Эред Луин восставал из пепла. В первые же несколько дней мы разобрали завалы на жилом уровне, что больше других пострадал от огня, потому для того, чтобы разместиться там, пришлось серьезно потрудиться. Мы работали целые сутки напролет, даже те из нас, кто был ранен, — им тоже находилось занятие попроще, но никто, кроме гномов, вроде Фили и Бифура, находящихся в тяжелом состоянии, не увиливал от работы. Прерывались мы только на сон и еду, все остальное время для меня слилось в одну сплошную полосу, когда было не понять, что сейчас — утро, день или ночь. Но мы справились и уже вечером следующего дня подготовили два чертога, в которых все и разместились. Было тесновато, но, по крайней мере, тепло — гораздо лучше, чем на улице в студеную ночь.
Меня очень удивило отношение гномов к произошедшему. Я помнила людей, которые потеряли свои дома, на которых напали на тракте и ограбили, — они становились в большинстве своем замкнутыми, злыми и очень агрессивными. Самое страшное было в том, что они искренне считали, что если у них произошла беда, то и никто из окружающих более не имеет права на счастье и спокойную жизнь. Они нападали на своих же соплеменников просто из-за того, что те посмели улыбаться в их присутствии, перенося свои гнев и боль на них, заставляя почувствовать всю глубину страдания. Я никогда такого не понимала и, честно признаться, боялась увидеть то же самое в Чертогах. Но, к моему несказанному счастью, я ошиблась: кхазад работали весело, понимая, что отделались они очень легко: никто не погиб, а Эред Луин можно восстановить, нужно лишь немного труда и поддержки со стороны тех, кто рядом. И того, и другого у гномов было в избытке, и возрождение Чертогов Торина шло полным ходом благодаря этой незлобивости, упорству и душевной крепости ее обитателей. Наверное, именно это и было самым главным. По крайней мере, именно так мне и казалось.
— Посиди немного, — попросила я Двалина, обрабатывая ожог у него на боку. Наставника ударило куском потолочной балки, поддерживающей каменные своды, и я до сих пор поражалась, как гном ничего себе не сломал, а отделался лишь небольшим ожогом. — Бинтовать сейчас не буду, нужно немного подсушить. Так что устрой себе небольшой отдых, а то потом придется мне повязки вместе с только что зажившей кожей тебе отдирать.
— Некогда. — Он сделал попытку встать, но я решительно усадила его обратно. — Дана, ну дел же много!
— За полчаса от тебя не убудет, — буркнула я. — Эред Луин не развалится от твоего недолгого безделья. Будешь упрямиться — скажу Торину.
Двалин насмешливо на меня посмотрел, словно бы сообщая, что ему по боку то, что скажет на это узбад, но я-то знала, что это не так. Узбад действительно наказал мне обращаться к нему по любому вопросу, если таковые возникнут, чем я и пользовалась. Конечно, я его не дергала по пустякам, а за прошедшие три дня подходила к нему всего один раз, и то только для того, чтобы заставить поесть его самого, — гном был из тех, что забывают о времени и собственном состоянии, когда дело касается необходимой работы. К тому же, несмотря на его прямое указание сообщать о любых проблемах лично ему, я не хотела общаться с ним лишний раз. Боялась, что он увидит то, что я так тщательно скрывала, к тому же его холодность и равнодушие задевали меня. Хотя я и понимала, что ничего иного не заслужила и уж тем более не вправе требовать к себе иного отношения. И все-таки старалась избегать его для собственного душевного спокойствия.
Ко всему прочему, меня не покидали мысли о Йоввике Травнице. Это стало моим наваждением, препятствием к продолжению обычной жизни. Несколько раз мне снились странные сны, больше похожие на воспоминания, но в них присутствовали некоторые атрибуты, больше похожие на болезненный бред, поэтому отделить зерна от плевел мне все никак не удавалось. Я ворочалась, нервничала, раздраженно сопела в подушку, но большую часть ночей проводила без сна, отчасти из-за того, что, наверное, просто боялась увидеть что-то об этой странной лекарке вновь. Но, с другой стороны, все, что связано с ней, не давало мне покоя. И все чаще я ловила себя на мыслях, что было бы неплохо отправиться в Железные Холмы и разузнать побольше о том, кто она такая и что с ней произошло. Конечно, после того, как Эред Луин будет приведен в порядок и будет требовать моего присутствия только номинально.
Большинство времени я проводила сейчас с Дис и другими женщинами. К счастью, кухня и кладовые не пострадали от огня — он просто не успел до них добраться, но часть продуктов оказалась испорченной или провонявшей дымом. Впрочем, гномы — народ не привередливый, лишь бы было, что поесть, а вкусовые качества они ценят только тогда, когда для того есть или свободное время, или спокойная обстановка. Ни того, ни другого у нас нынче не было, а потому никто ни из мужчин, ни из женщин на жизнь не жаловался. Просто отдыхали, торопливо ели и вновь трудились, не покладая рук.
На исходе четвертого дня к нам пришла помощь. Я не знала о том, что Торин посылал ворона, а потому искренне удивилась и обрадовалась, когда дозорные на наспех восстановленных воротах сообщили о том, что прибыли обозы. Створки отворились, и я с изумлением поняла, что там были не только знакомые уже мне гномы: Глоин, правда, без Эйгиль и Гимли, Ори и Дори, а также еще несколько мужчин, которых я видела впервые, — но и Кихогил со своими ребятами. Подвезли припасы и материалы — четыре массивных тяжеловоза, копыта которых были снабжены шипастыми подковами, с уверенностью и спокойствием невозмутимых тружеников подняли по скользким склонам две большие телеги, груженые лесами, необходимыми для восстановления внутренней отделки помещений и замены прогоревших перекрытий.
— Дана! — радостно замахал мне рукой Ори, подзывая к себе. Я не выдержала и крепко обняла парня, отчего он разом покраснел. Я смутилась и отпустила его, но на лице гнома играла такая искренняя улыбка, что я была готова расцеловать его в обе щеки. — Здесь все необходимое для тебя и Оина. Привезли все, что смогли.
Я тут же полезла в увязанные и накрытые плотной дерюгой тюки: действительно, Ори постарался на славу. Не медля ни мгновения, я ухватила мотки чистых бинтов и помчалась на кухню. Ткань нужно было прокипятить и сделать срочные перевязки — в последние сутки я пустила на лоскуты последнюю рубашку, а у Фили из-за его собственной глупости разошелся шов — парень попытался было подняться, несмотря на все мои запреты. Получил, кроме заслуженной порции мучений, выговор от Оина, Дис и меня, а Торин, несмотря на то что его племянник был не в самом лучшем состоянии, отвесил тому хороший подзатыльник. В общем-то, молодого гнома можно было понять: смотреть на то, как другие работают, а он вынужден лежать почти неподвижно, он не мог, но, хоть его жизнь уже была вне опасности, раны все равно оставались слишком серьезными. Да и ничего Фили сделать не смог бы — у него едва хватало сил, чтобы садиться. И то с помощью Кили.
Самым проблемным для меня оставался Бифур. Необычная рана, нанесенная ему, привела к непредсказуемым последствиям: удивительное дело, но оклемался он достаточно быстро благодаря «звездной пыли», которой у меня осталось совсем немного, а места, времени и ингредиентов — последних до недавнего времени — для того, чтобы восполнить ее запасы, у меня не было. Однако орочий топор нанес непоправимый вред, потому что у гнома возникли проблемы с речью, памятью и двигательными функциями. Если быть точной, то Бифур забыл некоторые события, произошедшие с ним в прошлом, не мог унять мелкую дрожь в пальцах и по какой-то причине совершенно не имел возможности говорить на всеобщем. Разобраться, что к чему, я пока еще не успела и не знала, как хоть немного смягчить последствия. Единственное, что я, равно как и он, поняли сразу — это то, что гному больше никогда не заниматься любимым делом. На характере Бифура это сказалось не самым лучшим образом, но я его понимала, вспоминая свое состояние после столкновения с Кроном, когда в отчаянии думала, что не смогу больше рисовать. Но для меня возможность что-то изобразить на бумаге была лишь развлечением, и, если быть честной, то я вполне могла бы без нее прожить — всю себя я отдавала лекарскому делу. В случае с Бифуром все было иначе, потому что он безумно любил то, что делал, но ювелирное дело требует точности и четкости движений, кропотливости и особых рук, которые теперь плохо слушались гнома. Потому мужчина постоянно был смурным, огрызался на любое слово и не желал ни с кем общаться, и я ничего не могла с этим поделать, хоть и сочувствовала ему всей душой.
Однажды я застала его за попытками собрать что-то очень мелкое и даже испугалась того выражения, которое то и дело мелькало на лице гнома. Отчаяние, плохо скрываемая злость, но самое страшное — безнадежность. И чем дольше я смотрела на него, еще меня не заметившего, тем больше понимала, что для меня в свое время сделал Торин. Он дал мне надежду, необходимый толчок, заставил поверить в свои силы, но я не была уверена, что смогу то же самое сотворить и с Бифуром. Хотя бы потому, что он не принимал ничьих советов и никого не подпускал к себе близко. Но кое-что я все-таки смогла.
— Бифур, — произнесла я, молясь про себя, чтобы он хотя бы меня выслушал. Гном вздрогнул от неожиданности и тяжело посмотрел на меня. Взгляд у него стал тяжелым и загнанным, но я все еще видела в нем искры вдохновения, которые не погасли до сих пор, подогреваемые надеждой. — Я кое-что придумала.
Судя по его поджатым губам, меня очень хотели послать туда, куда Тилгук варгов не гонял, но пока постеснялись это сделать. Может быть, потому, что я была женщиной и передо мной ругаться было недозволительно, то ли потому, что все-таки отчасти благодаря мне Бифур остался жив. Пока он молча смотрел на меня, я торопливо чертила на листе бумаги первое, что пришло мне в голову. И так увлеклась, что даже не сразу вспомнила, для чего я это вообще затеяла, но когда над ухом раздалось сосредоточенное сопение, вскинулась и едва не разбила склонившемуся у меня над плечом Бифуру нос. Тот отшатнулся, вопросительно на меня глянул и потянул листок из-под моей руки. Хмыкнул, повертел из стороны в сторону, зачем-то посмотрел на свет и, размахивая им, как флагом, выскочил из помещения. А вечером Гест похвалялся перед завистливо вздыхающими мальчишками первой игрушкой в виде летающей деревянной птицы, крылья которой были сделаны из легкой, словно крыло мотылька, бересты. С того самого момента выздоровление бывшего ювелира стало очевидным, как и изменения в его характере к лучшему. Разговорчивее он, конечно, не стал, да и странности не только остались, но со временем даже становились более явственными, но общению это не очень мешало. Тем более, что, несмотря на свой теперь свирепый вид, Бифур оставался очень чутким и куда более спокойным во многих ситуациях, чем тот же Торин, которого по голове вроде не били.
В тот день, когда прибыли обозы, я узнала, что с ними приехал один из его братьев — Бофур. Это мне сообщил на ухо Ори, исподтишка указывая на гнома, который помогал разворачивать и пристраивать телеги на площадке за воротами Эред Луина. Торин встретил его как старого знакомого, пожал руку и даже улыбнулся — впрочем, глядя на Бофура, сдержать улыбки, наверное, было нельзя. Он был одним из тех, вокруг кого всегда царит веселье и смех, даже в самых не подходящих для того ситуациях. У него были темные, хитрые глаза, лучистый взгляд и мелкие морщинки у глаз, которые придавали ему невероятно доброжелательный вид. Темные волосы были заплетены в две косицы, а усы лихо подвиты, словно он собирался на какой-то званый прием. И этот замечательный гном тогда в каких-то полчаса смог привести своего брата в более-менее нормальное состояние — тот перестал сидеть неподвижно и сверлить взглядом стену, а занялся, наконец, делом, которое ему тут же подобрал не знающий усталости Балин.
— Ага! — Я едва не свалилась с телеги, из которой вытаскивала сумку с травами. Обернулась и увидела рядом с собой Бофура, который, не скрываясь, с любопытством меня разглядывал. — Значит, Дана, да? Та самая, что посчитала, что с топором в голове мой брат выглядит привлекательнее?
Я смутилась и застыла, не зная, как реагировать на такое двусмысленное замечание. То ли Бофур злился, то ли негодовал, то ли насмехался — глядя на него, понять, что он имел в виду, было делом невозможным, потому что он почти всегда улыбался, когда говорил что-то серьезное, а шутил, наоборот, с абсолютно непроницаемым выражением лица. Все это я успела уяснить за тот малый промежуток времени, пока находилась на улице и разбиралась с привезенными Ори ингредиентами, снадобьями и травами. Но пока Бофур оставался для меня полнейшей загадкой, и я совсем не знала, как мне вести себя с ним.
— В общем-то, мне нравится, — авторитетно заявил он, глядя на Бифура, который помогал Двалину. Кажется, эти двое уже успели переругаться, что, в общем-то, в свете испортившегося характера ювелира было делом не удивительным. — Теперь его точно ни с кем не спутают — это ж какая честь!
— Могу тебе такой же организовать, — буркнула я, скорее от смущения, чем от необходимости что-либо вообще говорить, а Бофур расхохотался.
— Э, нет, дорогуша! Моя черепушка по крепости сильно уступает бифуровской, так что я не согласен, — ухмыльнулся он.
Он махнул мне рукой и отправился на помощь Дори. Ори проводил его взглядом и повернулся ко мне, ухватив объемный тюк. Вопросительно глянул на меня, и я, забрав почти все, что мне было нужно, отправилась в помещение, которое когда-то было моим лазаретом. Сейчас там царила полнейшая разруха. Просить кого-то о помощи в разборе всего безобразия, что творилось в комнатах, я не стала, а потому приходилось разгребать все самой, да к тому же еще и по ночам, после того, как основные дела были закончены и моя помощь больше никому не требовалась. Уставала я так, что иногда вообще едва волочила ноги, но не сдавалась, да и пострадал лазарет все-таки меньше, чем нижние ярусы. А кузницы мужчины стали восстанавливать сразу же после того, как закончили с жилыми помещениями, потому что именно за счет кузниц и существовал Эред Луин, получающий основную часть средств с продажи изделий, созданных в ныне разрушенных помещениях. Особенно пострадала главная кузница, и Торин два дня ходил злющий, как горный варг, но после прибытия помощи заметно расслабился и перестал постоянно хмуриться, а пару раз я даже заметила, что он улыбался.
— Куда? — коротко спросил Ори, обводя взглядом относительно приведенные в порядок комнаты.
— Да бросай хоть где-нибудь, — пожала я плечами. — Все одно тут везде безобразие. Сейчас вот станет кому-нибудь хуже, мне даже некуда их положить.
— Так, может, лазарет стоило разобрать раньше? — осторожно уточнил гном, заглядывая в соседнее помещение — там я все уже успела разгрести.
— Зачем я буду отвлекать мужчин? — удивилась я. — Сама как-нибудь справлюсь, чай уж не развалюсь.
— А вот это зря, — спокойно сказал молодой гном и покачал головой. — Ты совсем не умеешь принимать помощь, Дана, а это искусство похлеще умения убивать.
Я так и застыла с открытым ртом, озадаченно на него глядя. Не ожидала я таких слов от этого гнома, но неожиданно поняла, что он абсолютно прав. То, что я не желала принимать помощь ни от кого, но старалась всячески оказывать ее окружающим, росло из моей неуверенности в собственной значимости и нужности кому бы то ни было. Я боялась стать лишней, страшилась оказаться обузой и потерять даже то, что имела. И совсем не желала потакать своим слабостям. Ори оказался настолько умным и проницательным, что заметил это почти сразу, и это поразило меня. Никогда бы не подумала, что он откроет мне глаза на подобное.
— Им и своих проблем хватает, — буркнула я, понимая, что устала, а потому препираться с Ори совсем не хотелось.
Молодой гном пожал плечами и вышел. Я уложила все привезенное запасливым Глоином, которому в выборе необходимого помогал Ори, решив разобрать все вечером, как, впрочем, и обычно. Сейчас, учитывая то, что у нас прибавилось ртов, помощь была необходима женщинам на кухне — попробуй, наготовь вовремя на такую ораву взрослых мужиков, которые после работы ели так, что только за ушами трещало! Да еще и добавки просили. Меня это только радовало: с появлением обозов и помощников, сильных, не измученных бессонными ночами и прошлой бедой, настроение у гномов значительно улучшилось и дело спорилось в умелых руках так, что основную часть Эред Луина обещали привести в порядок еще до исхода этой недели.
Приползла в комнаты я в таком состоянии, что ни о чем, кроме сна, думать не могла. Глаза закрывались сами собой, и сил просто не осталось даже на то, чтобы пойти и хотя бы вымыться. Хотелось завалиться на кровать и больше не видеть и не слышать ничего, начиная от такой же уставшей Дис и заканчивая опять чем-то недовольным Торином. Узбад меня вообще беспокоил все сильнее: он почти перестал со мной разговаривать, а если и перекидывался словом, то огрызался, словно я сделала ему что-то плохое. Несмотря на то, что я одно время была несколько зла на него за то, что он попытался отправить меня прочь из того завала — и если бы послушалась, то он бы просто-напросто погиб, — но я никому не рассказала о том, что произошло возле кузниц, прекрасно понимая, что Торину это сильно не понравится. Так что даже Дис была не в курсе того, что узбад едва не провалился в бездну. Но Торин все равно был на что-то зол, и это не давало мне покоя. Я, конечно, понимала, откуда растут ноги у попыток быть у узбада на хорошем счету, но считала, что это все не стоит того, чтобы тратить нервы на постоянное недовольство этого мужчины.
Ори меня все-таки обманул. Пока я работала на кухне и помогала остальным женщинам, он взял кого-то из гномов, и они в один день полностью привели мне в порядок лазарет. Я только вздохнула, глядя на новый стол, от которого еще терпко пахло свежей сосновой стружкой, на чистые, без следов копоти стены, отсутствие завалов, шкафы, сделанные из того же дерева, что и стол. Даже и не знала в тот момент, поблагодарить предприимчивого гнома или сказать, чтобы больше так не делал. Потому что я опять опасалась, что Торин будет недоволен, что я оторвала мужчин от основного занятия. Дался мне этот Торин.
Я сердито стукнула кулаком по столешнице, потом задумчиво провела пальцем по ошкуренной поверхности и неожиданно улыбнулась, притрагиваясь к вамаальту, висевшему на груди — Дис знала, о чем говорила. Меня это, конечно, не радовало, но в голове уже созрел план того, как избавиться от навязчивого наваждения: как только я получу однозначный отказ, то все сразу встанет на свои места, и я больше не буду мучиться по ночам. В иной исход я не верила, потому что иначе быть не могло. Дав себе обещание решить эту проблему как можно скорее, я успокоилась. И в ту ночь, как ни странно, спала крепко и без всяких снов.
***
Фили каждый раз смущался, когда я начинала менять ему повязки. Меня это удивляло, но иногда я была совершенно черствой — мне даже в голову не пришло, что можно об этом попросить Оина. Я привыкла к тому, что гном поднимал глаза к потолку и молчал на протяжении всего процесса, но для меня все это было так естественно, что я даже не сразу сообразила, откуда такая неловкость со стороны молодого мужчины. А уж когда поняла, то только руками всплеснула.
— Фили. — Он посмотрел на меня, и я в который раз поразилась, насколько у парня красивые глаза. Если у Торина они были насыщенно синими, такого цвета и не найдешь, то у его племянника — светло-голубые, а в солнечный день они становились яркими, как весеннее небо. — Ты что как маленький? Я ж тебя штаны не прошу снять!
Он не сразу понял, к чему я это говорю, но потом только хмыкнул, не желая отвечать на эту провокацию. Но отводить глаза и немного краснеть продолжил. И если сначала меня это приводило в некоторое замешательство, то сейчас мне стало просто-напросто смешно.
— Вот вы с братом часто оставались на ночь за пределами стен Эред Луина? — спросила я, деловито разматывая бинты. Получила утвердительный кивок и недоуменный взгляд и продолжила: — Так вот, любой лекарь, да и воин, кстати, тоже знает, что делать в том случае, если не повезло остаться с раненым товарищем в холодной ночи.
— И что же? — прищурился гном.
— Греть друг друга, — улыбнулась я. — И если бы такое случилось со мной и с тобой, вот тогда бы ты и краснел, когда я б полезла к тебе с объятиями.
Брови Фили взлетели вверх. Он изумленно посмотрел на меня.
— Насколько я помню, у раненых почти всегда жар, — осторожно сказал он. — И он сам может стать неплохой печкой для кого-нибудь.
— Когда замерзаешь насмерть, тоже кажется, что тебе не холодно, — пожала я плечами. — Здесь то же самое: умирающий может не чувствовать, как немеют от холода конечности просто потому, что его организм занят совсем иным.
Фили промолчал и стрельнул в меня таким хитрым взглядом из-под полуопущенных ресниц, что настала теперь моя очередь смущаться. Едва удержалась, чтобы не отвесить ему подзатыльник в лучших традициях Двалина, но все-таки передумала. К тому же в этот момент негромко скрипнула дверь, и в лазарет заглянул Кили. Внимательно на нас посмотрел, пробежался взглядом по бинтам в моих руках, понял, что я уже закончила с его братом, и попытался малодушно удрать.
— А ну-ка, стой! — разозлилась я. — Кили, вернись немедленно!
— Я в полном порядке, — торопливо сообщил младший племянник Торина и настороженно глянул на меня от двери, бросив сочувствующий взгляд на Фили. — И не надо меня опять пичкать этой мерзостью.
— Я все Торину расскажу, — погрозила я.
Гном устрашился, но не дрогнул. Я жалобно посмотрела на Фили, который с ухмылкой наблюдал за тем, как я пыталась напоить его брата снадобьем для быстрого восстановления сил, способствующего заживлению тканей. Прошла всего одна седмица после того, как Эред Луин восстановили, и синяк, багровеющий на спине молодого парня, почти сошел благодаря моим усилиям, но Кили лечиться не желал ни в какую. Даже увещевания матери на него не действовали, так что в лазарет к брату, которого разместили у меня, он мотался только в то время, когда меня не было рядом. Но сегодня немного просчитался, и я успела его поймать.
— Что за шум? — Двалин напугал нас всех, и даже Фили, полусидящий на кровати, вздрогнул и едва не выронил карандаш из рук, за который схватился сразу же после того, как я закончила перевязку.
— Держи его. — Я ткнула пальцем в попытавшегося проскочить мимо наставника парня.
Двалин оказался не робкого десятка и разом ухватил стервеца за ухо. Здоровенный парень, ростом почти с Двалина, только ойкнул и послушно посеменил за ним ко мне.
— Пусти, — потребовал Кили, а наставник довел его до стула, заставил сесть и только потом разжал пальцы. — За что?
— За сопротивление оказанию помощи, — улыбнулась я и всучила ему кружку. — Пей. И не кривись. Как дите малое.
Кили тоскливо посмотрел на клубящийся над емкостью пар, поглядел на улыбающегося пуще прежнего брата и осторожно понюхал. Удивленно поднял брови и, словно ринувшись в бой, отхлебнул.
— Вкусно, — констатировал через некоторое время. — Что это? Все, что ты давала до сегодняшнего дня, на вкус было ужасным.
— Крылья летучей мыши, светящийся мох и немного крови орка, — спокойно отозвалась я. — Кили, я пошутила!
— Да она издевается! — возмущенно пробулькал гном, когда немного прокашлялся. Двалин, хохочущий во все горло, заботливо похлопал парня по спине, да так, что тот чуть со стула не слетел. — А потом она удивляется, почему я не хочу, чтобы она меня лечила! Фили, хватит ржать!
Его старший брат обессиленно откинулся на подушки и только едва слышно постанывал от смеха, потому что смеяться в полный голос просто не мог — было больно, — но сдержаться при виде лица Кили не смог. Я сама едва могла сохранить серьезное выражение лица, когда выдавала ему заведомо ложную информацию, но сейчас спрятала лицо в ладонях и смеялась. Честно говоря, я не предполагала, что мои слова произведут такие действия — Кили сам был тем еще шутником. А рыбак рыбака, как известно, видит издалека, потому я была уверена, что он сразу разгадал бы мою затею.
— Почем веселье? — завалился к нам Бофур.
Этот гном не мог войти тихо — он всегда появлялся так, словно его преследовала вражеская конница. С грохотом, хохотом и прибаутками, которых у него было великое множество на любой случай жизни. А еще он потрясающе рассказывал сказки. Легенды, древние сказания и предания, исторические события — все это он превращал в самое настоящее представление. Он умел завладеть вниманием слушателей целиком и полностью, и как-то в один из вечеров он рассказывал всем известное сказание о том, как вышел из камня Дурин Бессмертный, старший из семи Отцов гномов. Я слушала, раскрыв рот и забыв обо всем на свете, и даже лукавая Дис не щелкнула меня по челюсти, признавая, что Бофур — рассказчик, каких поискать.
— Забирай бесплатно, — махнула я рукой, совладав со смехом.
— Как же так? — удивился Бофур. — Никак, смех-то подпорченный хотите мне отдать?
— Что ты, самого лучшего качества, — хмыкнул со своего места Фили.
— А то для нас в избытке, — согласился Кили. — Вон Фили уже и дышать-то нормально не может. Прекрати хихикать, как девка на выданье!
— Знаю я вас, — уверенно произнес весельчак. — Говорите одно, а делаете другое. Я, в общем-то, по делу. Дана, там тебя Торин обыскался.
Я удивленно вскинула брови, краем глаза заметив, как нахмурился и разом подобрался Двалин. Но времени обдумывать его поведение и мотивы не было.
— А поискать меня в лазарете ему в голову не приходило? — спросила я.
Бофур хмыкнул и пожал плечами.
— А то ты узбада не знаешь. — Гном развел руки в сторону, словно собирался поклониться.
— Проще говоря, ему лень тащиться сюда, — резюмировал Кили, за что немедленно получил по ушам от недовольного Двалина. — Вот за что на этот раз?! Я что, не прав?
— Прав, прав, — успокоил его наставник, — только язык за зубами держать не умеешь. Доведет тебя он однажды до беды.
Кили зыркнул на гнома из-под челки, но смолчал и сделал глоток из кружки. Зажмурился, как кот, и довольно улыбнулся. Я специально добавила в отвар малины и брусники, чтоб этот зануда перестал от меня удирать и не принимать необходимые лекарства. Иногда я чувствовала себя многодетной матерью и только ужасалась, как до меня справлялась со всеми этим товарищами Дис. И как она до сих пор не отходила никого скалкой.
— И где он сейчас? — устало спросила я.
— Был на стене, — махнул рукой Бофур. — Я, правда, не гарантирую, что он там и остался.
— Прекрасно, — всплеснула руками я. — То есть ему ко мне подойти лень, хотя я сижу на одном месте, а я должна разыскивать его по всему Эред Луину?
— Он узбад, — несмело, что было удивительно для такого, как он, предположил Бофур.
— Это не дает ему права так обращаться с теми, кто его окружает, — буркнула я и досадливо стукнула раскрытой ладонью по столу.
Отчего-то мне стало досадно и обидно. Неужели я не заслужила, чтобы ко мне подошли в том случае, если от меня что-то надо? Почему я вынуждена слушаться его дурных приказов? Я сердито сдернула со стула меховую накидку, набросила на плечи и собиралась уже выйти, как Бофур неожиданно меня окликнул:
— Загляни в оружейную, щит возьми, — посоветовал.
— Что? — опешила я, а Двалин так и вообще так недобро поглядел на весельчака, что мне стало не по себе. — Зачем?
— Да злющий он, — неожиданно сказал Кили, поймал мой недоуменный взгляд и пояснил: — Сладу никакого нет, даже мать его успокоить не смогла. А почему — никто не знает.
Я молча отворила дверь и вышла. На душе стало совсем неспокойно, и я лихорадочно начала перебирать в уме все ситуации, которые могли бы вызвать недовольство со стороны узбада. По всему выходило, что напортачить я вроде бы не успела, но кто его знает? Этот мужчина был непонятен, и я даже предположить не могла, что у него на уме. Это пугало, особенно после слов Кили. Я грешным делом даже подумала последовать совету Бофура. Не влетит, так хоть насмешу Торина, тоже неплохо. Глядишь, и подобреет.
Он действительно обнаружился возле ворот Эред Луина. Нахмурившийся, суровый и совершенно точно недовольный жизнью и всеми, кто его окружает. Когда я подошла к нему, он уперся в меня таким тяжелым взглядом, что я буквально почувствовала, что меня придавило к земле. Зябко передернула плечами и плотнее запахнула жилет.
— Бофур сказал, что ты искал меня, — тихо сказала я.
Торин ответил не сразу. Некоторое время рассматривал меня, словно о чем-то размышлял и что-то прикидывал, и мне стало даже дурно. Почему-то его взгляд был неожиданно враждебным и злым. Он определенно сейчас себя сдерживал, и мне показалось, что с его языка готовы сорваться обидные слова, которые могут причинить мне много боли. Я застыла, стараясь справиться с дрожью. Вся моя бравада и храбрость куда-то подевались, оставив меня с самыми страшными мыслями наедине.
— Я долго не говорил ничего тебе, — начал он, все так же не отводя глаз, и я не выдержала и потупилась, понимая, что у меня нет сил смотреть на него, — но всему есть свой предел, Дана.
— Что я сделала не так? — поинтересовалась я, стараясь справиться с прыгающими губами — хотелось разреветься в голос от его холодности и равнодушия. — Ведь ничего за это время не произошло…
— Да все! — неожиданно набросился он на меня. — Я устал за тобой следить и ждать, что ты в любой момент можешь сделать какую-нибудь глупость! С тобой невозможно сладить, ты не слушаешь никаких приказов и не выполняешь того, что требуется!
— Торин, я не понимаю. — Я даже отступила на шаг назад, когда он навис надо мной, словно собирался ударить. — Почему ты говоришь об этом мне сейчас?
— Потому что заводить разговоры о послушании после того, что произошло с Эред Луином — не самая лучшая идея, — сквозь зубы процедил он. — Я пытался тебя понять, пытался выяснить, почему ты никогда не придаешь значения моим словам, постоянно делаешь все наперекор. Назло. Как будто тебе это доставляет удовольствие.
— Ты не прав. — Мне пришлось собрать в кулак все свое мужество и твердо посмотреть ему в глаза. Проклятье, я только сейчас поняла, что никогда не могла представить этот взгляд… любящим, мягким. Он всегда резал, словно отточенный клинок, или каменной плитой придавливал к полу. — Я всего лишь пытаюсь спасти жизни. Если, конечно, ты о том, что произошло за завалом. И это не имеет никакой связи с моим отношением лично к тебе.
Наверное, я очень зря это сказала, потому что Торин мгновенно пришел в ярость. Я не могла понять причин такого его поведения — сейчас он совсем не был похож на того гнома, которого я знала. Узбад был всегда сдержан, спокоен и холоден, а сейчас просто не мог сдерживать чувства, что полыхали в нем. И мне стало страшно оттого, что причиной такого бешенства стала именно я. Но поверг меня в ужас не собственный страх перед этим мужчиной, а боль, наотмашь хлестнувшая по оголенным нервам и ножом прошедшаяся по сердцу.
— Действительно, — ядовито произнес Торин, смерив меня взглядом. — Зачем со мной считаться? Ты живешь здесь, но полностью игнорируешь все, что я тебе говорю.
— И что от меня требуется? — На смену растерянности пришла злость. Да как он вообще смеет? — Сидеть на кухне и не высовываться? Может, мне весь лазарет сбросить на Оина и сесть за шитье, чтобы, не приведи Махал, не разгневать тебя и не нанести страшного оскорбления тем, что позволяю себе самостоятельные решения? А если бы я выполняла твои приказы, то мы бы недосчитались нескольких жизней, Торин! И жизни твоего племянника в том числе! Или ты хочешь сказать, что я поступила неверно, настояв на своем? Что ты от меня хочешь, Торин, объясни!
— Чтоб ты не лезла туда, где можешь погибнуть, — тихо и четко произнес он. — Зачем, Дана? Зачем ты полезла ко мне через завал?! — последние слова он рявкнул так, что я едва не оглохла и отшатнулась, но он ухватил меня за руку и дернул к себе. — Ты хоть понимаешь, что едва не отправилась вслед за мной? Если бы Двалин и Балин не успели втащить нас наверх, ты бы умерла! Это не шутки!
— А тебе что до того? — вырвала я у него руку, изумляясь тому, сколько времени он носил это недовольство в себе и высказал мне его только сейчас. — В тот день многие были на краю гибели! И почему-то их ты не отчитываешь! Тем более столько времени спустя!
— Потому что они стали заложниками обстоятельств, — рыкнул он. — А ты сознательно сунулась в лаз, зная, что можешь не вернуться! Ты сделала это потому, что хотела насолить мне, доставить как можно больше неприятных мгновений, особенно после того, как я приказал тебе оставаться рядом с Фили и Кили? Балрог вас всех раздери, почему, объясни мне?!
Я задохнулась. Он не понимал, он не мог понять. Хотя все лежало на поверхности.
— Может быть, поэтому? — Я сорвала с шеи вамаальт и протянула его ему. — Торин, ты об этом не подумал?
Он замолчал, глядя на меня, словно впервые увидел. Теперь я уже твердо смотрела в синие глаза моего наваждения и ждала, когда же он произнесет хоть слово. Но он просто отвел взгляд. Я, чувствуя, как что-то оборвалось в душе, убрала камень в карман и спокойно спросила:
— Это все? Торин, ты узнал все, что хотел?
— Да.
Я развернулась, более на него не глядя, и вернулась обратно в лазарет. Я знала, что однажды так и произойдет, хотя представляла все это немного иначе, но реальность всегда смеялась над моими мечтами. В общем-то, мне не приходилось сомневаться, что Торин равнодушен ко мне, но я не рассчитывала, что мы настолько сильно поссоримся, потому что когда он рычал на меня, в его глазах я видела ярость. Он действительно был до крайности разозлен моими необдуманными действиями и не понимал, как вообще возможно такое непослушание. Он слишком привык к тому, что его приказы выполняются без вопросов. Слишком привык к повиновению. Но я понимала, что поступила верно. И ничто не могло заставить меня изменить свое мнение.
— Все вон, — спокойно сказала я, заходя в помещение.
— О, живая, — обрадовался Бофур. — Ты…
— Вон, — равнодушно повторила я. — Не уйдете сами — вытащу за шкирки.
Двалин молча поднялся, зацепил удивленного Кили и замолчавшего Бофура за локти и выволок в коридор, затворив за собой дверь. Я выдохнула, сжав кулаки, села за стол и опустила голову на скрещенные перед собой руки, не обращая внимания на притихшего Фили. Мне просто следовало смириться.
***
— Вот уж не думал, что ты так поступишь.
— Ты пришел читать мне мораль?
— Я пришел вмазать тебе в морду, но вижу, что это принесет тебе лишь облегчение. Так что лучше воздержусь — ты и сам себя уже достаточно наказал.
— Я так и думал.
Долгое молчание разливается по комнате, и только лишь потрескивание дров в камине нарушает тягостную тишину.
— И все-таки?
— Я ухожу и не хочу давать ложную надежду.
— Ты идиот.
— Это ее уничтожит. Я видел Дис. Она потухла.
— Она светится. Потому что у нее есть сыновья.
— На что ты намекаешь?
— По-моему, я даже не намекаю, а говорю прямо. Ты можешь дать ей гораздо больше, чем возможно представить. Ты просто боишься.
— Не надо меня анализировать.
— Да мне достаточно одного взгляда, чтобы все понять.
Он тяжело смотрит. Вздыхает, потирает лоб ладонью. Ему действительно трудно.
— Я не имею права на это.
— На что? На счастье?
— Да.
— Точно идиот.
— Достаточно. Я понял твою позицию.
— И что ты сделаешь?
— Оставлю все так, как есть.
— И это точно закончится плачевно. Для вас обоих.
— И что ты предлагаешь?
— Это же очевидно.
— Выйди из комнаты, а?
Тихий смешок. Скрипит стул, и тень мечется по стенам.
— Не упусти ее. Потом себе не простишь.
— По себе судишь?
— И это тоже.
Негромко стукает прикрытая дверь, и только тогда он позволяет себе глухо застонать, спрятав лицо в ладонях.
