***
Мягкая красота Шира сменялась более суровыми холмами Пригорья. Среди зеленых трав, будто огромные стёртые зубы, теперь проступали серые валуны, поросшие мхами и лишайниками. Деревьев становилось всё меньше, да и сам лес перестал быть таким уютным, как в Хоббитании. Бри и Великий тракт остались позади. С каждым днём отряд уходил все дальше на восток. Ночевали теперь под открытым небом. Зато и пирушек с песнями гномы больше не устраивали. Однако волшебница ночами всё равно не смыкала глаз. Корни и шишки немилосердно впивались в спину, проступая сквозь шерстяное одеяло. Гномы храпели на все лады. В темноте что-то кряхтело и ухало, чьи-то глаза мигали огоньками ночных светляков, а в небе то и дело шныряли неуловимые тени, нарушая безмолвную красоту звёзд. Феанора знала лес. Она различала каждый его ночной шорох, понимала, что бояться нечего. И всё равно эти звуки тревожили. Учить руны уже не было сил. Она просто лежала с открытыми глазами в ожидании рассвета, разглядывая драгоценные россыпи у себя над головой, и ни сон, ни видения, ни грёзы не посещали её. События последних недель сплетались в одну бесконечную цепочку, и её сознание страдало, не имея даже короткого отдыха. Гэндальф то ли хотел преподать урок своей ученице, то ли действительно целыми днями обсуждал что-то крайне важное с Торином, в любом случае, с Феанорой он почти не разговаривал. Зато Бильбо с удовольствием коротал дорогу за беседой с волшебницей, и ей уже не было так одиноко, как в первые дни. Его непосредственность и открытость восхищали девушку, и, несмотря на некоторую суетливость и простоту, он оказался образованным, начитанным хоббитом. Бильбо болтал без устали. Трактирные небылицы чередовались с рецептами собственного сочинения и выдержками из книг, повествующих о великих битвах. К тому же полурослик немало знал о народах Средиземья и смог поведать волшебнице о гномах много такого, о чем она никогда не слыхала. — Знаете, госпожа, гномы, когда женятся, плетут друг другу венчальные косы! Да-да! А вместо колец у них гребешки для волос и заколки! — заговорщицки сообщил хоббит Феаноре, труся следом за ней на своей лошаденке. Она даже улыбнулась, представляя, как Мастер Бэггинс воровато оглядывается по сторонам у неё за спиной. — Я слышал, что гномы — жуткие ревнивцы, но к своим женщинам относятся с большим почтением и уважением, — рассказывал Бильбо. — Знаете, госпожа Феанора, гномы могут полюбить только раз в жизни, если вдруг им не ответят взаимностью — они так и доживают свой век в одиночестве. Поэтому у них считается большой удачей найти себе жену, ведь гномок мало, на всех может и не хватить! Видимо, из-за этого они и прячут своих женщин ото всех и ужасно сердятся, если кто-то даже просто на них посмотрит, не то что заговорит или дотронется! Зато они разрешают своим женщинам выбрать любое ремесло. Каждая из них может вышивать гобелены, ровно как и ковать оружие. Я даже слышал, что есть гномки-воительницы, которые сражаются вместе со своими мужьями. Вот бы хоть одним глазком взглянуть на такую! Хоббит мечтательно вздохнул и замолчал. — Ты очень осведомлен о подгорном народе, Мастер Бэггинс, — заметила волшебница. — Я просто люблю читать, и частенько бываю в трактирах, да и гномьи торговцы нередко захаживают в Хоббитанию. До Синих гор от нас рукой подать, — зарделся польщенный хоббит. — Мне бы ещё их блюда освоить, вот было бы славно… Тут уже Феанора не сдержала смех, и они вместе расхохотались. О народе гномов волшебница и правда знала немного, да и то больше по книгам да из рассказов Гэндальфа. Те представители подгорного народа, с которыми ей выпадало встречаться, отличались обходительностью и хорошими манерами. Однако из всего отряда на них походили разве что важный рыжебородый торговец Глоин да носатый убелённый сединами Балин. Но если Балин ещё иногда из вежливости перекидывался с девушкой парой ничего не значащих фраз, то Глоин её принципиально не замечал. Не в его это было правилах — просто так беседовать с остроухими. Вот если бы она возглавляла торговый караван… Тогда другое дело! Волшебница уже запомнила имена всех участников отряда, наблюдая за ними, украдкой прислушиваясь к разговорам. Со временем девушка заметила, что не только она одна не спит ночами. Кроме пары дозорных, которых начали выставлять сразу, как отряд ушёл с тракта, бодрствовал ещё и Бифур — странный гном с застрявшем в голове куском топора. Волшебница украдкой рассматривала его рану, дивясь каким образом этот инструмент до сих пор не умертвил гнома, но так и не смогла объяснить подобное. Однажды под утро, когда ей стало совсем тоскливо встречать предутренние сумерки одной, она встала, чтобы размять затёкшие ноги. Бифур, словно каменное изваяние, сидел неподалёку, как всегда глядя прямо перед собой. Рядом с ветвей сорвалось что-то тёмное, и Феанора непроизвольно пригнулась, чуть не наступив на одного из спящих гномов. — Dragazhar, — произнёс Бифур на чистейшем эльфийском. — Uuma dela.** — Lle quena i’lambe tel’ Eldalie? *** — Девушка взглянула на него с удивлением. До недавнего времени она слышала, что гном изъяснялся исключительно на кхуздуле. В отряде поговаривали, что он не помнит даже всеобщий. — Larem**** — гном поднял глаза и вдруг протянул волшебнице открытую ладонь. На ней лежало яблоко. — Diola lle, — поблагодарила Феанора и, взяв угощение, пошла к своему одеялу. Когда она вновь посмотрела на гнома, он безучастно обозревал светлеющий горизонт. Больше Бифур с ней не заговаривал. Остальные гномы упрямо молчали, не желая сказать волшебнице и двух слов. Молодой застенчивый Ори, ведущий летопись похода, с любопытством косился на кожаный томик волшебницы. Но стоило ей повернуться в его сторону, торопливо отводил взгляд и краснел. Темноволосый Кили, племянник Торина, просто разглядывал девушку при любом удобном случае и даже пару раз пытался ей подмигнуть. Однако остужающий взгляд дяди быстро сбивал с гнома всё дружелюбие. Весёлый Бофур сыпал шутками и болтал без умолку со всеми, кроме Феаноры. Его толстый брат Бомбур, казалось, вообще всё время молчал. Тем более что рот у него всегда был занят — гном постоянно что-то ел. Гномы постарше вели себя ещё более сдержанно. Один только лысый здоровяк Двалин смотрел на волшебницу с явным презрением. Воин всем своим видом старался показать, что эльфийке среди гномов не место, будь она хоть ученицей Гэндальфа, хоть самой Владычицей Лориэна. — Понабрал с собой чародей. Чихнуть некуда! — услышала как-то его ворчание Феанора. — Ещё бы цирюльника с молочником прихватил! Собирай потом ихние потроха по ёлкам… «Отчего они так со мной? Думают, я стану обременять и задерживать отряд? Или вызнаю их гномьи секреты? Чем заслужила я столь суровые взгляды? Неужели только тем, что я эльф?» Разумеется, из уроков истории Феанора знала про дракона Смауга, напавшего на Чертоги Эребора, про то, что гномам пришлось покинуть дом и искать себе новое прибежище. Знала она и про то, что лесные эльфы под предводительством Владыки Трандуила, живущие недалеко от Одинокой горы, отказались тогда помочь своим пострадавшим соседям. Однако легенды, как водится, были покрыты толстым слоем пыли, как и старинные книги, повествующие о них, а потому события те казались волшебнице слишком далёкими. Феаноре было даже немного обидно, что гномы отряда так холодны с ней, ведь она сама ничего плохого им не сделала. Волшебница продолжала теряться в догадках, пока в один из вечеров ясность в происходящее не внёс Балин. Тот день выдался тяжелым. Дождь лил, не переставая. Дорогу развезло, и пони с трудом передвигали облепленные грязью копыта. Даже эльфийский плащ не спасал от потоков воды, нещадно льющихся из низких серых туч. Феанора промокла до нитки, и одежда противно липла к телу, заставляя ежиться от холода. Временами дорога становилась настолько непроходимой, что приходилось слезать с жеребца и вести его в поводу. Сапоги утопали в жирной грязи, чавкая и грозя стать вовсе неподъемными. Потом волшебница вновь забиралась в седло, продолжая мокнуть и размазывая глину по бокам пони. Долгожданный привал почти не принёс облегчения. Неспокойная угольно-чёрная ночь укрыла предгорья, будоража слух и воображение далеким воем зверей и криками птиц. От этих звуков по спине пробегал холодок, а сердце замирало, пропуская удары. Даже сидя в свете пламени, волшебница ощущала тревожную живую темноту у себя за спиной и поминутно боролась с желанием оглянуться. Укрыться от дождя оказалось негде. Кое-как поужинав, гномы собрались вокруг костра в попытках согреться и просушить одежду. По кругу пошли фляги с горячительным. К изумлению Феаноры, лысый здоровяк Двалин достал из заплечного мешка походную лютню и, бережно покрутив колки, принялся перебирать струны своими крупными грубыми пальцами. Лютня в его руках зазвучала нежным и трепетным голосом, и тогда Балин вдруг запел. Это была баллада о том, как дракон напал на Древний Эребор. Низкий бархатный голос седовласого гнома то почти замолкал, то вновь набирал силу, заглушая дождь и шумное дыханье собратьев. Слова его были наполнены страхом и горечью, печалью и безысходностью, отчаяньем, не стершимся за много лет, и гордостью за свой народ и своего короля, сумевших преодолеть беду и не павших духом. Слова эти затрагивали самые потаённые струны души и, казалось, никого не могли оставить равнодушным. Волшебница слушала, затаив дыхание, позабыв, что сидит у костра, и когда Балин умолк, украдкой сморгнула слёзы. Ей показалось, что гномы разделили с ней нечто сокровенное, предназначенное лишь для своих, и она долго потом сидела у потухшего костра, думая о цели их нынешнего похода. Эта история многое расставила по местам, и Феанора впервые почувствовала, как много значит этот поход для гномов. Она вдруг поняла, что с самого начала пути переживает лишь о собственных неудобствах и даже не пытается чем-то помочь. Почувствовав жгучий стыд, волшебница решила всеми силами участвовать в жизни отряда, чтобы стать наконец его частью. В сердце её, казалось, навсегда поселилась частичка той горечи, что гномы испили сполна, потеряв свой дом и близких в драконьем пламени.***
Наутро погода наладилась. Небо разъяснилось и встречало отряд розовеющей лентой горизонта. Гномы воодушевленно седлали пони, ожидая горячего завтрака. Хоббит с первых дней пристроился к толстяку Бомбуру — помогать с готовкой. Он крутился волчком вокруг котла — чистил, нарезал, помешивал, а иногда добавлял приправы. Неповоротливый повар был рад такому помощнику и, наблюдая за его суетой, довольно потирал руки. Походная стряпня не отличалось разнообразием, а хоббит умудрялся с помощью своих трав придать ей новый вкус, да и шевелился в разы быстрее тучного гнома. — Я могла бы вам помочь, — предложила Феанора, подойдя к костру. Бильбо радостно кивнул, а Бомбур встал столбом, приоткрыв рот, и уставился на волшебницу так, будто увидел живого тролля. Когда первое удивление прошло, он промычал что-то невнятное и поискал глазами Торина. Короля поблизости не оказалось, и толстяк, заметно повеселев, вежливо спросил: — А госпожа умеет готовить? — Если честно, не очень. У эльфов еду готовят мужчины. Так принято. Но эльфийки традиционно пекут хлеб — это я могу. Гном призадумался: похоже, он не знал, как применить с пользой такое умение. Мука в запасах имелась, но пекли из неё лишь раз, когда отряд отдыхал, сойдя с Восточного тракта в леса. В другие дни на такие излишества времени не хватало. — Мы с Гэндальфом обычно ели на постоялых дворах, когда путешествовали, — торопливо объяснила Феанора. — Но я смогла бы чистить и резать овощи. Бомбур добродушно улыбнулся и протянул было ей нож, но в последний момент взглянул на её руки и передумал. — Больно уж ручки у вас нежные, госпожа. Пальчики тонкие — того гляди переломятся. А то обрежетесь да поранитесь? Лечить вас придётся. Лучше не стоит. Да мы и сами справляемся. — Нам бы трав кое-каких… Вы ведь в этом разбираетесь?! — пришёл на помощь смущённый Бильбо. — Разумеется, подскажи, что именно тебе требуется, — поджала губы волшебница. Она не ожидала, что гномы не допустят её даже на кухню.***
Весь день отряд пробирался лесными тропами, а к вечеру остановился на ночлег у сгоревших развалин. Фермы в Диких землях попадались нечасто, слишком много опасностей таили в себе эти места. Орки, лихие люди, даже тролли могли пожаловать на огонёк, а помощи ждать неоткуда — за много лиг поселений не сыщешь. А потому почерневшие постройки никого не удивляли. Поляна казалась более чем подходящей для ночлега. Места вдоволь, невдалеке большой луг, где можно пустить пастись пони. С севера её заботливо прикрывали скалы, не давая холодным ветрам трепать шелковистые травы и рвать листву с раскидистых вязов. Покойно и уютно показалось волшебнице под их сенью, словно древние исполины сами тянули к ней свои заботливые ветви-руки, спасая от зноя, суля долгожданный отдых. Здороваясь, девушка провела пальцами по бархатистым листочкам, и в темно-зеленых кронах загудел в ответ ветер. Гэндальфу поляна не понравилась. Спрыгнув с лошади, он пожевал трубку, долго хмурился и наконец пошёл осмотреться. Торин сперва приказал вставать лагерем, но после некоторых раздумий всё-таки отправился следом за чародеем. Расседлав пони, отряд принялся обустраиваться на ночлег, когда со стороны леса вдруг послышался стук копыт. Мигом побросав поклажу, гномы выхватили оружие и образовали полукруг, проворно толкнув Феанору и хоббита за свои широкие спины. Из-за плеча Двалина волшебница видела, как на тропе показался одинокий всадник. Невысокий и светловолосый, он устало ссутулился в седле, и Феаноре подумалось, что это гном или хоббит. Видно было, что позади у него не один день лихой скачки, да и его низкорослая лошадка выглядела порядком измотанной. Волшебница не ошиблась. Стоило всаднику подъехать ближе, как Кили вдруг опустил лук и коротко выдохнул: «Брат!» Остальные, помедлив с пол минуты, вложили оружие в ножны, и напряжение сменилось радостью. Подъехав к отряду, гном тяжело спрыгнул с пони. Он был молод, хотя и заметно старше Кили. Лицо запылённое, усталое, длинные усы и волнистые волосы заплетены в косы. Борода у гнома, как и у Торина, была коротко острижена, а может ещё просто не отросла. — Брат! Вот это да! Ты один? Как ты нас нагнал? — Кили тут же бросился гному на шею, не переставая обнимать и осыпать вопросами. Остальные окружили их. Балин приветливо улыбался, похлопывая обнявшихся братьев по спинам. Двалин озабоченно качал головой, хотя видно было, как разгладилась суровая складка меж его бровей, а в глазах вспыхнули неугомонные искорки. Бофур размахивал ушанкой и уверял остальных, что такое дело непременно нужно отпраздновать, желательно прямо сейчас. Волшебница и хоббит остались стоять в стороне, хотя Феанора заметила, как оживился и обрадовался Мастер Бэггинс при виде светловолосого усача. Судя по всему они уже были знакомы.* — Что за гвалт?! Что тут происходит? — раздался за спиной настороженный голос Торина. Мигом замолчав и потупив взоры, гномы неохотно расступились, давая предводителю подойти к прибывшему. — И что это значит, Фили, сын Олофа? — медленно проговорил король, скрестив руки на груди. Вся его фигура будто окаменела, лицо превратилось в суровую маску, лишь синие глаза пылали гневом. — Это значит, что я не могу оставаться в стороне, когда мои братья, рискуя головой, пытаются вернуть нашу Древнюю Родину, — ответил молодой гном спокойным глубоким голосом. Фили выпрямился и сделал шаг вперед, показывая, что не намерен отступать. Волшебница отметила в его облике те же благородные черты, что у Торина, только они показались ей более мягкими, не такими суровыми. Будто вода отшлифовала гранит, сгладив острые углы. Светлые глаза гнома смотрели с вызовом, но казались теплее, хотя упрямства в них было ни чуть не меньше, чем у Торина. — Мы уже говорили об этом, — напомнил король. — Да, дядя. И я не вижу смысла… — Погеройствовать захотелось?! — перебил его Торин. — Приказ короля уже ничего не значит для тебя? Или ты забыл, что я не только твой дядя? — Ты — мой король и я присягал тебе на верность. Но я не могу поступить иначе, ибо хочу остаться честен не только с тобой, но и со своей совестью! Не пристало воину и наследнику рода Дьюрина отсиживаться взаперти, как крысе, когда от этого похода зависит будущее всего нашего народа! — Какая пламенная речь! Ты даже вспомнил, что ты наследник! — пророкотал король, и волшебнице показалось, что сгущающиеся тучи вот-вот разразятся грозовым шквалом. — Ты ставишь свои желания выше нужд рода и своих собратьев, оставляя наш дом без опоры и предводителя. Это уже не детские шалости, Фили! Ты ослушался моего приказа и оставил там мать… Твой отец никогда не сделал бы подобного. Это недостойно гнома! Феанора заметила, как побледнел Кили. Двалин на всякий случай шагнул ближе. Фили заметно напрягся и сжал кулаки так, что костяшки его пальцев побелели. Теперь он говорил медленно и хрипло, выдавливая из себя каждое слово: — Ни отец, ни мать не потребовали бы от меня того, что требуешь ты. Жизнь каждого гнома — честь, доблесть и его род! Награда — умереть с оружием в руках, защищая братьев! Предательство — оставить их в беде! И худшая беда — предать собственную совесть… Это твое решение, дядя, но не моей совести. Именно ты обрекаешь меня на худшую из бед! Лицо Торина потемнело, но Фили продолжил, стараясь чтобы его голос звучал ровно: — Наш дом не в Синих Горах. Он там, на востоке. Ты знаешь об этом не хуже меня и веришь, что нам по силам вернуть его. Поэтому ты и возглавил этот поход, — Фили посмотрел на восток. — Ты веришь, что однажды мы вступим под своды Эребора и приведём туда наших жён и матерей… Но я не хочу быть среди них и пировать в древних чертогах, зная, что другие сложили головы, чтобы подарить нам эту победу. Гномы одобрительно загудели, но открыто выступить никто не осмелился. Торин по-прежнему молча буравил племянника взглядом. Наконец, не выдержал Кили: — Дядя, пожалуйста, ты не можешь прогнать его теперь, когда он проделал такой путь в одиночку… — Только я и могу! Вы оба — просто мальчишки! — резко оборвал его Торин. Кили отвернулся и с надеждой обвёл взглядом гномов, но они только опускали глаза. Фили продолжал упрямо смотреть на подгорного короля, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Торин хотел было продолжить, но вдруг Двалин шагнул вперёд и встал за спиной у Фили. Феаноре даже показалось, что суровый воин и наследник чем-то похожи. — Оставаться у мамкиной юбки, пока собратья рискуют жизнями? Срамота это для гнома! И мне было бы совестно за своего ученика! На несколько мгновений воцарилось молчание. — Кто ещё думает так же? — Король обвёл пылающим взглядом остальных. — Балин? — Места вокруг неспокойные… Путешествовать в одиночку небезопасно… Второй раз ему может так не повезти. Стоит ли рисковать? — аккуратно заметил седобородый гном, остальные согласно закивали. Король молча уставился на Балина, и тут у него за спиной вырос обеспокоенный Гэндальф, теребивший бороду и что-то бормочащий себе под нос. — Торин, позволь тебя на пару слов, — Чародей тронул короля за плечо, приглашая отойти в сторону, и только теперь заметил прибывшего. — Гхм! Фили?! У нас в отряде прибыло?! Славно, славно… Торин обжег старика суровым взглядом, но тот вроде как этого не заметил. — Решим позже, — буркнул король, гневно оглянувшись на Фили, и нехотя двинулся за волшебником. — Вот что я хотел сказать тебе, Торин. Не нравится мне здесь. Предчувствие у меня какое-то нехорошее… — бормотал старик, шагая к развалинам. — Не лучше ли нам… Выдохнув и обменявшись многозначительными взглядами, гномы зашевелились, разбивая лагерь. — Вроде пронесло, — Бофур утер вспотевший лоб ушанкой и хлопнул братьев по спинам. — Но вы это… Шли бы пока с глаз долой — пони стеречь. Ну так, от грозы подальше! Фили чуть расслабился и даже повеселел, Кили просто светился от радости, глядя на брата. Они поспешно ухватили пони под уздцы, а Феанора принялась помогать Бильбо вытаскивать припасы. Казалось, буря на время миновала. Однако не прошло и четверти часа, как раздосадованный Гэндальф прошагал мимо отряда и скрылся за скалами, ворча себе под нос что-то про несносных гномов и их треклятое упрямство. — Он вернётся? — с тревогой спросил Бильбо у Феаноры. — Скоро ужин… — Не уверена, — покачала головой девушка. — В любом случае, и Торина, и Гэндальфа разумнее сегодня обходить стороной.