее образование, так что и работу не могла толком найти около года. Строгая хорошая девочка — так ее видела Джейс, за это и любила, поэтому и переживала, зачем Лиза отправилась в это путешествие. Конечно, из-за отца-алкоголика девушка многого натерпелась и к жизненным трудностям относительно привыкла. Но никакие трудности не могли сравниться с длительным пребыванием в клетке в лагере пиратов. И Джейс ужасалась, выныривая из воспоминаний к настоящему: это уже какая-то другая Лиза. Как и другая Дейзи. Может, даже Герк когда-то был совсем иным. Только Райли и Оливер не изменились, не успели. А здесь не изменишься — не выживешь… Райли… Старшая сестра осознала, что уже научилась вспоминать о нем, не ощущая влаги в глазах. Уже слишком много времени прошло, по островным меркам, где каждый день — вечность, уже много, где каждый час — потомок сотен ожиданий и наслоенье впечатлений. А пока только трава колыхалась у обочины, и пираты не смели встречаться на пути возле освобожденного аванпоста. Вскоре показались эти самые доки некого Валсы. Трое молодых воинов ракьят стреляли по мишени на аванпост, возле забора. Четвертый, старший наставник, их обучал, говоря, когда лучше целиться. При появлении незнакомки они делали вид, будто не замечают ее, по крайней мере, наставник, молодые парни слишком сосредоточились на том, чтобы попасть в центр самодельной мишени или близко к нему. Джейс неуверенно подошла к ним, с опаской держа наготове оружие. Она знала, что пираты — всегда враги, а остальные… Местные вообще не пойми кому помогали, как приходилось, а ракьят… После того случая она их ненавидела. Она их ненавидела и желала убить. Страшно было это осознавать, вновь проступали контуры иного мира, на этот раз темного, страшного, разодранного когтями чудовищ. Она решила, что, если попытаются снова унизить ее, кинуть камень или убить — выстрелит на поражение и скроется в джунглях. Да, она как будто ждала этого выстрела в своих. Зачем? Тогда бы точно не осталось различий между ней и Ваасом. Ничем не лучше. Но сознание той причиненной боли жгло больше, чем все те мучения, которые выпали на ее долю по вине врага, ведь враги не предают. Здесь сбился код общения. С друзьями по-доброму стараются, с врагами — по-злому. А как с этими теперь следовало, когда они травили изгоя? Цитра обвиняла: проливает кровь, как воин, являясь женщиной. Да с радостью она бы не стала этого делать! Но не нашлось никого, кто позволил бы ей ощущать себя женщиной, а не воином. Убить… Они так удобно стояли для выстрела, она щурила глаза, пока на нее косился наставник. Но парни выстрелили из автоматов, двое неумело, получив, вероятно, сильную отдачу в плечо, третий довольно растянул широкие губы в победной улыбке — он попал ближе всех к центру, и обернулся раньше остальных, заметив странницу: — Привет! — Друг! — помахал ей рукой второй парень, мерцая ясными миндалевидными глазами. И только эти их приветствия с улыбками остановили ее. „Не все ракьят виноваты, не все. Хватит, Джейс. Не смей убивать своих. Не все они виновны, не все“, — вдруг послышался голос, точно не ее, а голос ангела-хранителя, спокойный, грустный, но мягко убеждающий. Может, так Он и говорит с человеком, а человек думает, что это его внутренний голос. И она выстрелила в мишень, делая вид, что так изначально и планировала, попадая прямо в цель. — О, да ты настоящий воин, — похлопал ей наставник, уже не делая вид, что не замечает. — Ваша жрица посчитала иначе, — нахмурилась Джейс, таким образом проверяя тех, кто встретился ей. — Не дрейфь, — по-дружески хлопнул ее по плечу один из парней. — Ты же Джейсон? То есть, как его… Джейси… — Стрелок ты все равно меткий, брат Джейсон! — разводил руками второй. Джейс улыбнулась: — Спасибо. Как же она ждала этих слов! Как же потеплело на душе, точно грязный снег городских свалок вдруг растаял, уйдя с весной. Не все виновны. Они все еще являлись друзьями. Может, и не все. Но и виновны не все! От человека к человеку разнится восприятие. Для кого-то приказ „не чинить препятствий, но и не оставлять в деревне“ позволяет бить ногами, для кого-то означает, что можно по-прежнему помогать. И человека единым судом не оценить, не подогнать под рамки дозволенного. Ее проводили на аванпост, бывшую рыбацкую станцию починки лодок, позволили передохнуть и поесть, и у них даже нашелся транспорт — ржавый-прержавый седан, „пятиколесный“ из-за вываливающегося через дырявый багажник запасного колеса. Но эта находка показалась небывалой роскошью. Девушка впервые за долгое время радовалась, перед ней забрезжил вполне реальный луч надежды. Она еще не думала, что ждет ее после возвращения, но она уже надеялась вернуться. И едва не плакала от радости, видя, как тепло приветствуют и провожают ее воины ракьят. Они не боялись гнева Вааса, они не боялись проклятья. В конце концов, они боролись с одним врагом. За жизнь, против безумия. Она попробовала завести машину — удалось, тормоза тоже вроде работали. Путь до деревни уже не мог занять много времени, она уже не боялась возвращаться, размышляя, пока представилась возможность, точно слыша тот же голос ангела-хранителя: «Как же наивны и слепы те, кто не переживал ничего подобного… Мир огромен. И порой кажется, что горе этих людей, людей откуда-то издалека, людей, непохожих на нас… Кажется, что это совсем чужое горе. А потом оказывается, что это точно такие же люди. И им больно, и им страшно, и им хочется жить. Они такие же точно, как мы. А, может, и лучше, в чем-то честнее и чище духовно. В них нет декадентства и поисков утраченного смысла. Они хотят просто жить, собирать урожай, растить детей. А не считать потери, не перевязывать страшные раны. И не испытывать этот вечный озноб, к которому невозможно привыкнуть… Да… Особенно по ночам, когда приходят кошмары. Почему нельзя просто жить? Жить, не уничтожая друг друга? С какой целью все это несоразмерное человеку зло? И этот странный мир… Где есть „хойты“ — правители закулисной игры, не знающие иной истины, кроме денег. И есть люди… Кто-то преданный друзьям, кто-то предавший. И только внешнее несходство обществ и образа жизни заставляет культурных невежд воспринимать сообщения о далеком горе почти как кино, будто это не на их планете, будто это не рядом с ними, будто никогда не может их коснуться». Воины помнили ее, может, с момента ее появления в деревне, может, вместе с ними она брала аванпост. Но они проводили ее до моста, а дальше машина тоже не рисковала наткнуться на вражеские аванпосты, разве только бандитские засады все еще случались на всей территории острова. И неизвестно, когда бы закончилась эта война. Но отныне становилось ясно — она закончится. И закончится не полным истреблением целого народа. Но сколь еще стерпеть предстояло… И как мало понимают люди в настоящем мирном небе над головой, когда включают это пожелание в свои тосты. А здесь каждый прожитый миг мог считаться достижением и праздником. Жаль, что для осознания ценности мира и жизни порой необходима война и гибель. Может, умели бы ценить, не было бы и войн. А так Джейс только стремилась вперед, к друзьями, снова в деревню. И странные мысли возникали в голове, мысли понимания и протеста: „Есть этот мир. И небо над ним. Небо, почему ты молчишь? Неужели настают последние дни, что ты позволяешь совершаться такому беззаконию? Неужели человечество подошло к краху, если вокруг столько черствости и непонимания? Неужели назло стали говорить добро, если в лицо можно кричать об истине, но лица стали ничтожны пред глобальным экраном? И душа, и человек слишком слабы пред машиной денежных роботов? И все меньше людей видит небо“. И она вдруг отчетливо увидела, что крошечный остров — это весь мир в миниатюре, в страшной миниатюре. Уже даже не реальности, а чего-то, что страшнее реальности, еще более реального, несущегося вокруг острыми осколками. Быть может, снова резануло ощущение собственного бессилия.