Нет вестей с небес

Ветер в твоих волосах: То же, что вечность назад. Время застыло. Луна и солнце встали в ряд. © Ария «Беги за солнцем»

Бежали стремглав мимо ржавой вышки, все вверх, не разбирая троп, пугая горных орлов, сидевших на самых вершинах. Это просто ночь, это просто бег, много пуль вокруг, злой ведь человек. Пережить-прожить, повторить все вновь. Звуки — не слова. И себя не выплавить — высекай из камня. Солнце падало стремительно в страну вечных сумерек, его ладья ломалась пополам, трещала щепками деревьев, сквозь которые продирались судорожно беглецы. Джейс ничего не высказали, а самой осознать вину… Успеется, если останется, кому осознавать. Хотя пираты, очевидно, не видели впотьмах, кто нарушил их расхищение схрона, но Ваас-то уж мог догадаться, что это вор пожаловал за своими алмазами. Или он тоже ощущал приближение… Нет, не Герка, а Джейс. Бред и реальность смешивались неровными струнами клокочущих игл стресса. Горы высились черными громадинами, вдали истошно завывали псы, леопарды в долине выходили на охоту, в лицо ударялись ветки. Джейс бежала, прося только одного у нестерпимо ноющих ног — быстрее, быстрее. Некому прийти на помощь, кроме этих ног. И не важно, что рядом так же, превозмогая последний предел усталости, взбирались в горы, подальше от аванпостов, друзья — им тоже никто не мог помочь. И они никому, только друг другу и то — слабовато. Сосчитать количество врагов они не успели, но уже знали, что главарь без своей своры редко перемещается по острову. Все логично, тоже человек, тоже убить могут, это только полоумная путешественница, вроде Джейс, может в одиночку отправиться в Бедтаун. Но у нее просто не оставалось выбора. Никогда, ни разу судьба не спросила ее, чего желает она, что важно для нее. Только долг и данность — а дальше выбирайся, как знаешь, даже если не ведаешь. Над ухом просвистела пуля, девушка инстинктивно пригнулась, беззвучно вскрикнув. Нет, к этому привыкнуть не то что невозможно — с каждым разом все хуже, все страшнее, чем больше смертей и боли видела, тем глупее казалась давняя идея покончить с собой. Да чтобы ни произошло, но не хотелось даже представлять, как этот жужжащий кусок металла пропорет кожу, мышцы, вопьется во внутренние органы. Как у Лизы… По ее воле… Нет, бежать! Бежать от этого, куда угодно, все выше, в горы, в неизвестность, на самый край, но бежать. И не до мыслей о смыслах. Палили хаотично на слух. Приходилось уходить с тропы, Герк снова куда-то вел, но казалось, что уже не ведает верной дороги, потому что вскоре предстали пологие отлогие склоны, бугры и рытвины, из-за которых отчаянно подворачивались ноги. Просто выжить, даже если невыносимо дальше жить, даже если невозможно остаться хоть на миг один на один с собой. Но, может, все это бред, если в минуту опасности с человека слетает людская оболочка и остается оголенным проводом, бьющий бешеными искрами, инстинкт зверя, которого беспощадно преследует охотник? Солнце доставало меч, но змей плевался ядом, прожигая сталь насквозь, и трезвон этой битвы пронзал людской слух на земле, прошивая ночь нестерпимым гомоном выстрелов. Беглецы поминутно оглядывались, Джейс не понимала, как они еще не сорвались в пропасть, особенно, когда исчезло даже подобие тропы. Даже пираты не слишком рьяно теперь лезли за ними, а под ногами скользили камни. И хотелось уцепиться за траву, за воздух, за чистую жажду жить. Но жить — не быть: можно всю жизнь выживать, так и не узнав бытия, потому что в нем нет цели. Но почему-то не желают просто так прощаться с этой ломаной нитью судьбы, не любят слепым норнам ее передавать под ножницы. И каждый день — дамоклов меч, и каждый день висит топором гильотины. Над миром всем песками времени негромко просыпаясь сквозь пальцы, уходя в землю и на небо. Но лишь бы души в камни не ушли, а то казалось, что камень душит, тяжелый валун прямо под грудиной, где поет птица души. Осипла давно, крошечная птица с оборванными крыльями, с вырванным языком, с окровавленным сердцем снаружи. Но нет — только воздух рвал в клочья легкие, хуже, чем на самой сложной и длинной трассе в самой яростной гонке. Страх, паника — вот оно, настоящее соревнование, когда один противник. Даже не Ваас. Гибель. Руки и ноги дрожали, но пружинили от камней, когда приходилось фактически перелетать вдоль склонов там, где разве только горные козлы отваживались ходить. Тело двигалось само, разум уже отказывался все это понимать. Камень — будто великан с руками, а луна на небе — глаз змея. Под ногами пропасть — будто бы и близко, даже и не страшно. Если станет страшно хоть на миг, так настанет смерть, чаще ведь от страха. Страх подкашивает ноги, сбивает с дороги. Райли от страха повернул к врагам… От страха ли… «Лиза… Лиза, моя Лиза»… Призраки, голоса, острые грани травы, режущие сознанье, трава выше неба, крестом пропоротого насквозь вопросом страданий без назначения. Голоса на краю бездны, где вдоль горы стлалась узкая лента дороги. Только выстрелы стихли — уже легче. Зато пираты потеряли след, не думали, что Герк найдет тропу, вернее, груду камней высоко над дорогой. Только Джейс уже мучили галлюцинации, ей казалось, что Ваас выследит ее, из-за нее, найдет, учует, как навья. Не просто же так мерещился он в каждом облаке, в каждой тени, в каждом камне, точно насквозь пропитав своим духом безумия весь остров, гниющим духом… Пока ползли вдоль горы, не ведая, в какой миг оборвется этот путь и что делать дальше, Герк тихо матерился, Дейзи поминала всех святых и грешников, Джейс молчала, остервенело вцепившись в винтовку, боясь задеть каждый камень, чтоб не сорвался, не загремел, не выдал. И так уж бед наделала… От немедленной расправы спасло только некоторое расстояние и расположение болотца в низине. Так появился призрачный и томительный шанс на избавление, шанс, ради которого рискнули всем. Чтобы выжить, рискуют жизнью, чтобы выжить - порой гибнут. Камень-птица не поет, камень-птица лишь стучит кровью в ушах, тьмою в глазах. Мир ударялся во взгляд непропорционально большими линиями, искажения, плеткой полосующими склоны лунного света, а в шорохе листвы одиноких деревьев, разбросанных по косогору, чудились шаги врагов. И больше всего, как оказалось, угнетало сознание того, что Герк тоже без понятия, куда теперь бежать, он-то считал, что успеет опустошить свой схрон до прибытия пиратов. Но, выходит, права была Цитра… Проклятая, Великан, приносящая несчастья… Или это слова Цитры прокляли, обломали веру в себя, облили дегтем и подпалили болящие остатки крыльев, чтобы душа мучилась в огне, чтобы сжималась от своей мнимой порочности. Мнимой? Непорочных убийц не бывает. Но откуда тогда легенды и притчи о солдатах, что пополняют армию ангелов, чтобы продолжать борьбу со злом вечно, потому что нет ей конца. Может, так и устроен мир, может, никогда не случится той золотой эпохи, когда не надо никуда бежать, когда не разрушают последние прибежища, когда не отнимают последнее, нажитое непосильным трудом, когда не убивают ближних ни за что… Но если не настанет, если везде только вечная война, то для чего вообще перескакивать через пропасти, для чего бежать куда-то, стремясь спастись? Джейс не задумывалась, хотя давно уже поняла, что со смертью Лизы в ее жизни не осталось ни единой цели. Мама… Где-то там, на большой земле ее, наверное, ждала мама. Но не одну, а с Райли. Если ждала… Что если… Нет, страшные мысли — чудовище. И Джейс закрывала свое взрывающееся ужасом сознание, которое слабо соприкасалось с реальностью, автоматически командуя телом, помогая совершить верные движения. Но отчего-то образ человека, который подарил жизнь, не помогал найти в себе тягу к цели дальше вить зачем-то нить своей судьбы. Ведь не норны ее ткут, сам человек в шумном цехе стоит и глядит на полотно возле станка. Только остановить его не может: если одна нить оборвалась и вместо качественного полотнища идет брак с дырой посередине. А у нее все нити полопались, одни прорехи остались. Если одна судьба — нить продольная, то к ней всегда нужны и поперечные, иначе не будет ткани, иначе не совьется орнамент. Останется только бесполезное своим бездействием остановившееся веретено. И Джейс ощущала, что разве только Дейзи еще удерживают бег этого неумолимого станка в сумасшедшем цехе, глушащим страшным гудением. Но теперь-то все проще — бежать, а не думать. Проще — хвататься за скалы, сдерживая крик из-за ободранных рук, в свежие раны на которых вклинивалась пыль и земля, смешиваясь в липкое месиво. Может, из-за того и не сумела попасть. Но нет — враг был точно в прицеле. Заговоренное оружие будто свою волю порой обретало — попадало, когда не было шансов и промахивалось, когда стрелок молит попасть. Впрочем, молил ли… — Винтовку закинь за спину, — все-таки тихо напомнил Герк, когда пробирались по тонкому карнизу. Дейзи уже давно цеплялась за камни, приникая всем телом к стене скал, а Джейс же будто забыла, что значит слово «опасность». Она вообще будто забыла все слова. Утонули в беге в скрипе щепок ладьи солнца. И змей где-то шипел рядом, и скалил острые стволы автоматов, тысячезубый, стоголовый. Но оставалось только идти и надеяться, что тропинка не оборвется, потому что целая ночь на узком карнизе — отвратительнейший исход. Веревку бы им, да, ту самую, которую они брали для спасения Лизы с корабля, не пригодившуюся веревку. И ее не оказалось, когда могла бы помочь с подобием альпинистского оборудования. Герк не верил, что закончится бензин, не верил, что придется убегать от пиратов, надеясь по узким, но все-таки тропинкам пересечь хребет. Но остров пришел в движение, страшное движение. Кто-то потревожил гнездо шершней, и они стали жалить злее, все более неожиданно, ядовитые, сумасшедшие, не видящие иного смысла своего существования: только больнее впиться жалом. Да только шершень один раз ударит и сам подохнет, а человек — нет, зверолюд — сотни и сотни раз. — Нет, я не… не могу! — обернулась Дейзи, увидев высоту скалы и ширину карниза. По щекам женщины катились уже слезы, поблескивали в лунном свете. Она все плотнее цеплялась то за камни, то за Герка, который, как мог, пытался страховать, ведя себя достаточно уверенно и серьезно, казалось, еще более серьезно, чем в день, когда вызволяли Лизу. Лиза. Нет, лучше забыть это имя на какое-то время, чтобы ноги не дрожали. Но не навсегда, потому что забвение хуже смерти. — Ничего, ничего, — шептал Герк. Дейзи только пыталась ровнее дышать и дальше продвигалась вместо со всеми в неизвестность. Джейс ощущала, как сознание ее погружается в какое-то нехорошее подобие транса. Головокружение было чревато падением, но напротив — ощущение опасности уничтожило панику и всякий страх, она начинала понимать постепенно, что ощущали берсеркеры, хотя вроде бы не пила настойки из мухоморов. Собственная жизнь больше не ощущалась чем-то отдельным: она воздух, она камень, она луна, она солнце в ладье… Змей. Ее цель — победить змея. Ваас… Нет, он хуже любого змея. Он Великан. Змей-Великан, а она… Она просто шла вдоль обрывавшегося карниза скалы. — Прыгай, — вдруг послышался голос Герка. Тропа все-таки исчезала, превращаясь в нагромождение валунов, рассеченных достаточно широкими пропастями. — Герк… Оставьте меня здесь, я не могу, — стонала Дейзи, закрывая лицо руками. — Прыгай! — невероятно властно и твердо негромко скомандовала вдруг Джейс. Голос солдата, голос командира, беспощадный. Причинить боль, моральную или физическую, чтобы спастись — это ли порок? Это ли грех? Когда допустимо, когда нет. Никаких вопросов цены не стояло.