Нет вестей с небес

Фурункулы нарывали, казалось, пульсировали, жили своей жизнью, а в черных точках стрежней точно какие-то черты угадывались, точно морды демонов, без кожи из одного мяса. И все на незагоревшей спине Лизы. Три фурункула, точно трехглавый змей. И предстояло сделать больно, чтобы не стало еще больнее, чтобы человек не умер. В этом есть страшная суть всякого лечения. — Держи ее ноги, а ты руки, — кивнул Джейс и Дейзи мистер Алек невозмутимо. Похоже, он не видел никакой опасности. Лиза тихо скулила, предчувствуя волну невыносимой боли, но из последних сил заставляя себя поверить, что потом будет легче, оттого только закусывала заранее плотнее чистый платок, приготовленный Дейзи, чтобы несчастная не откусывала себе язык и губы. — Созрели как раз, — бормотал док. — Перекись принеси, она там, на столе. Джейс подскочила и поставила на прикроватную тумбочку поближе пузырек с перекисью водорода. Это было так страшно. Приходилось видеть, как мучается ее подруга, потому что никакого наркоза у дока не предвиделось, только легкий наркотик какой-то все же позволили вколоть, чтобы хоть немного одурманить разум. Но доктор все равно ее мучил, причинял ей боль, правда, чтобы потом после страданий наступило облечение. Но для измученного пытками сознания Джейс манипуляции над спиной Лизы тоже казались пытками. Особенно, когда приходилось со всей силы налегать на извивающиеся ноги. Может, и держать так не стоило, но если уж Док сказал… Джейс закрыла глаза, чтобы не смотреть. Только в нос в какой-то момент ударил запах гноя. Много же его там было. И не хотелось смотреть на эти три вулкана с темной красной каймой и спекшейся белой окантовкой, которые уродовали гладкую узкую спину. Док вскрывал их последовательно, один за другим. Вскоре Лиза перестала дергаться, обмякнув, только доносилось ее прерывистое дыхание, которое она пыталась восстановить после мучений. То, сколько боли она испытала, Джейс думать не хотелось. Да и что ей представлять — у самой ожоговые пузыри еще не лопнули на руках и лице, частично содранные в процессе побега через джунгли. Но все-таки до пузырей, а не до мяса, так что можно дальше жить, бежать, помогать. Но Лиза! Все из-за того, что так долго не могли найти ее. Все из-за того, что не отговорили идти на остров… Все из-за нее, из-за Джейс. Она ведь не помогла брату наладить бизнес, она ведь не отговорила от безумной отчаянной затеи. И, как всегда, девушка нашла единственную виновную во всех бедах — себя. Может, так и проще. Обвинить, сокрушить себя, да не судить других, на всякий случай, чтобы не стать чудовищем. — Прости… меня, — только прошептала Джейс, ощущая, как кружится голова от этого запаха и от чувства вины, да еще усталость делала свое черное дело. Теперь все снова закончилось на какое-то время. Конечно, они ждали, что на дом еще могут напасть, но в данный момент Герк караулил снаружи. Одно оказывалось очень плохо — им отрезали путь в деревню, там, внизу, явно засела группа вооруженных врагов, которые теперь пытались блокировать пути перемещения ракьят, чтобы сдержать их наступление. — Не падать! Джейс! Выйди на свежий воздух! — скомандовала ей Дейзи. Для нее лечение являлось не таким шокирующим видом. А, выходит, для Джейс убийство уже не являлось шоком, даже тот момент, когда с хрустом ломались кости, когда лезвия ножа проваливалось в животы, как в трясину, чтобы вырвать оттуда жизнь. Но ведь то враги, а это друг. И приходилось причинять ему боль, держать его, словно палач, но для его же блага. Девушка, пошатываясь, вышла наружу, на балкон, вдыхая прохладный воздух, глядя на звезды, предварительно просмотрев оба склона через оптический прицел — никого не маячило в блеклом свечении лунной дорожки. А с тыла они не ждали удара — там дом выходил на такую отлогую скалу, что только на дельтаплане летать с нее. «Неужели этот день закончился?» — только подумала она, опуская оружие. Через полчаса, когда Док все закончил, Джейс все-таки посмела вернуться в тускло освещенную комнату. На стенах плясали тени от предметов — железная кровать, вентилятор. Жутковатый театр. Особенно эти фиолетовые стены, особенно эти кубики в углу на столе возле белого шкафчика. Да еще оставленные инструменты дока. Только сейчас Джейс осознала, что ее подруга чуть не умерла от сепсиса, который мог еще о себе заявить, несмотря на густой запах спирта и привкус перекиси, окутавший комнату. Нет, все-таки Док не посмел отнестись халатно к своей обязанности, в конце концов, наверное, клятву Гиппократа приносил. Или химики не приносят? Но спасал людей. Не важно, с какой целью. Пусть и из мотивов всего сумасшествия. Дейзи помогала доку внизу, оставив в покое Лизу под охраной Джейс, которая несмело подошла к подруге. Лиза лежала на животе, зарывшись лицом в подушку, болезненно всхлипывая, при появлении Джейс девушка приподнялась, тут же бессильно скривившись от неприятных ощущений, но слабым голосом назвала наконец ее по имени: — Джейс! Не уходи! Столько мольбы содержалось в ее просьбе. Казалось, каменный саркофаг, в котором удерживала себя Джейс с момента первого убийства, треснул и мигом раскололся, давая волю всем самым светлым и трепетным чувствам. — Я тебя не брошу, никогда больше не брошу, — шептала Джейс, поглаживая по волосам бедную девочку, опускаясь рядом с ней на колени, точно не зная, как теперь вымолить прощение за то, что так долго не могла прийти на помощь. Лиза перетерпела во много раз больше ужасов, чем и Джейс, и Дейзи: она ничего не могла сделать, не могла попытаться сбежать, потому что не обладала никакими навыками, не таила в себе достаточной озлобленности и агрессии. Она привыкла быть доброй, мягкой, послушной. Она видела боль этого мира, но не желала становиться чудовищем. И она дождалась спасения только своим смирением, не зная, придет ли за ней хоть кто-нибудь. Только чтобы кто-то спас, иным приходится наступать на горло своим моральным принципам, учиться убивать, выживать любой ценой. Но Лиза не сломалась в клетке, перетерпела лечение. Теперь она беспрестанно дрожала и поминутно не могла сдержать слез, даже во сне, порой вскрикивая, точно от удара. Тогда сердце Джейс просто разрывалось, ей и самой снились кошмары, ей и самой приходилось каждый день уговаривать себя не плакать, не выть, но приходилось учиться улыбаться, чтобы не утопить друг друга своим общим горем в море отчаяния, когда для них забрезжила вдруг надежда. С этими мыслями тяжелая от дум голова упала на край кровати рядом с Лизой. Джейс так и стояла всю ночь на коленях, точно скорбный мраморный ангел у могильной плиты. Но девушка была жива! Они обе остались живы! Утром Джейс только долго не могла разогнуть затекшие руки и ноги, особенно шею, точно и правда стала статуей на какое-то время. Но встала, спрашивая Герка о пиратах: никого не появлялось, но оказалось, мужчина не спал всю ночь, так что пришлось спешно отпускать его хотя бы на несколько часов. Вечером отмывали Лизу в старомодной большой лоханке, которые встретишь разве только в фильмах о дворянах девятнадцатого века. Но это показалось невероятной роскошью по сравнению с тем, что попадалось раньше. Дейзи и Джейс поддерживали ее с двух сторон, исхудавшая девушка оказывалась беспомощна, как ребенок, и каждый миг могла упасть или потерять сознание. Дейзи осторожно водила мочалкой по спине подруги, чтобы не задеть крупные пластыри на месте вскрытых нарывов, из которых уже вроде вышел весь гной. Доктор Э. сказал подождать, к судьбе и здоровью Лизы он не проявлял такого участия, как к Джейс и Дейзи, что подтверждало предположения о его навязчивой галлюцинации. Лиза же даже не спрашивала, кто все эти новые люди, которые ее окружают, она еще находилась в бреду, а после освобождения силы совершенно покинули ее, она пребывала то в апатии, то в истерике. И если в состоянии безразличия она еще спокойно и безучастно реагировала на происходящее, то когда с ней случался припадок паники, девушка порой просто начинала задыхаться, размахивая руками, так что одну ее оставлять не представлялось возможным. Может быть, плен сломал ее, отнял разум… Как у всех них. И изменилась ли она… Как ни странно, казалось, что не изменилась, просто показала свои до предела оголенные нервы. И Джейс пообещала отныне заботиться о ней, как о младшей сестре, потому что знала: у девушки больше никого нет. На спившегося отца, оставшегося на большой земле, надежды не было. Остались только они втроем, три женщины, уже почти три сестры, хотя Дейзи и правда намеревалась отправиться дальше с контрабандистом, если позовет. Но для начала все они хотели выбраться. И Джейс уже не сетовала на небо — остались втроем, осталась вместо Райли Лиза, значит, будет заботиться о Лизе, как заботилась все это время о брате. Если такова судьба. И судьба то или злой рок — неведомо. Небо никогда не дает четких ответов. Джейс же не могла существовать, ни о ком не заботясь — в этом и заключался ее смысл жизни. Не в умении стрелять, не в лыжных гонках, а в том, чтобы отдавать кому-то теплоту, помогать тем, кто слаб, защищать их. Поэтому, когда Райли вырос, а своих детей у Джейс не появилось, она продолжила заменять брату мать. Райли… Они ведь так и не сказали Лизе, что стало с ее женихом. И от необходимости этого разговора во рту появлялся солоноватый ржавый привкус слез и горечи. Но пострадавшая не спрашивала пока ни о чем, она боролась пока за прояснение своего сознания, за каждый вздох, не перекошенные слезами и возгласами. Новость о еще одном ударе судьбы она бы не выдержала. К тому же, вероятно, и сама догадывалась, что на встречу надежды мало. Но рано или поздно предстояло рассказать, как все было. Но что толку от лжи? И что даст такая правда? «Лиза, я тебя больше никогда не брошу, — думала Джейс, укладывая снова подругу на втором этаже, выпросив у Дока даже чистую простынь, о существовании которой он просто забывал. — Никогда не покину, не оставлю!» И она снова клялась себе, хотя клятвы утяжеляют слова.