О вечных чувствах, о людях, о нелюдях и об андроидах

Пролежавший в спасательно-регенерационной капсуле пять лет Тау-Грир потерял от обезвоживания четверть своего веса. Расслабленные мышцы отказывались работать. Одурманенный обезболивающими препаратами мозг совсем не хотел вспоминать ни прошлое, ни настоящее. Он лежал на восстановлении и тупо пялился в потолок. Попытки доктора его разговорить не увенчались успехом. Даже появление новоявленного отца ничего в нем не всколыхнуло. Но отец, не взирая на плачевное состояние тела найдёныша, очень радовался его появлению и строго приказал доктору поставить того на ноги. И с тех пор началась интенсивная программа восстановления: это и массажи, и комплексные витамины и микроэлементы, и даже новейшие военные разработки в этой области — нанороботы. Тело после регулярных массажей и питательных бульонов обрастало мышцами, наливалось силой, обретало былую гибкость. Но с обезображенными шрамами лицом и руками уже ничего нельзя было сделать — за эти годы всё зарубцевалось, срослось в бугристую, похожую на лунные кратеры, маску. Но больше всего беспокоился доктор совсем по другому поводу: Тау-Грир, увидев в зеркале свое отражение, отвернулся к стене и перестал реагировать на внешние раздражители. Докторские старания не пропали напрасно — тело Тау-Грира восстановилось. Но душевного равновесия ему вернуть никак не удавалось. Доктор вел пространные беседы, напоминал, что тот еще молод, его ждёт впереди ещё много хорошего. Раз он остался жить, значит Фортуне он приглянулся, у этой капризной дамы на него большие планы. А как обрадуются его возвращению родственники, мать, друзья, любимая девушка… Этих слов было достаточно, чтобы у Тау-Грира засбоил пульс, застучало в висках и пискнувшая аппаратура просигналила — пациенту дурно, ещё чуть-чуть, и он уплыл в спасительный туман обморока. Бесчувственный пациент реанимационной капсулы не реагировал ни на прибытие на базу вольных пиратов на планете Тортуга, ни перемещения своей такой родной капсулы вместе с телом в самый передовой госпиталь, расположенный в подземных ярусах. Ромеро озадачил своего доктора поднять на ноги наследника. Ведь это был его единственный сын, все его жены и наложницы рожали дочек. А так как он входил в одну из самых влиятельных семей пиратской вольницы, наличие множества храбрых сынов очень влияло на статус. Сам Ромеро с безрассудной храбростью командовал фрегатом «Альбатрос», нападая на более сильных противников и всегда оказываясь в победителях, грабя огромные межзвёздные круизные судна и маленькие верткие почтовики с ценностями. Его невероятная хитрость и везучесть в этом деле вызывала зависть братьев и кузенов, командовавших такими же флибустьерами космоса. А сам Ромеро люто завидовал им — у них было полно сыновей, а у него семь дочек. Кузены смеялись: «Ничего, будешь замуж выдавать — породнишься с многими влиятельными родами и озолотишься на выкупах невест!». А Ромеро бурчал: «Скорее разорюсь на приданом!» И тут судьба повернулась к нему лицом — явила чудо, взрослого сына, носящего аристократическую фамилию и имеющего образование навигатора. Ромеро решил, что приложит все усилия, но вернет интерес к жизни к своему наследнику. Он обеспечил того всем. Лучшая палата госпиталя, лучший доктор, лучшие лекарства… Доктор приходил часто, проверял показатели приборов, пытался уговорить, мотивировать, вызвать жажду к жизни. Но тщетно. Пациент не желал идти на контакт, даже больше — при звуках голоса он отворачивался к стене и крепко закрывал глаза. Доктор заводил разговоры, наблюдая по чутким приборам как меняется реакция больного при разных темах: упоминание семьи, матери, родственников вызывало негативный всплеск — учащенное сердцебиение, дрожание пальцев, потовыделение. Явные признаки негативной реакции. Он проанализировав все, поговорил с Ромеро. После этого Тау-Грира оставили на несколько дней в покое. Он лежал, рассматривая белый потолок поверх прозрачной крышки капсулы. Через неделю и ее убрали. После всех процедур его тело окрепло, он был готов подняться, только у него не было желания этого делать. Он лежал недвижимо, вспоминал единственных родных в этом мире людей, Ардена и Брендона, их совместное проживание, жаркие ночи и обещания вечно ждать. Тосковал о тех временах, прокручивал перед глазами, словно в замедленном видеовоспроизведении момент их встречи с Арденом. Столкновение в дверях, разбившиеся с серебристым звоном лабораторные сосуды, опасно покачнувшийся ящик со спортинвентарем, серьезные глаза напротив, решительное выражение лица. Резкие слова с обеих сторон, спор-ссора и неожиданное поселение в одну комнату. И тихий внимательный взгляд Брендона со стороны, оценивающий, пронзительный. И горькое понимание — никогда он не осмелится приблизится к ним, не покажется в этом жалком виде, не захочет видеть в любимых глазах брезгливый ужас или, что ещё хуже, жалость. Он подслушал разговоры между ведущими докторами, которых пригласили консилиум с нескольких планет. Каждый профессор, осмотрев его шрамы и узнав время, прошедшее от несчастного случая, удрученно качали головой, вздыхали и выдавали невесёлый прогноз: «Эти шрамы не рассосутся. Этот вид останется навсегда. Можно только прикрыться маской или замаскироваться косметическими средствами». Этот разговор был последней точкой, завершающей его жизнь. Каплей, которая опрокинула равновесие его судьбы. Судьбы, которая колебалась между двух направлений: «Дальше жить» и «Меня здесь уже ничего не держит». Решение он принял, закрыв глаза, лежал и ждал подходящего момента, возможности стянуть скальпель или таблетки, но… Все его планы нарушил доктор. Сперва он подселил в его палату второго пациента. Объяснив, что спецпалат свободных нет, а аппаратуру подключить возможно только к этим разъемам. Хотя, новый пациент не был сильно покалечен, всего лишь сдавленная грудная клетка, треснувшие пара ребер, да синяк на поллица. Сперва доктор по переговорному устройству долго кого-то успокаивал, обещая хороший присмотр, лечение и быстрое выздоровление. Тау-Грир с интересом прислушивался, даже услышал голос собеседника из трубки, возмущенно что-то выговаривающий. Затем доктор передал трубку новому постояльцу госпиталя, щуплому парнишке с тёмной короткой стрижкой, черноглазому и смуглокожему, насколько можно было рассмотреть сквозь синяк. Тот долго оправдывался, обещал: — Папа! Прости, я больше не буду брать без спросу гоночный болид-флаер. И яхту тоже не буду трогать, — затем долго выслушивал нотации и наставления. Наконец-то все разошлись, сосед позвонил какой-то девице, наверное, подружке, и стал жаловаться на неудачную эскападу: — Привет, Флоран! Нет, не не гонках! И не дома… Не успел болид разогнаться. Мне его даже из нашей зоны не удалось вывести, как включилась система экстренного торможения и меня приложило о панель… Почему «не пристегивался»? Пристёгивался, ещё как пристегивался. Да кресла-ложементы рассчитаны на пилота-навигатора Гора, а тот точно как гора, и все удерживающие ремни настроенные на эту тушу. Вот меня и кинуло об панель. Эх, так от нашей семьи никто на неформальные гонки не поехал, опять кузены будут насмехаться. Хотя мы с отцом привозили с рейда такое количество добычи, которое кузенам и за год не захватить. Тау тихонечко задремал под тихий разговор воинственного подростка. Еще утром сиделка занесла в бокс раздвижную ширму, создавая иллюзию уединения между двумя регенерационными ложами. Поздно вечером в палату зашел доктор, привлеченный звуками разговора. Увидев, что сосед болтает по коммуникатору, тут же отобрал его, высказав возмущение халатностью принимающих медиков: — Куда это годится?! Вы должны спокойно лечиться, а не болтать круглые сутки. Ваш коммуникатор создает помехи лечебной аппаратуре. А вы сами болтовней беспокоите соседа. Чтобы этого больше не было. После выписки верну, — доктор покинул палату, а расстроенный сосед, послонявшись по палате, выскользнул в коридор, но вскоре был возвращен сиделкой на место. Он ещё помаялся бездельем и пришел к Тау-Гриру с вопросом: — Эй, слышишь, друг? У тебя коммуникатор есть? Хотя Тау не желал сперва отвечать на эти вопросы, но выслушав одно и то же в двадцатый раз, понял поговорку: «Легче отдаться, чем отказать и объяснить почему!». Настырный сосед всё просил средство связи, видать, совсем не умел находиться в тишине и одиночестве. Тау-Гриру это надоело, он повернулся к назойливому парню и проскрипел своими застывшими связками, которые уж было совсем забыли как оно, говорить: — Нету у меня ничего. — А ты кто? — не унимался болтун. — Я Тристани. — Пристань? — усмехнулся непослушными губами из-под бинтов Тау. — Ка-а-акое милое имя… — Не смей надо мной насмехаться! Я наследник рода, — возмутился Трис. — Правда отец обещал отстранить от наследования за то что на его парадном болид-флаере мы с сестрой отправились на неформальные гонки наследников. А то кузены всё время насмехались… — А не мелкий ты для гонок? — Тау уже немного освоился и голос его окреп и стал лучше повиноваться. — Сколько тебе лет? Тринадцать? Пятнадцать? Неужто старше не нашлось? — Мне семнадцать… скоро будет. А знаешь как обидно, когда насмехаются. Я могу в бой отправить полсотни пиратов, и мне приходилось участвовать в реальных захватах суден, но на эти гонки нам некого выставить — у меня нет опыта пилота-навигатора, а в семье у меня только сёстры младшие. Отец говорил, что есть еще один старший брат-навигатор. Вот он бы защитил честь семьи и выиграл у всех наших противников. Но он не хочет возвращаться в семью. Эх, как бы нам встретиться, я бы все силы приложила, чтобы его убедить вернуться, или, в крайнем случае, хоть научить пилотировать гоночный болид на сверхзвуковой скорости. — Погоди, ты сказал «приложила»? — удивился Тау. — Да, всё правильно, я так сказала. А что не так? — Ты девчонка? — изумился Тау-Грир. — Что у вас за общество, что девчонки в бой ведут пиратов? — Обычное пиратское объединение родов. Тут, на Тортуге нравы свободные, если отец объявил меня наследником, значит имею право и в бой идти сама, и других посылать. — Ну да, имеешь право… Это за это тебя отец обещал наказать? Право взять болид и улететь на гонки? — Да не за то, что улетела, нет! Я взяла с собой сестру, она хотела встретиться с любимым. Он из чуждого нам рода, и отец не позволяет Лорне выйти за Кир-Патрика. Сестра хотела сбежать к нему, тогда уж отец был бы вынужден согласиться на брак. Вот я и взяла без спроса и подготовки флаер. А он сломался и резко остановился. Теперь я в госпитале, сестра под замком, а отец в ярости, — печально закончила Трис. — Вот что значит девчонка пустоголовая. И как тебе доверять судьбу рода, успех боевой операции или штурвал корабля? Да ты же сперва отца дураком выставила, позволив глупой малолетней сестре сбежать. О нем потом сколько разговоров пошло бы — не умеет дочек воспитывать, да ему они не подчиняются. Как ты думаешь, прибавило бы это ему авторитета в глазах пиратов? А без подготовки вылететь на гонки? Это же верх дурости! Сама чуть не убилась и сестру едва не погубила. — Но я же хотела как лучше… А ты не знаешь, пилотированию болидов и флаеров долго учиться? Надо узнать, может, на одной из соседних планет есть такие школы пилотов или навигаторов, где обучают девушек. — Куда тебе на пилота учиться? Я бы на месте отца или брата запер бы тебя в доме до замужества, пока ты ещё чего не натворила. А то так и погибнуть молодой недолго. — Не получится запереть. Я — наследник. У отца рождаются только дочери. Притом я появилась на свет третьей. Две старших сестры Луиса и Лаура уже успели поносить титул наследника и погибнуть — одна в бою, при захвате почтового фрегата, а другая — при покушении конкурентов. Я старшая дочь, и я наследник. Я буду идти в бой рядом с отцом, и я обучусь пилотированию, чего бы мне это не стоило, но я выиграю у кузенов эту ежегодную гонку наследников. Я докажу, что у папы Ромеро не жидкая кровь, и его дочери не слабее сыновей других родов. — Ты сказала — Ромеро? Ты дочь Ромеро? — Да! Только даже не пытайся ухаживать, узнав кто я. Мне семья не положена, я наследник рода. — Эх, дево-о-очка! — прохрипел устало Тау. — Мне уже никогда ни за кем не ухаживать. У меня полностью сожжено лицо, и немного попало на руки. Такого урода даже врагам нельзя показывать, жалко пугать… Ладно, я тебе немного помогу, подучу пилотировать флаеры, раскрою несколько секретов навигаторов, как разогнать болид. Но только при условии, что ты пообещаешь не гонять почем зря. Один раз уделаешь кузенов, и хватит… — усталый Тау темного передохнул и спросил: — А Ромеро, он кто? И с этим именем он один в пиратской вольнице или ещё есть? — Ромеро, самый удачливый капитан «Альбатроса». Среди капитанов имя Ромеро носит он один. Всё стало на свои места — Трис его сводная сестра. Именно этой девочке пришлось становиться рядом с грозным пиратом, рисковать в космических захватчиских рейдах каждый раз жизнью и здоровьем. Ей бы мечтать о принце на серебристом звездолёте, о доме, полном детского смеха, а она говорит о битвах, смерти и гонках. Истинная дочь своего отца. Жалко, если она сгинет в одной из схваток, как её старшие сестры. «Сгинет в бою вместо тебя!» — шепнул Тау его внутренний голос, ошибочно именуемый совестью. Тау-Грир всегда всех честно предупреждал: «Совести у меня нет!» А теперь так заныло внутри: «Ты же хотел сдохнуть?! Что лучше — валяться слабаком-суицидником с порезанными венами, или с честью сложить голову в бою, заменив на острие атаки эту малявку». Чтобы до утра не передумать, он решил озвучить свое решение: — Тристани, можешь сходить на пост сиделок и от них позвонить отцу. Скажешь ему, что я на всё согласен. Приму его предложение. А у кузенов мы с тобой еще все гонки выиграим, сестрёнка!