Нет вестей с небес

Ты потерпи, браток, не умирай пока, Будешь ты жить еще долго и счастливо… © Любэ «Давай за…»

В голове метались беспорядочно мысли, Джейс несколько раз зажмурилась. «Так… Что там всегда сначала во всех инструкциях? «Вызвать скорую»… Да, ***!» — уже ругая весь свет, думала судорожно девушка, пытаясь оценить, к каким ранениям относится кровоточащий бок воина. Она знала примерно, что делать, даже немного училась оказанию первой помощи, только не в таких патовых условиях. И хоть бы где-то машина была или рюкзак. Учили Джейс накладывать повязку. Но где таковую было достать? Обыскивать лачугу в поисках аптечки? Да там уже не жил никто, а если и жил, то вряд ли имел что-то хоть отдаленно напоминавшее стерильные бинты. Еще говорили, что можно самому изготовить, но во всех пособиях писали, что необходимо прокипятить, и не важно, о чем шла речь, о марле с ватой, о ткани. А что делать, когда осталась одна женщина рядом с раненым воином без каких бы то ни было средств для оказания первой помощи? При столкновении армий хотя бы где-то всегда госпиталь располагается, а здесь эти отряды… Отряды. Джейс моментально поняла, что пираты не пешком пришли. Подскочила, как ужаленная в поисках машины. Дорога! Где-то пролегала дорога, клочок суши, изрезанный речками, оказался пронизан сложной системой тропинок и ручьев. Взгляд беспорядочно метался от одного валуна к другому, от одного кустарника к другому. Из-за тени деревьев скоро показалась песчаная, усеянная солнечными бликами, дорога. Машина! Джип! Джейс немедленно кинулась ней, выпотрошив бардачок. Аптечка автовладельца там оказалась, правда, разбросанная по ящичку так, что за стерильность отвечать не приходилось. Пираты вообще хоть о чем-то могли думать? Если расстановку аванпостов планировал Ваас когда-то, значит, думали. Он один, видимо, и думал. Остальные — постольку-поскольку, не ценя, видимо, уже ни свою, ни чужие жизни. Как и он. Но этот отряд явно не был склонен к здравой оценке положения вещей. Вроде бы бумажный пакет с бинтом оказался целым, а вот склянку с септиком давно и безвозвратно расколотили в процессе тряски на ухабах, так что и жидкость успела испариться. Либо у врагов были где-то другие аптечки, либо… Да что уже имело значение? Джейс выхватила, что есть. Помчалась обратно к раненому, вместо валика под его колени подложила небольшую синюю пластиковую бочку, найденную у лачуги. Воин молчал, но глаза не закрывал, значит, был еще в сознании. Девушка заставляла себя не паниковать, хотя очень хотелось истошно заорать, бросить все, убежать. Но нельзя. Есть в жизни моменты, когда нельзя бросать, даже если не знаешь, как делать. На их корабле роль врача на себя взяла Лиза, она вроде проходила обучение, интересовалась в школе. Но на врача поступать в свое время не стала, как-то не сложилось. Лиза… Вот кто мог помочь! И не важно, что там между ними произошло. К Лизе. Значит, на аванпост. Джейс торопливо разматывала бинт, вроде чистый и ровный, но уже пропитанный запахом старости, ветхости. И в сотый раз девушка ругала себя, что поплелась включать вышку без всего. Кто ее только просил… Нет, сама хотела сбежать. И виновата ли, что беда пришла нежданно-негаданно? Что сбежала, когда ей сделали больно? Виновата, наверное. Хорошо сбегать, когда вокруг безопасно. Тогда здорово строить из себя непонятого миром гения, обиженного «лишнего человека», а когда бинт покрывался все новыми пятнами крови, которая не желала просто так останавливаться, когда смуглое лицо парня все больше бледнело, становясь пугающе землистым, да и еще в рану мог засыпаться противный мокрый песок, как-то не до философии, не до сияния чистого разума Канта, который верил, что однажды на Земле настанет вечный мир и все придут к согласию. Хорошо ему было мечтать, сидя в своем Кенигсберге, не видел он ни ран, ни разрухи, не видел, как манипулируют умами, как рушат города. Или видел… Уж точно знал. Но все-таки верил. Но знать — не видеть. А уж тем более делать. Руки Джейс дрожали, но верна поговорка: глаза боятся, руки делают. Повязка вскоре туго закрепилась на теле пострадавшего. И даже пакетика с бинтом хватило. Завязать только нормально Джейс не сумела, но для короткой транспортировки должно было хватить. Одно хорошо — сквозное, очень хорошо, потому что, что делать со слепым ранением, вряд ли знали и на аванпосте. Но, наверное, умели всякие раны лечить, должны были уметь, столько лет ведя войну. Не просили же одной милости духов! Люди на островах уже давно знали, что высшие силы помогают только тем, кто сам способен помочь, постоять за себя, за друзей. А она вот взяла и сбежала. И если уж говорить о духах предков… Отец бы не одобрил ее поведение. Стало дико стыдно вдруг, когда перед глазами отчетливо предстало родное лицо, которого так не хватало. Но именно в таких сумасшедших безвыходных ситуациях его образ помогал. Девушка задумалась, как теперь донести раненого до машины, вспоминая все инструкции и советы. В памяти встало, казалось, даже то, чего никогда не читала и не видела, уж точно не могла запомнить. Однако пролистнулось все моментальным справочником. И… ответа не дало. Везде говорили о том, как правильно класть на носилки, как надлежит переносить вдвоем. Вообще писали больше о том, как переносить раненого хоть при наличии каких-то средств. Что делать при конкретном ранении, не говорилось. Как правильно нести женщине мускулистого взрослого парня? Пусть и достаточно рослой сильной девушке, но в одиночку. Единственным подходящим вариантом показался перенос на спине, больше никак она бы не сумела. Воин пытался было сам приподняться, отчего и без того окровавленная повязка покрылась новыми пятнами, но практически упал, едва не потеряв сознание, так что Джейс недолгими уговорами приказала ему не сопротивляться и, как могла, приподняла его, перенося вес на свою спину. Еще винтовка, которая повисла на ремне теперь впереди, и уравновешивая в какой-то мере, и одновременно оттягивая шею и плечи, на которые ощутимо лег вес жилистого тела. Левая нога тоже немедленно отозвалась недовольством боли, как и все старые раны и синяки. Уж бег по джунглям они могли пережить, но это испытание стало для них, очевидно, последней каплей. Но если нет испытаний не по силам, значит, должна была дойти. До машины. Всего лишь до машины. Всего лишь каких-то десять метров, не больше, по траве и через валуны, которые теперь казались непомерной преградой. Шаг, еще один шаг. Не так страшно, не страшно, ведь уже не стреляли, хотя новый отряд мог показаться откуда угодно. И ни сигнальной ракеты, ни сотовой связи. Ничего. И как никогда хотелось жить, не ради себя, не самой по себе. Она несла на себе ответственность за жизнь другого, в данном случае в прямом значении несла. Трава медленно сминалась под сапогами, которые продавливали в грунте глубокие следы. Джейс сглотнула, стараясь как можно более ровно дышать, потому что ее падение и вообще каждое неосторожное движение означало новую боль для воина. — Непр… Неправильно это, — еще ощущал себя виноватым воин ракьят, заставляя от своей беспомощности тащить такую тяжесть женщину. — Не знаешь ты, что тут правильно, — резко отвечала хрипом девушка. Она-то знала: не первая и не последняя женщина, которая на своих плечах выносит раненого бойца. Нередко так и погибали вдвоем. Лишь бы не в этот раз, лишь бы не про них эта история. И не было сил и возможности глядеть по сторонам, ожидая засаду, да и немедленно спрятаться не было бы возможности: спасать свою шкуру, резко отбегая за валуны — не хватило бы цинизма и преступного жизнелюбия, а вдвоем не успели бы. Наконец, показался джип… Когда бегала за аптечкой, он казался таким близким. Тут уже пот градом катился, в груди все пекло жаром, отдаваясь болью вдоль живота. Но донесла. Донесла… Положила раненого на заднее сидение, не зная, так ли надо. Ремнем безопасности закрепила и вроде ничего, и вроде не так страшно уже. Только до тех пор, пока не решила завести мотор… Повернула ключ раз, другой — шипение из-под капота, подергивание, затем проклятая машина протяжно глохла, точно насмехаясь над единственной призрачной надеждой. А воин на заднем сидении лежал, глядя наверх, прямо на слепящее солнце, на этот расплавленный гигантский шар. И что он видел уже там… Солнце ли, а, может, уже поля и леса, где гуляли его славные предки. Лишь бы не торопился к ним. Рано еще, слишком рано. — Ну, давай же, заводись! Заводись, ***! — кляла все на свете девушка, осознав, что джип успешно доставил пиратов, но отказывался, как по злому колдовству, везти ее. Чинить? Нет времени разбираться, что там сломалось, да и, как признавалась, в моторах не сильно понимала. Ничего ее, выходит, в жизни полезного не интересовало. Кому нужен этот биатлон, кому нужны эти картины Гойи, на которых изображен Ваас… Бред… Только не бред. Только не сейчас. Донести любой ценой раненого до аванпоста, а потом уже бредить сколько влезет. А после пережитого существовал риск снова впасть в бред, в беспамятство. Хотя что пережила? Обычный день на архипелаге Рук. Но привыкнуть нереально. И снова она вышла из машины, бормоча парню, дыхание которого уже становилось нехорошо прерывистым, лающим, особенно, когда снова пришлось взваливать его на спину, причиняя новую боль. — Потерпи, еще немного, — уговаривала их обоих Джейс. Доки Валсы. Вроде бы и близко, совсем близко. Все расстояния казались близкими, когда она шла переключать радиовышку, да она вообще не помнила, как и каким путем прошла до нее, как забралась по этим шатким вертикальным лестницам, которые маячили теперь снова совсем неподалеку. Но толку-то теперь от вышки. Как позвать воинов с аванпоста, ей все равно не сказали, то ли потому, что чужая, то ли потому, что сами не обладали отлаженной системой. Выбора не было, только переступать по дороге, оставляя глубокие следы на песке, укрывавшем на данном участке раскатанный грунт надоедливой пылью. Пыль на дороге — это просто пыль на дороге. Не надежды, не тревоги, просто пыль на дороге. И, наверное, у каждого настают в жизни такие моменты, когда кажется, что еще шаг — и все, смерть, только концы отдать. Но отчего-то совершался еще шаг, и второй, и третий, и за ним следующий и следующий. И порой удавалось даже ускориться, хорошо, что хотя бы знала, где этот аванпост. Добраться до горы доктора… Много захотела. Тут и по прямой едва тащилась. Если ракьят и сочли бы нужным искать помощи химика, они бы, наверное, уже от аванпоста сумели донести или довезти товарища. А здесь помощи ждать оказывалось не от кого, небеса-то помогают всегда, но в таких ситуациях только тем, что дают силы не упасть, идти дальше, гнуться, но не ломаться. В ушах звенело, в глазах плыл разноцветными пятнами душный воздух, казалось, что из носа того и гляди хлынет кровь. И в какой-то мере даже этого хотелось, но лишь на том уровне, что подсознание на данный момент путало кровь с водой, которой катастрофически не хватало пересохшему горлу. Люди-то все о высоком твердят, о благородном. О том, какие они непонятые и непонятные. Здесь понимать оказывалось некого, ни себя, ни человека, жизнь которого хотелось сохранить. И еще находила в себе силы бормотать: — Сейчас… уже скоро, потерпи, потерпи… Он отзывался иногда осиплым голосом. Его крупные руки свешивались безвольно через плечи, но, кажется, сознание все-таки все еще не покидало его. А если бы покинуло, стало бы совсем жутко. И на панику и злость, на случайности не оставалось времени. Какие-то случайности роковые, нехорошие, а какие-то, вроде бинта, добрые, помогающие. Ведь кому-то случалось и без бинтов загибаться вообще в одиночестве в джунглях с гноящимися ранами, на которые слетались мухи. Насекомые и так-то не оставляли без внимания липкие от пота тела людей, облепляли свежие трупы, и к раненому подлетали беззаконно кровопийцы. Джейс с силой выдыхала, моргая, когда летающие гады норовили сесть на лицо, попасть в глаза. Нескольких поймала ресницами, одна все-таки ткнулась в правый глаз, отчего дорога на некоторое время расплылась, глаз явно покраснел, из него покатились слезы, но движения девушка не прекратила. И эти слезы ничего не значили. Ни плакать, ни умирать она больше не хотела, паника тоже отступала. Есть другой вариант расхожей поговорки, очевидно, должен быть: мозг боится упасть, а ноги идут. Силы покидали быстрее, чем хотелось бы, последние силы, драгоценные. И, наверное, каждому знакомо ощущение этой дикой нелепости от ощущения, что дорога не закончится, если упасть посреди нее. Есть в жизни ситуации, когда неоткуда ждать помощи. Джейс знала это чувство по соревнованиям, там все зависело от нее. А образ отца поддерживал ее и по сей день. И ненависть к врагу, Ваасу, придавала иных сил с некоторых пор. Как ангел и демон, как свет и тьма. И неверно говорят, что без зла невозможно добро, но если вокруг нет добра, то зло тоже может служить стимулом к жизни, особенно во имя добра. Но зло и ярость — разные категории. Ярость и озлобленность на всю эту несправедливость не позволяли оставаться равнодушной Джейс. Зло делало безразличным к судьбам людей Вааса. Он видел самое сердце этой катастрофы, он сам же ее устроил. И страдал или не страдал от осознания своего зла, своей замкнутости в повторении бессмысленных действий — неведомо и неважно. Несущественна одна личная драма, когда на песчаной косе так и остались лежать пять крепких парней, которые хотели жить; когда женщина пыталась вынести на себе раненого шестого. Но только от личных драм порой устраиваются трагедии многих людей. Пыль покрывала кожу шершавым слоем, песок скрипел на зубах бензиновым привкусом. Взгляд уже ничего не выражал, от усталости не осталось никаких чувств. Может, оно и к лучшему. Просто идти, как робот, как машина. Уже Доки показались вдали, вернее, скала, за которой, знала, лежат Доки. Лишь бы тот, кого несла, потерпел еще немного, еще несколько минут удержал бы душу в теле, а там бы верные друзья делом и заговором сумели бы отогнать нависшую черной тенью смерть. С косой или с чем уж она, островная, с петлей лиан, с ожерельем из клыков леопардов, как на одеянии Цитры. В женщине, как ни странно, много от смерти. Неудивительно. Мать может дать жизнь, мать может убить. Женщина — неясная ночная стихия, никто больнее не сделает, никто живее не сделает. А вот вполне ясно шла Джейс по дороге, но воин ракьят ее все равно опасался, даже после всего, что она сделала для его спасения, он подавал слабо голос: — Говорят, ты несчастья приносишь… Цитра говорит… — Ничего, ничего, пусть говорит, — суетливо бормотала девушка. — А я не принесу. Ты, главное, потерпи еще немножко… Пыль застилала глаза. Или не пыль, а предобморочная пелена. Гул в ушах отзывался то прибоем, то отзвуком мотора, отчего делалось жутко. Но надо было идти дальше. В Доках Валсы могла помочь Лиза. Хоть бы она помогла… В этих инструкциях никто не говорил, что тот, кто переносит, имеет риск тоже упасть. В инструкциях никогда не говорят о людях, хотя вроде для людей пишут. При инструктаже непрофессионалов тоже показывают ненастоящее, даже на учениях не по-настоящему все, а как сталкиваются в реальности… Что делать, куда бежать, как помогать? Вопросы сами отпадают. Кому везет, кому хватает знаний и сноровки — помогают. Кому не везет, у тех умирают, оставляя на всю жизнь чувство вины: не успели, не сумели. И что это было — игра удачи или недостаточная подготовка — никто не ответит. Доки… Вот они — бетонные блоки, вот они, портовые контейнеры, генераторы, синий флаг с белым деревом на флагштоке. Синий цвет. Не красный. Дошла… И уже не слышала, как ей навстречу выбежали воины ракьят. Только ощутила, как со спины сняли ношу, бережно перекладывая раненого товарища на носилки, торопливо унося в штаб. Уже как полагается, двое воинов. Ей что-то говорили. А она только стояла у входа на аванпост, снимая винтовку, держа ее за ремень. Дошла… Ноги и руки дрожали, не от стресса, от перенапряжения. Парень-то был не толстый, здесь толстых не жило, но мускулистый, рослый индонезиец. Наверное, индонезиец или таиландец. А как назвать коренное население острова, никто и не знал. У острова ведь когда и название было иное. Рук Айленд — изобретение колонизаторов. Не иначе. Но ничто не имело значения, пока несколько секунд она стояла, шатаясь. Больше оказывать посильную помощь не могла. У всего, даже у металла, есть лимит прочности. И Джейс, видимо, упала бы, не в силах переставлять больше ноги, если бы не истошный, ни на что не похожий сорванный голос, знакомый голос. Крик! То не песни, а рык, то не плач, а лишь крик… Далекий крик, нет, близкий крик. И это был крик Дейзи. Дейзи! Женщина неслась навстречу прибывшей, воздевая руки к небу, глаза ее безумно расширились, рот невозможно искривился, как и все лицо, до неузнаваемости. — Джейс! А-а-а-а! Дже-е-ейс… — истошно вопила женщина. Кричала, громко, охрипши, стеная. Не передать этот звук, нечеткий, невольный, отнимающий дыхание и способность рассуждать: — Лиза… Ой, Лиза… Лиза… Холод. Тропики стали крайним севером. Холод, сдавивший изнутри ударом в солнечное сплетение. Дыхание перехватило, в глазах уже по-настоящему потемнело, Джейс схватила Дейзи за плечи, едва сама не падая: — Что с ней? Ее забрали пираты?!