Книга I. Пламенный рассвет

Только когда я начала собираться, ко мне пришло понимание, насколько я тут обжилась, стала родной в этом доме. За время моего пребывания здесь накопилась целая уйма вещей, которые так не хотелось бросать, но они были хоть и ценными, но все же мелочами, и в дальней дороге стали бы досадным и мешающим грузом. — Не переживай, дорогая, — улыбнулась мне Файра, — я оставлю тут все, как есть. Пусть оно подождет твоего возвращения. В уголках ее добрых глаз таилась грусть, и мне в то же мгновение сделалось так тоскливо, что слез я сдержать не смогла, хоть и очень старалась. Опустилась на пол перед сидящей на кровати женщиной, уткнулась ей в колени лицом и расплакалась. Слезы душили меня, словно я шла не навстречу своему прошлому, возможно, даже своей семье, а вновь была обречена сгореть в том пожаре, что оставил на моем теле страшные шрамы. — Было бы из-за чего так убиваться, — погладила меня по волосам Файра. — Чай не на смерть идешь. Хватит слезы лить, Дана. Я послушно попыталась прекратить рыдать, и через некоторое время мне все же это удалось. К своему изумлению, я поняла, что чувствую себя гораздо лучше, и слабо улыбнулась. Ведь и вправду, стыд-то какой, как маленькая девочка, а мне уже годочков-то достаточно. В дорогу я взяла только самое необходимое. Получилось совсем немного: небольшая заплечная сумка, да и все. Благодаря тому, что мои изделия все так же пользовались достаточно неплохим спросом в городе, мне удалось скопить не так уж мало денег — на мой взгляд, конечно. А потому еще в начале весны Торвог привез мне одежду, которая, если быть до конца честной, привела меня в восторг прежде всего своей закрытостью. А также теплым плащом, подбитым мехом — с ним я была готова не расставаться даже во сне, но Файра, не слушая моих возражений, отобрала его у меня. Для сохранности, как сказала она тогда, а мне осталось только согласиться. Собралась я еще задолго до полудня, но все никак не могла заставить себя выйти из комнаты. Я знала, что гномы уже давно проснулись и сейчас, скорее всего, уже готовы к дороге. Ждут, наверное, только меня. Интересно, что скажет Торин, если я не сдержу своего слова и передумаю в последний момент? Разозлится, наверное… Пришлось, пересилив себя, подняться с кровати. Окинув взглядом комнату, я осторожно притворила дверь за собой и спустилась вниз. Несмотря на то, что за окном царило раннее утро, в зале оказалось немалое количество народа. Не желая затягивать прощание, я порывисто обняла Файру, хозяйничавшего на кухне Торвога и выскочила во двор. Мои спутники были уже там, как я и предполагала, нетерпеливо переминались с ноги на ногу и выжидающе глядели на дверь. Я увидела, как при моем появлении на лице Балина промелькнуло облегчение, а Двалин одобрительно кивнул. Торин остался серьезным и угрюмым, почти сразу развернувшись ко мне спиной. Ждать более они не собирались, и для меня наступил новый виток моей жизни. На улице царила поздняя осень: морозная, но такая прозрачная, что у меня перехватило дыхание, когда передо мной расстелилась дорога, змеей уходящая вдаль. Надолго я словно выпала из реальности, забыла обо всех страхах и просто наслаждалась простором и чувством необъяснимой легкости. А еще поняла, что именно этого мне, все это время просидевшей в четырех стенах и опасавшейся высунуть нос за дверь, так и не хватало: не скованных пределами высокого забора пространств, яркого, но по-осеннему холодного солнца, в свете которого начавшие оголяться ветви деревьев выглядели особенно хрупкими и будто бы нездешними. Шла я между Балином и Двалином, который замыкал наш небольшой отряд. Торин двигался впереди, чуть поодаль, словно все, что происходит у него за спиной, гнома совсем не касалось. Впрочем, меня это только радовало: хмурого узбада я откровенно побаивалась, хоть и старалась этого не показывать. День пролетел для меня совершенно незаметно, и опомнилась я только тогда, когда на землю мягко опустились сумерки, а Балин догнал молчаливого Торина, и они о чем-то негромко заговорили. Прислушиваться мне не хотелось, а потому я продолжила вертеть головой по сторонам, ощущая, как усталость наваливается на плечи. Я не была белоручкой, к труду, тяжелому, без отдыха, привыкла, но все равно ноги уже гудели. — Остановимся вон там, — повернулся к нам Торин и махнул рукой в сторону небольшой поляны. На ней были в беспорядке разбросаны огромные валуны: шершавые, темные, но когда я коснулась одного из них, то ладони стало на удивление тепло. Камень нагрелся за день под осенним солнцем и теперь охотно делился теплом со мной. Мужчины привыкли к походной жизни, это было ясно с первого взгляда: без излишней спешки и суеты готовились к ночлегу, практически не разговаривая друг с другом, но понимая с полуслова. Мне такое было внове, и я даже забылась, наблюдая за ними. До тех самых пор, пока Двалин не развел костер. И только тогда я поняла, что осенние ночи — зябкие и темные, а огонь — непременный спутник странника. И содрогнулась в ужасе: я рядом с этим зверем не лягу! — Пойдем. — Двалин подошел неслышно, и я, скованная чудовищами в моей душе, не сразу его заметила. — Уже холодно, а ты так и сидишь здесь. Я робко мотнула головой и изо всех сил попыталась сделать вид, что мне и здесь вполне неплохо. Впрочем, я действительно готова была замерзнуть, чем оказаться рядом с открытым огнем на том непозволительно близком расстоянии, на котором находились гномы. — Замерзнешь, — качнул головой Двалин, явно не собираясь сдаваться. Я вновь помотала головой и показала подбивку плаща. Гном молча посмотрел на меня, что-то обдумывая, а я искренне надеялась, что он не разозлится. — Чего ты боишься? — наконец, спросил он, усаживаясь рядом со мной на камень. Я видела, как удивленно покосился на нас Торин: узбад явно не мог понять, почему мы сидим вдали от костра. А я не могла отвести взгляда от пляшущих по поленьям языков пламени, пугаясь и очаровываясь одновременно. — Ничего, — солгала я, и Двалин мне, конечно же, не поверил. — Оно и видно, — усмехнулся он и в ответ на мой недоумевающий взгляд пояснил: — Глаза у тебя испуганные. Торина, что ли, опасаешься? — Нет, — махнула на него рукой я. Немного помолчала и все-таки выдавила: — Огня. Призналась я скорее оттого, что Двалин сделал столь нелепое предположение. Торин, конечно, выглядел грозно, но тот же Двалин ему в этом ничуть не уступал. Другое дело, что было в черноволосом гноме что-то, что явно не способствовало попыткам сближения с такими, как он: жесткость, даже жестокость. Безжалостность прежде всего к себе, а значит, и к другим. Мне сложно было что-то предположить или сказать о нем — знала-то всего один день, но одно поняла точно: он закрыт, и эти двери вряд ли удастся кому-то отворить. — Вот, значит, как, — смерил меня задумчивым взглядом Двалин. — Почему огонь? Я промолчала. Мне и так не очень-то легко было признать, в чем заключается мой страх, а уж рассказывать о том, что произошло два года назад, не хотелось и вовсе. Наверное, гном истолковал мое молчание по-своему, потому как я не услышала от него ни слова упрека. — Идем, — поднялся он и протянул мне руку. — Обещаю, сделаю так, что он точно до тебя не доберется. Он общался со мной так, словно я была маленьким ребенком. Глупым несмышленышем, который прячет лицо в юбках матери, потому что за окном бушует гроза, и никак не может понять, почему же отец не страшится этого чудовища, что ревет за стенами такого хлипкого перед силами стихий дома. И, что самое страшное, именно таким ребенком я себя и чувствовала рядом с этим свирепым мужчиной. А потому безоговорочно верила его словам. Правда, прежде, чем мы легли спать, мне пришлось их накормить. Файра снабдила меня запасом, которого должно было хватить до конца нашего пути. Если, конечно, гномы не едят в четыре раза больше меня. Впрочем, переживала я напрасно. Вяленое мясо и хлеб — не роскошь, но достаточно сытно и хорошо согревает. Для дороги — самое то. Двалин сдержал свое обещание. Он лег у огня, а мне соорудил лежанку почти рядом с собой, так, чтобы тепло костра достигало меня, но огонь не пугал. Я видела лишь отблески пламени, теплые и приглушенные, и перестала бояться. Сначала было я смутилась, когда поняла, что мне придется коротать ночь в такой близости от малознакомого мужчины, но воин сразу повернулся ко мне спиной, словно знал о моей неуверенности. И я, быстро пригревшись и не обращая внимания на тихо беседующих Торина и Балина, почти сразу уснула. Вынырнула из сна я еще до того, как остальные проснулись. Солнце еще даже не взошло — только-только робко показывалось из пелены тумана. Я осторожно поднялась, стараясь не задеть спящего Двалина, почувствовала, как зябко ранним утром, и поспешно закуталась в плащ, еще хранивший тепло. Костер уже не горел, только угли потрескивали, переливаясь, как диковинные драгоценные камни — от ярко-желтого до бордового, почти темно-коричневого. А я застыла, ощутив себя как будто в каком-то сказочном сне: туман стелился между деревьев, но первые лучи солнца пронизывали его, превращая в изумительную золотистую пелену, невесомой дымкой застывшую в воздухе. Это было так необычно и так захватывающе, что я не выдержала и протянула руку вперед, будто могла поймать подол уходящей ночи в кулак. — Словно впервые видишь. — Торин подошел неслышно, и я вздрогнула, пряча руку под плащ. В его голосе я не слышала ни насмешки, ни удивления, только ровное, спокойное любопытство. — Скажи, — внезапно спросила я, — а у вас есть… ну… краски? Спросила и смутилась, проклиная свой болтливый язык. Лучше бы подождала, пока Двалин проснется, да у него бы и спросила. — Есть, — на ответ я не надеялась, но Торин в очередной раз удивил меня. — У нас редко находятся те, кому интересно рисовать. Чертежи, скульптуры — да, но не картины. По мне, так эта мазня бессмысленна и лишь просто отнимает время. Рано я обрадовалась его разговорчивости. Сказал, как обухом по голове ударил, и я тут же замолчала, пообещав себе, что больше не стану задавать ему вопросов. Ответит так, что потом жить не захочется. Я сразу вспомнила свой страх перед огнем и закусила губу: ведь гномы в большинстве своем кузнецы, которые умеют укрощать яростное пламя. Что мне делать среди них? И хорошо, что Торин еще не знает о моей слабости, — небось, так бы не настаивал на том, чтобы я последовала за ними. — Я тебя слышу, — раздраженно донеслось от костра, и Торин, косо взглянув на меня, вернулся к товарищам. Ворчал Двалин, которого Балин заставил подняться, причем весьма специфическим способом: подошел и потыкал спящего здоровяка носком сапога в бок. Двалин не углядел в этом ничего странного, скорее, его просто раздражал тот факт, что нужно подниматься. Я посмотрела на это все и дала себе слово просыпаться раньше, чем меня придут будить. — Куда мы идем? — решив, что хуже не будет, я набралась храбрости и пристроилась к Двалину. Успевать, конечно, за его шагом было сложновато, но вскоре приноровилась, и темп меня вполне устраивал, как и моих спутников. — В Синие горы. — Сначала Двалин разговаривал неохотно, но, видя мой неподдельный интерес, быстро оттаял. — Там мы живем. Все называют это место Залами Торина: община хоть и небольшая, но крепкая. Проблем, конечно, на всех хватает и даже немного остается, но Торин подарил нам достаточно спокойную жизнь в Эред Луине. Я покосилась на размеренно шагающего мужчину и подумала, что таких, как он, видно за версту. Осанка, взгляд — не спутаешь, что перед тобой вождь. — Что же не так? — я проводила взглядом огромную хищную птицу, парящую на головокружительной высоте, и едва не упала, споткнувшись о камень. Благодарно моргнула, когда Двалин придержал меня за локоть и продолжила: — У вас нелады с соседями? — Можно и так сказать, — внезапно вступил в разговор Балин. — В горах всегда так: найди хорошее место, как тут же объявятся те, кто желает прибрать его к рукам. А орки так вообще по пятам ходят, напоминая мне о Казад-Думе. Я боязливо поежилась. Уж о ком, о ком, а об орках я была наслышана более чем, и благодарила небеса за то, что мне не приходилось сталкиваться с этими тварями. Много раз я видела путешественников, которые искали себе пристанища: их дома были сожжены, а близкие — убиты, и в их глазах осталась только пустота и ненависть. — Скоро и Эребор станет как Мория, — неожиданно зло бросил Торин. — Чем дольше будем думать и бездействовать, тем скорее настанет то время. — Опять ты за свое, — покачал головой Балин. Похоже, такие вспышки гнева у узбада для них были не в новинку. — Дракон и им не по зубам, а именно его пламя охраняет залы Одинокой Горы. — Дракон? — остолбенела я и зажмурилась от неожиданности: перед глазами вновь вспыхнул хищный красно-золотой огонь, и бешеный рев грохотом обрушивающегося здания на краткое мгновение оглушил меня. Гномы переглянусь, причем у Торина на лице явственно было написано ненавистное я-же-говорил. — Ты в порядке? — тихо обратился ко мне Двалин, и только тогда я заметила, что вцепилась в его руку до побелевших пальцев. — Что-то вспомнила? Я отдернула ладонь, словно гном в одно мгновение стал ядовитой змеей, и мотнула головой, пряча глаза. Память услужливо подсунула мне то, от чего я просыпалась ночами все это долгое время: запах паленой плоти и крики заживо сгорающих в бешеном пламени. Файра не уставала мне повторять, что со временем это забудется, как страшный сон, воспоминания поблекнут и исчезнут утренним туманом, но все эти видения продолжали преследовать меня. И сейчас слова гномов оказались тем толчком, что погрузил меня в краткий кошмар наяву. — Расскажи мне, как ты жила все это время среди людей? — миролюбиво поинтересовался Балин, приноровившись к моему шагу. — Как ты ощущала себя? В его голосе явственно слышалось любопытство, словно я была для него какой-то диковинкой. Мне отчего-то стало досадно, но обижать своего спутника не хотелось, поэтому в ответ я промямлила что-то неразборчивое. Седобородый понял, что желания общаться у меня на эту тему нет, и только улыбнулся, оставив, наконец, в покое. Я облегченно выдохнула. Путь занял четыре дня. К тому моменту я уже притерлась к своим спутникам, привыкла к ним и даже немного научилась понимать, следя за выражением их лиц. Разговаривали мы очень мало — мне попалась компания отменных молчунов, и это мне, как ни странно, нравилось. Не было желания отвечать на любопытные расспросы, особенно когда я сама не знала на них ответов. Я отмалчивалась, но к концу четвертого дня успела увериться в том, что мне нравится Двалин, нейтрален Балин и совершенно не вызывает положительных эмоций Торин. Как мужчина, он был, несомненно, красив, но из той породы, что перемелют железными челюстями слов и даже не задумаются о том, что сотворили. Впрочем, его я могла понять и, надо признаться, даже оправдывала: ему нужно было стать таким для того, чтобы его народ, доверивший свои жизни и благополучие, смог выжить. Он не мог заботиться о каждом в отдельности, но хранил их всех. Однако эти достоинства ничуть не умаляли того, каким холодом от него веяло. — Как все произошло? — подсела я однажды к Двалину, который во время короткого отдыха вытащил широкий нож и с удивительной сосредоточенностью обстругивал какую-то веточку. Он удивленно посмотрел на меня. — Спроси лучше у Балина, — ответил. — Я не самый хороший рассказчик. Я мельком взглянула на его старшего брата — об этом я уже знала и, помнится, поразилась абсолютной несхожести при кровном родстве. — Лучше ты, — смутилась я, заметив рядом с Балином Торина. Для него эта тема была слишком болезненна, он не удержится и обязательно вступит в диалог, а мне бы этого не хотелось. Как и дергать его лишний раз, напоминая о пережитой боли. Двалин долго смотрел на меня, словно собираясь с мыслями, а потом вздохнул, отложил нож в сторону, разламывая любовно отчищенную от коры веточку в мелкие щепы, и заговорил. — Дис просила передать, — говорит Торин и отвешивает Фрерину тяжелый подзатыльник. Медноглазый гном, слывущий лучшим мечником Одинокой горы и ее окрестностей наравне со своим братом, только страдальчески морщится и потирает затылок. — За дело, — хмыкает Торин, глядя на младшего сына Траина. Тот покаянно вздыхает, но в медовых глазах наследник подгорного престола не видит ни следа раскаяния. Двалин, наблюдающий за передачей послания, ухмыляется. Они только что вернулись с праздника Урожая, проходившего в Дейле, и счастливая улыбка еще не успевает слететь с губ Фрерина, как земля под ногами ощутимо вздрагивает, словно кто-то бьет по ней огромным молотом, а следом долетают гул и порывы горячего воздуха — они стоят у подъема на стены. С лестницы кубарем скатывается дозорный и пролетает мимо, даже не заметив шагнувшего вперед и попытавшегося его задержать Торина. Наследник Короля-Под-Горой хмурится и бросается наверх, а через мгновение странную тишину разрывает крик, заставляющий похолодеть от ужаса: «Дракон!». Фрерин ошарашенно замирает, будто не верит в то, что слышит. Как можно защититься от многотонного зверя, яростного и не знающего пощады, да еще и вооруженного столь страшным оружием? Дейл, еще пару часов назад утопающий в фейерверках, разноцветных лентах и шуме голосов, счастливых и радостных, пылает. Черные клубы дыма столбами поднимаются в небо, застилают солнечный свет, и день превращается в ночь. И в ночи ярко блестит красно-золотая чешуя существа, что стрелой несется к Эребору, и Двалин понимает, что с этой напастью им не сладить. Стены древнего гномьего королевства не рассчитаны на противостояние такому врагу. Фрерина рядом уже нет — сын Траина понял все раньше Двалина и теперь наверняка ищет Дис, отчаянно стараясь уберечь ее от смерти в пламени дракона, которое плавит даже камень. Торин спешно организует оборону. Его голос звучит твердо и уверенно, но в глазах сквозят отчаяние и тщательно скрываемый страх, однако он не может так просто сдаться, бросить все и сбежать, поджав хвост. И Двалин знает, что его друг будет стоять до последнего. Как и он сам. Сын Фундина оказывается рядом с наследником, плечом к плечу, и готовится умереть. Но у Смерти на них иные планы. Дракон врывается в Эребор, разрушив главные ворота и превратив их в груду обломков и разрозненных каменных глыб. Но раньше, чем Гора содрогается от бешеного рева Смауга Ужасного, по коридорам гномьего королевства проносится пламя. Оно не щадит никого: вплавляет защитников в доспехи, превращая их в комья обугленной плоти в коконе из искалеченного металла, жадно вгрызается в знамена на стенах, плавит воздух так, что становится невозможно дышать. Двалину везет, если это можно назвать везением. Неловко отскочивший камень сбивает его с ног, и гибельный вал проносится рядом, лизнув руку, но не причинив существенного вреда. Рядом пытается подняться оглушенный Торин: Смауг, ворвавшийся в Эребор в клубах удушливого дыма, задел его когтистой лапой и откинул к стене, прежде чем разметать отряды воинов Одинокой Горы. — Он ищет золото, — хрипит Торин, раз за разом пытаясь подняться. Наконец, опирается на подставленное плечо и встает. Шатаясь, бросается прочь, и Двалин понимает, что Эребор отныне потерян для них, и Торин лишь пытается спасти жизни тех, кто ему дорог. В том числе и Трора, что, несомненно, находится в сокровищнице, куда так и стремится жуткий зверь. Двалин помнит лишь яростные языки пламени, пожранные им тела и разрушенный дом. Удушье и черные клубы дыма, разъедающего глаза, и две крохотных жизни, бьющиеся в ладонях: они и стали теми из немногих детей, кого смогли спасти. Двалин никогда этого не забудет, как не забудет лиц Дис, Фрерина и Торина, когда они поняли, что их мать никогда больше не выйдет из рухнувших покоев, погребенная под тоннами камней. Закат в тот день будет кровавым, как и восход после. И раз за разом будет он возвращаться во снах кошмарами и темной, глухой ненавистью, медленно зреющей в сердце и отравляющей душу. Я потом еще долго молчала, потрясенная услышанным, и видела все это словно наяву. Когда же очнулась от наваждения, то поняла, что плачу, ощущая, как рвется все внутри. Торопливо вытерла катящиеся слезы, но по всхлипу Двалин, за весь рассказ на меня ни разу не взглянувший, понял, в чем дело. Удивленно скосился на меня, явно не зная, что сказать — видимо, не такой реакции ожидал. Наверное, они уже привыкли слышать слова ложного сочувствия и относились к подобному как к неизбежному злу. Но я не могла повести себя иначе, потому что тоже однажды умирала в огне, и он оставил шрамы не только на моем теле. В ночь все мои страхи вновь вернулись, и не помогло ничего: ни попытка не спать, ни попытки вспомнить хорошие, счастливые моменты, ни даже каракули на драгоценной бумаге, на которой я что-то бездумно рисовала, невидяще уставившись в темень, царящую за освещенным кругом костра. А когда опустила взгляд, то вздрогнула: из переплетения изломанных линий с простого листка на меня смотрел дракон с удивительно умным, осмысленным взглядом. Но в этих хищных глазах, золотых, словно расплавленный металл — это я знала точно, хоть черно-белый рисунок и не мог передать цветов, — светилась лишь злоба и ненависть. Я содрогнулась и отшвырнула от себя листок, словно он мог мне чем-то навредить. Плотная бумага попала аккурат в костер, и огонь тут же вцепился в податливый подарок, ярко полыхнувший. Я нервно хихикнула: было что-то необычное в том, что дракон, пусть даже и нарисованный, гибнет в пламени. Утром я чувствовала себя совсем разбитой и едва поспевала за своими спутниками. Они, видя мое такое состояние, сжалились и двигались менее прытко, нежели обычно, но для меня и это стало испытанием. К полудню я просто валилась с ног от усталости, а потому была очень рада, когда Торин, смерив меня хмурым взглядом, разрешил отдохнуть. — Нам осталось пройти пять миль, — недовольно бросил он. — Полчаса отдохнешь, и пойдем дальше. К вечеру будем в Эред Луине. Я поняла, что он имел в виду, но постаралась не замечать язвительности, что звучала в его голосе. Я устала, а остальное не имело значения, потому просто села на поваленный ствол дерева, кутаясь в плащ, и закрыла глаза, стараясь отгородиться от негромких голосов моих спутников. А потому не сразу поняла, что на поляне стало подозрительно тихо. Лучше бы я не открывала глаза. Все, что я успела увидеть, прежде чем меня отбросило назад страшным ударом, — это Двалин, что стоял спиной ко мне с топорами в руках, и мерзкую тварь прямо перед ним, оскаленную в жуткой ухмылке. Боль взорвалась искрами перед глазами, и я задохнулась. Что-то жутко тяжелое навалилось на меня сверху, из легких воздух вырвался с криком, и я даже не успела ничего понять. На лице почуяла теплые капли, от жуткого хрипа волосы встали дыбом, и тяжесть исчезла все так же внезапно, как и появилась. — Вставай! — меня резко дернули наверх. Я открыла зажмуренные глаза, тщетно пытаясь удержаться на ногах. Все плыло, словно в тумане, однако я увидела, как Балин легко управляется с тяжелым мечом, отбиваясь сразу от двух орков, которые наседали на него, обнажив кривые ятаганы. Торин чуть поодаль крутился волчком, поспевая отражать удары сразу от трех противников, а Двалин, стоящий рядом с мной, развернулся и страшным ударом раскроил череп твари, подобравшейся совсем близко. В том месте, где, видимо, лежала я, валялся мертвец — судя по всему, орк налетел на меня и сбил с ног. Мне было страшно. Почти так же, как и тогда, в огне, однако здесь ужас внезапно куда-то улетучился, оставив меня один на один с трезвым рассудком, который быстро оценивал ситуацию. Врагов было девять — уже девять, — и прямо на моих глазах Торин извернулся, отражая коварный удар, пнул орка в колено и тут же снес голову, мгновенно разворачиваясь к следующим противникам. Балин играючи проломил защиту твари и прямым ударом отправил того в объятия смерти. Двалин ни на шаг не отходил от меня, оберегая от наседающих на него двоих орков, и уверенно парировал удары, не рискуя, однако, атаковать — боялся, что я тогда останусь без защиты. И не заметил, как один из врагов подкрадывается со спины, — орк издевательски оскалился мне, обнажая острые зубы, и бросился на Двалина сзади. Мгновения растянулись в часы. Я не думала, не осознавала, что делаю: у меня за голенищем сапога был спрятан широкий нож, подаренный мне Торвогом. Просто так, к случаю. Пригодится, сказал тогда он. И как всегда был прав. Я не знаю, кто больше был испуган: я или орк, которого внезапно пронзило широкое лезвие, — но я зажмурилась, прежде чем нанести удар. Нож, словно живой, вывернулся из рук, Двалин обернулся, когда враг коротко и удивленно хрипнул и повалился навзничь, а я отскочила прочь, споткнулась и едва не упала. — Все живы? — подскочил к нам Торин. Наверное, я выглядела жалко. Руки у меня дрожали, а внутренности скрутились в один тугой узел, и я едва успела отвернуться, как меня вывернуло наизнанку. Когда мучительные спазмы поутихли, только тогда я поняла, что не свалилась на колени только из-за того, что Двалин осторожно поддерживал меня за локоть и держал волосы, собрав в пучок, чтобы я их не запачкала. Как только он понял, что мой желудок, взбунтовавшийся против таких потрясений, немного успокоился, отпустил меня и протянул флягу с водой. Я торопливо умылась и выпрямилась, ожидая увидеть на лицах мужчин насмешку или осуждение. Торин смотрел на меня, чуть прищурившись, словно что-то напряженно обдумывал, а Балин ободряюще улыбнулся, стоило только мне перевести взгляд на него. Двалин протянул мне нож, без следов крови. — С таким товарищем и смертный бой не страшен, — неожиданно улыбнулся он, пока я торопливо запихивала оружие в ножны и трясущимися руками засовывала обратно за голенище. — Только в следующий раз глаза не закрывай, а то проткнешь кого-нибудь не того. Я, пытаясь совладать с трясущимися губами, выдавила из себя улыбку и услышала, как негромко хмыкнул Торин. Несколько заторможено перевела на него взгляд и обмерла. В синих глазах узбада плясали смешинки.