В травы

- Ну хотел ты сам его распечатать, а он хотел тебе показать, что не пальцем деланный, и чего теперь будет? Рон смотрел на Гарри с такой тревогой, словно речь шла не о Малфое, которого он презирал. Гарри молча покрутил на безымянной пальце платиновый ободок - жутко неудобный фамильный артефакт. - Слушай, - Рональд поморщился. - Не подумай, что я тебя отговариваю, но может, нужно было ещё с кем-нибудь повстречаться, ну, прежде чем сделать выбор... Гарри покачал головой как бы говоря, что не всё так просто, хотя, послушать Рона, все проще некуда. Было приятно вот так поговорить о ничего не значащих вещах со старым другом после владевшего ими всю неделю напряжения. - Слушай, - внезапно выпалил Рон, и судя по неуравновешенному тону, его осенило. - Может, он тебе разонравился? Так это же Малфой! Гарри невольно улыбнулся: Рону даже не надо было развивать свою мысль, чтобы он, Гарри, понял, о чем идёт речь: для того, чтобы разлюбить Малфоя, особых причин не требовалось. Рон ведь ни разу ещё по-настоящему не влюблялся и понятия не имел, что любят не за что-то, а вопреки всему. Во всяком случае, Гарри любил Малфоя именно так. Ещё тогда, когда и рассчитывать не смел на взаимность. С этой точки зрения не влюбиться в Малфоя он просто не мог: тут тебе и социальное неравенство, и межфакультетская розня, и идеологическая вражда. Сложно было бы найти кого-то, с кем у Гарри было бы меньше точек соприкосновения. Пол избранника лишь добавлял ситуации скандального резонанса. - Этого следовало ожидать, - продолжал свою речь Рон. - Ты же как будто в лавку со сладостями угодил сразу после диеты. Гарри наклонил голову к плечу, посмотрев на него задумчиво. Он никогда не думал о своей тяге к Малфою в таком ключе. Что, если Драко был просто аперитивом? Кем-то, на кого можно было транслировать не только вожделение, но и весь негатив по поводу своей очевидной гомосексуальности? С замиранием сердца Гарри прислушался к себе... И не услышал ровным счётом ничего нового. - Боюсь, мне не нравятся парни, - Гарри кротко вздохнул. - Мне нравится Малфой. Взгляд Рона стал таким сочувственным, что Гарри даже невесело рассмеялся. Это была абсолютная правда. Гарри нравилась Чоу, и Алисия, и Гермиона... Хотя последнее, кажется, было как раз тревожным симптомом, учитывая её активную жизненную позицию, но вот Джинни... Гарри снова вздохнул, внезапно со всей очевидностью осознав, что его, похоже, привлекают сложности в отношениях. Это было все равно что понять про себя, что ты - мазохист, но додумать до конца свою шокирующую мысль герой не успел. - Но ты же в курсе, что это значит, да? — вкрадчивым шёпотом осведомился Рон, и Гарри снова понял его без лишних слов. Эта мысль была ещё более шокирующей, хуже того - очевидной, так как всё это время лежала на поверхности, и он сам уже успел не раз вернуться к ней и отбросить за ненадобностью. Гарри всегда нравились мальчиковатые, но девочки. Малфой - его заклятый враг, с которым он не то что сочетаться скандальным, пускай и законным браком, в одном сортире находиться не мог - девочкой явно не был. Зато он был скользким гадом, который не погнушается ничем ради достижения собственной цели. Гарри проглотил застрявший в горле комок - тот, вроде, ухнул куда-то вниз, но почти сразу же застрял в районе солнечного сплетения. Боль была такой сильной, что от неё хотелось согнуться в бараний рог. - Снейп, - Гарри облизнул пересохшие губы, поняв, что шепчет. - Снейп, - повторил он уже громче, - проверял мою кровь на случай, если это любовное зелье. - А Снейп у нас истина в последней инстанции, - Рон даже причмокнул от удовольствия, настолько стройно вырисовывалась его теория заговора. - Кроме зелий, вообще-то еще заклятья бывают и всякая, ну... - Рон сделал неопределенный жест рукою в воздухе, - неучтенная магия. Гарри посмотрел в окно - из Гриффиндорской башни, где они сидели, открывался отличный вид на палаточный городок, разраставшийся на берегах Чёрного озера. Волшебники со всех концов страны прибывали в Хогвартс, чтобы оказать Ордену Феникса посильную помощь. Из школы эвакуировали всех желающих. Некоторых, правда, нельзя было причислить к таковым в силу возраста - за теми, кто не мог свободно располагать собой, прибывали настойчивые и воинственно настроенные опекуны. На такие сцены - с истериками и оскорблениями - Гарри предпочитал не смотреть. Иногда его - как героя колдовской общественности и ролевую модель - просили посодействовать увещеваниям с той или другой стороны, и тогда он смотрел на просителя малознакомым публике презрительным взглядом. Его одинаково раздражала как романтичная недальновидность иных, так и чрезмерная опека их близких. Впервые Гарри был благодарен судьбе за то, что он - сирота. Всем этим людям, связанным друг с другом нежными чувствами и взаимными обязательствами, не было места на войне. Они не должны были спорить до хрипоты, выбарывая право умереть первыми, чтобы не видеть смерти дорогих им людей. Им следовало сидеть дома, в эвакуации, и ждать, когда такие, как он, кому нечего терять, сделают всю чёрную работу за них. Это было правильно и совсем не огорчало, но когда первокурсники и второкурсники смотрели на него с мольбой и надеждой в глазах, Гарри понимал, что уважает их желание попробовать свои силы. Он гордился собой. Это чувство пришло к нему не сразу, но именно оно подпитывало геройскую решимость в минуты отчаяния. Он не мог изменить прошлое, и именно это сделало его тем, кем он был - его решимость. У детей, жаждавших его напутствия, был выбор, и они опрометчиво выбирали взросление, не понимая, что путь к нему состоит из неизбежных потерь. Гарри не хотел отказываться от своей эмансипации, которая далась ему нелегко, но и другим он своей судьбы не желал. Дать этим малолетним героям выбор, которого у него не было, вернее, сохранить за ними этот выбор как можно дольше, вот к чему стремилась его душа, однако время и законы бытия работали против него, и все дети рано или поздно вырастали, а значит, теряли и смирялись, как это сделал он сам. Этот принцип взросления уже почти не казался невыносимой несправедливостью, когда Гарри попытался поставить себя в этом раскладе на место одного из родителей, и вот тут его как будто защемило в чем-то раскручивающемся вокруг собственной оси. Кстати, о детях и о родителях... ‌Сознание Гарри как раз предпринимало попытку свернуть опасную для его морального здоровья тему, когда бледные тонкие губы клюнули его в угол рта. Рон, конечно, не мог выбрать менее неподходящий момент для своих сексуальных экспериментов. Это впечатление усилилось, стоило Гарри мягко отстраниться и увидеть знакомый платиновый всполох. Лицо Драко, шагнувшего из камина в Гриффиндорскую гостиную, не предвещало мужу ничего хорошего. ‌- Уизли, на выход, - холодно, по-деловому потребовал Малфой, и тот почему-то сразу послушался. ‌Возможно, потому что Гарри согласно кивнул, не в силах никак иначе выразить свою волю. ‌Горло просто свело от невыносимой нежности при виде знакомых аристократических ужимок. Словно стремясь усилить эффект, Драко плотно сжал губы и с силой провел ладонями по плечам, стряхивая несуществующий пепел. Это выглядело так, будто он обнимал сам себя - ужасно одиноко. И прежде, чем понял, что делает, Гарри рванулся к нему и выдохнул - шумно и с облегчением - едва почувствовал знакомый разворот плеч у себя в руках и возмущенное сопение в шею. Дальнейшее не поддавалось описанию, так как Гарри понятия не имел о традициях сюрреализма. Драко вырывался и кричал что-то о том, что не будет тем, кто "вынул" его, Гарри, "из шкафа", во всяком случае "не для Уизела", а Гарри водил по его лицу губами, когда ему это удавалось, и втягивал сопротивляющегося аристократа обратно - в объятия. Наконец, Драко сдался и сам зашарил по геройскому телу руками, испустив при этом горестный стон. Посчитав это за согласие, Гарри подтолкнул его к креслу, куда и уронил. - Не могу, - прохныкал Драко, когда герой склонился над ним в попытке отыскать губами губы, - не могу, ты им пахнешь, - при этих словах на и без того аристократически бледном лице отобразилась такая невыразимая мука, что Гарри невольно отступил. - Уизли, - зачем-то уточнил запыхавшийся Драко, с трудом переводя дух, и Гарри скорбно вздохнул. - Ясно, - обреченно сказал он, прежде чем стремительно опуститься на колени и вжикнуть молнией малфоевских светло-серых брюк-дудочек. - Что ты делаешь? - ужаснулся Драко и даже попробовал привстать, чтобы лучше видеть, откуда исходит угроза. Гарри только улыбнулся краешком рта: - Я?! Нижайше прошу прощения.