В травы

Наверное, Гарри должен был быть благодарен Малфою, аппарировавшему их обоих на Гриммо. Но зачем было так поступать с хладным трупом супруга, как думал Малфой, герой понимал не вполне. Сначала Драко голосил над ним, как раненый зверь. Эта часть герою даже понравилась, так что он не особенно спешил воскресать из мертвых, тем более, что в районе груди было мокро, похоже, не только от малфоевских слёз. Потом онемение в теле, которым сопровождалось послеобморочное состояние, начало постепенно проходить, оставляя по себе всевозрастающую головную боль, так что в какой-то момент Гарри смог спихнуть с себя осатаневшего Малфоя, что не особенно отвлекло вошедшего во вкус аристократа от громких стенаний. Не то, чтобы Гарри было неприятно, что его потерю оплакивают, да ещё и с таким надрывом, но Малфой, вроде, не ценил его при жизни, если можно так выразиться, чего определенно нельзя было сказать о Роне и Гермионе. Вот кто, наверное, действительно переживал невосполнимую утрату. В малоподвижном состоянии Гарри предпочел бы держаться поближе к друзьям, чтобы добрая весть о его очередном чудесном спасении как можно скорее успокоила их. Что касалось Малфоя, Гарри был совершенно не прочь, чтобы этот надменный засранец страдал подольше. Поскольку это были взаимоисключающие желания, нужно было выбрать линию поведения. - Прекрати, Малфой, - произнес Гарри неожиданно для себя резким тоном, в котором не было и намёка на сочувствие. - Твои вопли и мертвого подымут, хватит уже! Как ни странно, это подействовало: Драко наконец перестал вопить. Секунду он смотрел на Гарри проникновенно чистым и восторженным взглядом, так что герой успел пожалеть о своей жестокости, а затем вдруг с довольной усмешкой произнес: - Но ведь сработало же! У Гарри отлегло от сердца. Этого Малфоя - вредного, привычного, противного - захотелось поцеловать, но Гарри этого так и не сделал. Его уже даже качнуло вперёд, навстречу приоткрытым малфоевским губам, как вдруг те скривились, и любимый Драко вновь превратился в безобразную отпугивающую истеричку. - Ненавижу тебя, Поттер! Тебя и твою дурацкую привычку геройствовать. Драко говорил с проникновенной горечью, так что Гарри даже не нашел в себе душевных сил открыть рот от удивления. - Лучше бы ты сдох уже наконец и меня не мучил. Не можешь ведь не нарваться на неприятности. А я-то, наивный дурак, полагал, что ты способен подумать ещё о ком-нибудь, кроме себя любимого, прежде чем влипать в свои бесконечные истории. Но нет же, как же без тебя-то?!Не приведи Мерлин, мир еще кто-нибудь спасет - кто-нибудь, но не ты, - это же недопустимое самоуправство, да, Поттер?! Надо же, чтобы человек был хороший, и делал это непременно ради мира во всём мире, а не ради собственного душевного спокойствия или других своекорыстных целей. Ты вообще допускаешь мысль... Дальше Гарри не слушал. Он был слишком поражен внезапной догадкой: Малфой вовсе не бросил его умирать на больничной койке; он сам почувствовал себя брошенным и ушел в закат с гордо поднятой головой. В результате чего перед Гарри стоял теперь нелегкий выбор. Во-первых, Малфоя хотелось убить за то, что он искренне и вполне заслуженно желал Гарри смерти как злейшему врагу, во-вторых, аристократ был крайне сексуален в образе недоброжелателя, что совершенно сбивало с толку, и в-третьих, он ворчал. Ворчащий Малфой вызывал непроизвольные взрывы хохота, которые Гарри с трудом удавалось подавлять один за другим, и чем дольше Драко гундел, тем меньше у его мужа оставалось сил сопротивляться безудержному веселью, так что теперь Гарри хотелось только одного - обнять и утешить мужа, который не только был неправ, но ещё и ужасно жесток в своих ошибочных суждениях. И не заржать при этом от умиления. Самым страшным в происходящем было, пожалуй, то, что Гарри любил, как он понял, именно этого Драко - способного предать его при первой опасности или убить собственноручно, пока герой не убился сам. Хотя последнее явно противоречило поведению Малфоя после победы над Темным Лордом, Гарри ни секунды не сомневался, что ему хватит душевной чёрствости, изобретательности и упрямства достать мужа настолько, чтобы в один из прекрасных совместно прожитых дней заслужить удар под лопатку канцелярским ножом. В этом не было повода гордиться собой, как и во всей ситуации в целом - ни капли рационализма, но Гарри лишь веселила мысль о том, что они с Драко - два свихнувшихся друг на друге идиота. Это было гораздо лучше, чем оказаться в одной упряжке с настоящим ненавистником. Гарри не мог объяснить, в чем отличие и чему он радуется, но от сердца безвозвратно и окончательно отлегло. Герой чувствовал себя пресловутым гелиевым шариком и внутренне веселился так, как будто его накачали смешливым газом. - Успокойся, ворчунишка, это просто царапина, - он подался навстречу мужу, который тщетно попытался избежать столкновения, и в этот момент почувствовал знакомое уже жжение, а потом словно увидел себя со стороны глазами прижатого к геройской груди Малфоя: в прошитую проклятием борозду было видно, как бьётся сердце. И при каждом ударе небольшое количество крови выплескивалось наружу.