Время покажет...

      Их завели в комнату для допросов. Стол, стулья по обе стороны от него, лампа. Как в старом ужастике — жуть. Странно, что завели вдвоём — одного из парней отвели дальше по коридору. Их на несколько минут оставили одних, закрыв железную дверь. Ей не было страшно. Может, вернулась та самоуверенность, которая была у неё до той ночи в бункере, а может, было уже всё равно. Ей хотелось переплести свои пальцы с его, обнять, хотя бы на минуту. Но она не сделает этого. Она сдерживала свои чувства к нему раньше, и сейчас начинается тоже самое. Она не хочет этого, но иногда обстоятельства сильнее желаний и чувств. Он смотрел в маленькое окно сквозь решётки, а она, отвернувшись, на дверь. В комнату зашли двое молодых КГБшников. — Лицом к стене, — пальцем показывая на стену, один из них наставил на них пистолет. Парень и девушка встали рядом. КГБшники подошли к подросткам, проверяя карманы и одежду в общем. Девушку бесило, когда до неё дотрагиваются незнакомые ей люди, а тут не то что бы дотрагиваются, её чуть ли не лапают. Она сдерживала себя, уставившись в пол, чтобы не вырваться и не вмазать этому смазливому идиоту. Парень чувствовал тоже самое — желание хорошо врезать дрыщу в форме, который сейчас своими грязными руками обыскивал девушку. Его девушку. Он сжимал руки в кулаки, сжимал зубы, но когда эта тварь стала проверять задние карманы джинс, в которых ничего не спрячешь и так, непонятно зачем держа девушку за талию, он вырвался и сильно ударил КГБшника по лицу. — Ты чё, охренел? — забыв про девушку, они скрутили ему руки, так же ударив по лицу. Он почувствовал обжигающую боль и привкус крови на губе. — Паша… — Она хотела сказать ещё что-то, но ей зажали рот рукой и вывели из комнаты, закрыв Вершинина и одного из КГБшников за железной дверью. Пнув блондина, который уже никак защищаться не мог, КГБшник щёлкнул наручниками. До этого Вершинин пытался защитить, пусть даже ценой своей жизни, Белову, но сейчас смысла уже не было. КГБшник вышел, Паша сидел на стуле, тихо стуча носком кеда по полу. Наручники противно сжимали запястья. Он вообще был удивлён, что в СССР наручники есть. На улице пошёл дождь. Парень прислушался к звукам из-за двери. Шаги. Его не волновало, кто это, волновало только, чтобы с Лерой всё было нормально. В кабинет зашёл мужчина в коричневом костюме. Парень сразу узнал его, отчего усмехнулся. Он вспомнил их диалог, когда он сам и Белова в первый раз попали в прошлое. — Здорово, любитель бесплатного кваса. — Теперь я понял, в какой сельско-хозяйственной академии вы учились, — парень усмехнулся окровавленными губами ещё больше. — Но ведь и ты не в гости приехал, — Костенко сел напротив парня. — Я сначала не понял, откуда у тебя столько импортных шмоток, думал, может родители в Польше, или ГДР работают… а теперь даже предположить боюсь. Узнаёшь вещь? — он вытащил из кармана телефон Лёхи, к счастью Вершинина, не его собственный и не Лерин. Лёшин был кнопочным. В ответ на вопрос парень только приподнял бровь. — Что это? — почти прокричал Костенко. — Калькулятор, — Вершинин отвечал абсолютно спокойно. Он смотрел прямо в лицо Костенко, и тот не мог понять его эмоции. Парень только ровно дышал, не двигая даже пальцами рук, скованных наручниками. — А буквы? Код введи, — Костенко положил телефон на стол. — А я не знаю кода. — А я тебе помогу вспомнить, если что, — Костенко наклонился к Вершинину через стол, на что тот попытался отодвинуться. — Я правда не знаю. Это не мой, моего друга. — Ладно, отложим пока этот момент, — Костенко ехидно улыбнулся и достал из кармана пиджака паспорт Паши. — А это что? — он кинул паспорт на стол. Вершинину пришлось поднять обе руки, чтобы посмотреть, чей это документ. Это был его паспорт. — Молчишь? Это паспорт, по крайней мере, здесь так написано. Выдан — Вершинину Павлу, девятнадцатого апреля две тысячи девятого года. Герб царский, Российская Федерация… — Это друзья. Решили пошутить, и подарить такой паспорт на День рождения. Я книги люблю фантастические, про будущее, машину времени… — А ей, тоже друзья? — Костенко кинул паспорт Леры. — Да, — а что он мог сказать? Что они из будущего, бегите, станция скоро взорвётся? — Ты что несёшь, парень? Я капитан КГБ СССР! Я таких как ты за Родину рвать буду. Встать! — оглушительно заорал он. Вершинин встал и усмехнулся — он был выше Костенко, отчего тот смотрел на него снизу. — Я тебя за эти две вещи расстрелять могу. И подружку твою — тоже. — Ты не тронешь её, — он понимал, что это не так — сейчас он не сможет сделать ничего. — Да? И кто помешает — ты? — Костенко усмехнулся. — Лучше рассказывай, как всё было, по-хорошему. — А то что? — не унимался Вершинин. — Узнаешь, — Костенко достал пистолет. — Я люблю, когда понимают с первого раза. — Ну тогда заведи собачку, и пусть она тебе с первого раза лапку даёт! — Вершинин знал, что пожалеет. Но и молчать уже не мог. Звук резкой пощёчины разрушил тишину. «Знает, куда бить, тварь» — пронеслось в мыслях парня. Предыдущая ранка на губе ещё кровоточила, но теперь отзывалась резкой болью. — Ну теперь-то ты будешь посговорчивее? — Костенко стоял сзади парня и пнул его по ногам. Парень промолчал, облизнув губу, из которой хлестала кровь. Костенко мерил шагами комнату, в каждом его движении чувствовалось волнение. Вершинин не думал о тупой боли, он думал только о Лере — чтобы с ней всё было нормально. — Ну что, расскажешь, кто вы такие? — Костенко подошёл сзади. — Всё равно не поверишь, — Костенко схватил парня за короткие волосы, заставляя откинуть голову назад и ударил кулаком по лицу. — Не хочешь по-хорошему — будет по-плохому, — он быстро вышел в коридор и вернулся с мужчиной и тележкой с ампулами и шприцами. Вершинин занервничал, но вида не показал. Костенко одновременно и уважал, и ненавидел парня. Уважал — за смелость, за то, что он говорил, что думает. И ненавидел за тоже самое. Он унизил его — вот так, не сделав толком ничего, со связанными руками и в одиночку. Сейчас он тоже выглядел абсолютно спокойно, только усмешка показывала его отношение к происходящему. Костенко наслаждался, когда такие как Вершинин сдавались, когда ему удавалось сломить их. Но он прекрасно понимал, что сейчас не тот случай. — Сергей, там третий из их компании буйный, может, лучше его? По этому видно, что хоть на расстрел веди, слова не скажет. Только зря время потратим, — Паша сразу понял, что Лёха специально отвлекал КГБшников. Чтобы он не делал раньше, Горелов всегда оставался хорошим другом. Пусть вспыльчивым, резким, но это и есть дружба — принимать и ценить человека со всеми его недостатками. — Увести его, — рявкнул Костенко. Злость и ненависть читались в его голосе. Два КГБшника скрутили руки парня и, пнув по ногам, заставляя его упасть, повели к камере. Железная дверь противно лязгнула по нервам. Резко отпустив руки парня и в очередной раз пнув его, КГБшник пристегнул его за одну руку к батарее. Ему было всё равно, и он не сразу заметил девушку в противоположном углу комнаты, сжавшуюся в комок. Когда они вышли, она тихо заговорила: — Паша… Паш, прости меня… — она дёрнулась, но её остановила цепь наручников. Ей невыносимо хотелось прижаться к нему, чувствовать его каждой своей клеткой, но не он, не она не могли сделать этого. Она подняла на него полные слёз глаза. Он поймал её взгляд и понял, как любит её. В глазах встала та стройка — собака, полные страха глаза Беловой и её прыжок. — С тобой всё нормально? Они тебя больше не трогали? — Вершинин облизнул губу. На его лице с идеально правильными чертами виднелись кровоподтёки. — Всё хорошо… Паш... Паш, я… — она не договорила, голос её срывался подавляемыми рыданиями. Она так боялась, боялась, что его могут там убить. Но он тут. С кровью на лице, с болью в глазах, но он тут. Живой. — Всё нормально, — коротко бросил он. — Нет, Паш, не нормально. Я полная идиотка, я не сказала тебе тогда, в бункере, что люблю тебя. Я поняла это ещё давно, но боялась себе признаться, понимаешь? Я боялась быть не нужной, потому что уже испытывала это… Это неважно сейчас… Важно то, что я люблю тебя, Паш… — Почему сейчас, когда я тебя даже обнять не могу? — он усмехнулся. — Я тебя тоже люблю, и ты знаешь это. — Паш… Обещай, что если вернёмся, останемся вместе… — Вернемся. Обещаю, — он не хотел думать о том, что скоро они вновь окажутся в Зоне.