Трое на одного

      Чудеса случаются раз и навсегда. Отменить их не способен даже Бог, а единственный выход из сложившейся ситуации заключался в осознанном убийстве. Притом, что свидетелей было уже трое, а скармливать белобрысое недоразумение крокодилу владелец казино банально опасался: вдруг у его ненаглядного Бананавани изжога появится?       Чудо – от слова чудовище – осталось жить, точнее, выживать коренных обитателей из их законных апартаментов. Робин хорошо, она скрылась по делам организации, захватив с собой несколько книг, а что делать Крокодайлу и Дофламинго? Сэр избегал обоих, предпочитая отсиживаться во втором, более камерном, зато приятно пустом кабинете, курить любимые сигары и перебирать бумаги. Идиллия, если забыть, что вне уютного мирка находилось сразу два Донкихота, живых, активных и очень озабоченных. Каждый своими проблемами, но легче от этого не становилось.       После воспитательной порки мальчишка на первый взгляд присмирел. Дерзить взрослой своей версии он не рисковал, мило ему улыбался и просил покатать на шее. Стоило же Минго отлучиться хотя бы на пару минут, паршивец тут же прилипал к заветной двери, за которой спрятался Крокодайл, звал, болтал, звенел самодельными отмычками и обещал, что не сделает ничего плохого. Какого чёрта он возжелал именно его, сорокалетнего мужика с прокуренным голосом, тяжёлым нравом и прочими вполне весомыми фактами непривлекательности, непонятно. Джокер, помнится, сам не мог точно ответить на этот вопрос, зато увлечённо расписывал достоинства любовника. И тоже обещал "не делать ничего плохого". Бессовестный лгун. Что в детстве, что двадцать лет назад во времена бурной юности, что теперь, когда, вроде бы, перебеситься пора и забыть глупые мечты и влюблённости, идиот в перьях всё равно бурлил энергией, идеями, планами и, главное, чувствами, которые щедро вываливал на объект своей страсти.       Версия «мини» отличалась от оригинала большей подвижностью, незаметностью и паскудностью, иначе не скажешь. Ангелочек с целым озером чертей под непроницаемыми стёклами чёрных очков. Искушающий бес, источник смутных мыслей и смутных желаний. Педофилом Крокодайл себя не считал, но воспоминания о том, как парень смотрел на него, как облизывался и как пытался прикоснуться – хотя бы к колену! – кружили голову и обжигали пламенем низ живота. Чёрт-чёрт-чёрт. Они не закончили тогда, не довели дело до конца, и организм требовал своей порции удовольствия. Крокодайл стыдился и презирал самого себя, но ничего поделать не мог.       А у мальчика заканчивались отмычки.       Спустя неделю затворничества, Сэру надоело. Он решил собрать всех Дофламинго, сколько бы их не расплодилось почкованием или другим способом за это время, и расставить точки над i. Одного блондина с голубыми глазами ему хватало выше крыши, второго такого же, пусть мелкого и условно невинного выдержать уже сложнее. Нервы на пределе, а засранцы практически спелись и обмениваются опытом! Дети – огромная проблема, а если рядом с ними взрослый ребёнок под три метра ростом, то жди беды.       И беда явилась.       Крокодайл стоял возле аквариума и наслаждался спокойствием перед тем, как приступить к выполнению неприятного, но важного плана. Дверь распахнулась от толчка, очевидно, ногой, и знакомая неровная поступь ударила по барабанным перепонкам. Сэр лениво перекинул конец сигары из одного угла рта в другой и прикрыл глаза, чтобы не видеть лица собеседника. Для мелкого слишком много всего: и звук, и запах, и размеры. Обжигающе холодные руки обняли мужчину за плечи, в нос ударил аромат дорогого парфюма, а на ухо прошептали не тем голосом:       ― Ждал меня, Кроки? Фу-фу-фу, ― Сэр очнулся из полутранса, в который входил всякий раз, когда партнёр распускал руки не к месту, и уставился на отражение в стекле аквариума. Очки. Фиолетовые, раздражающие. И ещё одни, уже чёрные – выше, почти на голове. Улыбка голодного хищника, острые черты лица, намного более юные, чем у Дофламинго сейчас. Нет морщин, что появляются к солидному возрасту, нет едва заметного шрама у виска. В ухе две серьги.       Нет-нет-нет-нет.       Как мантру повторял Крокодайл про себя отчаянно, готов был взмолиться на самом деле, но вместо этого стремительно развернулся и отшвырнул мощным ударом наглеца прочь. Дофламинго явно не ожидал такой тёплой встречи и растянулся на полу в позе морской звезды.       ― Какого чёрта? ― выдохнул вместе с дымом гнев, усталость, смущение и недоверие. Один – хорошо, можно признать наличие чувств после двадцати лет, второй – ладно, допустим, мироздание или какой-нибудь фруктовик решил пошутить, Донкихот вращается в соответствующих для этого кругах. Третий, семнадцатилетний, как подсказывала память, уже перебор. ― Хватит с меня. Если не уйдёшь сам, я тебя убью.       Крокодайл не бросал слов на ветер. Юный Дофламинго поднялся, потирая копчик, и удивлённо уставился на мужчину. Вытянул губы трубочкой и протянул:       ― Эгей, Кроки, а ты изменился. Постарел, ― и скалится паршивец откровенно, привычно непонятно, не разобрать, что он хотел сказать на самом деле. ― Но ты и в таком виде мне нравишься. Давай встречаться, а?       ― Мы уже двадцать три года встречаемся, ― голос Донкихота-настоящего, пёстрого, огромного и удивительно родного принёс в душу Сэра подобие покоя. Всё нормально. Они разберутся с этой проблемой, в первый раз, что ли? Нервы, надо лечить нервы. А новая головная боль будет ею недолго: ревновать к ребёнку открыто Джокер себе не позволял, нос и причиндалы не доросли, чтобы покуситься на святое – на Крокодайла впору вешать табличку «Моё! Руками не трогать!» - а вот подросток, юноша с бушующими гормонами и ломающимся, ещё неокрепшим голосом, вызывал закономерное недоверие. Такой способен на всякое. ― И тебе ничего не светит.       ― Оу. Всё чудесатее и чудесатее, ― они не равны ростом, но где-то близко. Смотрят друг на друга, руки на груди сложив, и едва ли молнии не пускают. ― Когда же ты успел, если меня он отвергает десять раз на дню?       ― Я устал повторять, ― яростно рыкнул Дофламинго и схватил молодого себя за воротник рубашки. ― Вырастешь – узнаешь. А когда узнаю я, кто тут занимается клонированием, лично оторву руки.       ― Поскорее бы, ― тихо пробормотал Крокодайл и подумал, что может снова скрыться в кабинете, однако его планы жестоко перечеркнули.       ― Хочешь сказать, что ты, каланча, претендуешь на моего Кроки? А задница не слипнется?       Где-то за их спинами кривлялся мелкий, увлечённо корча рожи, прыгая и изображая всё в живых пантомимах. Он вновь украл сигары и пытался курить их вместе с обычными сигаретами. Несло дымом от мальчишки ужасно, но его самого парфюм ни капли не смущал.       Кошмар. Бред. Жуткий, нереальный сон, в котором сбываются подсознательные страхи. Или желания?..       Было время, когда этот новый Дофламинго действительно преследовал Крокодайла точно фанатик – Божество. Клялся в любви, дарил подарки, цветы, насильно тащил в какие-то относительно приличные и безумно дорогие для нормальных пиратов места, обещал найти Ван Пис, покорить целый мир и бросить их к ногам своей зазнобы. Со временем мозгов прибавилось, максимализм спрятался подальше, сменившись эксцентричностью и постоянством. Мужчина из долговязого подростка вышел ладный, статный, куда ни глянь – всем хорош. И ему верить хотелось. И принять от него набившее оскомину кольцо, потёртое уже местами, зато памятное. На безымянном пальце правой руки носил его Крокодайл. Не снимал никогда. И думал, что не окажется между двумя горячими, дерзкими, безумными пиратами, готовыми на всё, лишь бы доказать сопернику, кто в доме хозяин.       Понятно ведь, кто.       ― Ещё одно слово – и всех троих я вышвырну вон. Понятно объясняю? ― холод в тоне Сэра можно было резать ножом и добавлять в коктейли вместо кубиков льда. ― Я не ваша собственность, ― Дофламинго хмыкнул, наклонив голову в бок, а юноша выразительно облизнулся, засунув большие пальцы рук за пояс штанов. ― Выясняйте отношения в другом месте.       ― Ну Крокиии, ― заныл Минго, протягивая к мужчине руки, и снова получил хлёсткий удар, на этот раз ногой в живот. Обращаться с собой как с вещью Крокодайл не позволял ни в прошлом, ни теперь. Любовь в его понимании – нечто интимное и дорогое, её не выставляют напоказ и не обещают того, что выполнить не могут. Донкихот понял это, а его предшественник ещё только шагал по пути к сей мудрой мысли. ― Ладно, не злись. Пошли, выйдем.       За обоими захлопнулась дверь, раздались фразы, острые, точно бритва, на повышенных тонах. Джокер сдерживается до поры, до времени, а затем взрывается, и лучше не находиться рядом, иначе поток лавы сожжёт вас дотла. Облегчение затопило сознание Крокодайла, он тяжело привалился спиной к стенке аквариума и подумал: а стоит ли оно того? Трое на одного слишком остро, слишком много, слишком ярко для консервативного пирата. Да, он пират, но слово это давно стало пустым звуком. Кому сейчас нужны мечты и невероятные приключения?       Крокодайл просто хотел покоя. Можно без домика с садом, жены и выводка детей. Всего лишь древнее оружие и власть. Разве он многого просит?       ― Они пошли в верхние залы пить и спускать пар, ― опустив голову вниз, Сэр увидел белобрысого ангела, который невозмутимо крутил папиросу из, похоже, его бумаг. Ладно, чёрт с ним, мировым господством. Оставьте только одного Донкихота Дофламинго, больше ничего. Крокодайл стерпит секс в самых невообразимых позах и местах, приставания, заботу и навязчивость, потому что любит, но терпеть ревность и служить объектом споров и похоти он не собирался. ― Тётя Робин вернулась недавно и сказала, что проследит за ними.       Сухой кивок. Хочется спать и ещё – воды.       На сегодня с него довольно.       Ему в руки вдруг сунули что-то холодное и скользкое, если бы не отличная реакция, то стакан с водой обязательно разбился бы. Семилетний паренёк опустил очки на переносицу и подмигнул Мистеру 0 так, будто умел читать мысли и всё-всё знал.       А затем спросил с восхитительно невинным выражением лица:       ― Почитаешь мне сказку?