You are my reason for living

      Не смог, не успел.       Не смог, не успел, вновь мелькает в голове Питера. Не смог, не успел, не спас. Он смотрит на свои руки в красных спандексных перчатках, перед глазами мутно, а в горле застыл горький ком. Он судорожно выдыхает и зажмуривает глаза. Внизу отдаленно слышатся полицейские сирены, а у него все смешивается в один громкий гул, сирены, звуки вспышек, громкий плач матери, что потеряла двенадцатилетнюю дочь.       Потому что Питер не успел. Потому что опоздал.       Питер прикрывает лицо, не скрытое маской руками и с силой стискивает зубы. Ветер бьет по плечам, волосы развеваются настолько сильно, что отросшие каштановые пряди неприятно лезут в лицо, но он не готов спускаться с этой чертовой крыши. Не готов.       Он запрокидывает голову к темнеющему небу, в носу и глазах щиплет, и он резко всхлипывает.       Питер услышал детский крик через квартал, ринулся туда со всей скоростью, на которую был способен, но выстрел был быстрее. И убийце ничего не надо было больше. Он просто хотел убить, хотел этого убийства, а девочка попала не в то время, и не в то место.       — Ненавижу, — сипло говорит Питер, не понимая, кому и зачем он это говорит. Перед глазами до сих пор тело мертвой девочки в испачканном кровью светлом платье.       Это был не первый раз, когда Питер хотел убить преступника. Зато, кажется, первый, когда он почти не сдержался. Почти, потому что полиции он оставил полуживого избитого ублюдка лет сорока. На его лице не оставалось и места живого, но все же он дышал.       Питер поворачивает взгляд к рядом лежавшей маске и сглатывает резко накопившуюся слюну. Какой в этом смысл, когда он даже ребенка спасти не может? Что же он за герой такой?       Он смахивает чертову маску вниз с высокого здания.       — Сколько ты уже сидишь здесь? — слышит он за собой и резко поворачивается. Уэйд стоит позади него в полном костюме. Его голос низкий и серьезный.       — Уйди, — резко говорит Питер, отворачиваясь. Он упирается локтями в колени и вновь прикрывает лицо ладонями. — Уйди! — В ответ он слышит лишь приближающиеся шаги. Уилсон садится не совсем близко к нему и тоже свешивает ноги вниз. Питер сжимает зубы. — Уходи отсюда! — кричит он, переводя на него злой взгляд.       — Паучок… — начинает тот так же спокойно, как и до этого, но Питер перебивает.       — Тогда уйду я! — резко говорит он, поднимаясь. Он готовится выпустить паутину, но слова Уэйда останавливают его.       — Ты не можешь винить себя в каждой смерти этого долбаного города, Питер. — Дэдпул поднимается за ним, заставляя отойти его на несколько шагов назад.       — Что ты вообще понимаешь? — тихо спрашивает Питер, щуря глаза. Он сжимает кулаки. — Ты наемник! Убиваешь людей за деньги, что ты, черт возьми, вообще можешь понять? — с каждым предложением его голос все повышается, он не может это контролировать. Свою злость, ярость и боль. С глаз все-таки текут злые слезы, и он утирает их с щек запястьем. — Ненавижу убийц! — кричит еще раз Питер и все-таки срывается с места.       Он не оборачивается, знает, что Уэйд, подойдя к самому краю крыши, наблюдает за ним.       Придя к тайнику, Питер достает рюкзак с обычной повседневной одеждой. Костюм из спандекса продолжает облегать его тело под ней, когда он переодевается. Питер не знает, который сейчас час, сколько он провел на улицах родного города, но небо уже черное, а темные облака скрывают звезды.       Он не хочет идти домой, он, кажется, вообще ничего не хочет. Гнев не утихает ни на секунду, где-то на глубине сознания он понимает, что сорвал злость на Уэйде, но он не лгал. Он ненавидит убийц, ненавидит всей душой.       — Черт, — шипит Питер, вновь всхлипывая.       Он не имеет права обвинять в этом его сейчас. Не после всего, что пережили вместе, не после того, как вытаскивали друг друга из таких передряг, из которых, казалось, выбраться живыми было невозможно.       Уэйд изначально не скрывал ни от кого ни личности, ни то, чем занимается. Питер знал, с кем связывается и, черт возьми, он не жалеет, потому что Дэдпул невероятный.       Он безумный, абсолютно ненормальный, никогда не дает отчета своим действиям, не воспринимает всерьез вообще ничего, и почему-то очень сильно его, Питера, любит.       И он, хоть убей, не понимает, что же может в нем так сильно удерживать такого человека как Уэйд Уилсон. Они разные по всем фронтам, характер, цели, мотивация, кредо — ничего общего, и все же…       Сейчас он не может представить без него своей жизни. Он часто злится на него, часто спорит. С таким как Уэйд невозможно предугадать, что будет дальше, да что там… что будет завтра предугадать сложно.       Когда Питер начинает думать об этих отношениях, ничего, кроме как слова «угораздило» на ум ему не приходит, потому что его именно угораздило связаться, угораздило переспать и влюбиться. Угораздило пропасть в человеке, которого, как он думал, он терпеть не может.       Он давно перестал понимать, что творится в его жизни, и дело не в Уэйде отнюдь, а в том, сколько всего происходит в этом городе. Даже представить невозможно, что бы было, если бы не было таких героев, как Мстители, как Четверка и прочих, кто раз за разом спасает мир от злобных психов, пришельцев или еще кого, помимо обычных преступников, которых намного больше, за которыми не уследишь, даже если очень постараешься.       И все же он не может не винить себя в том, что произошло.       Просто не может.       Питер возвращается домой к утру, когда небо начинает светлеть. Он чувствует себя утомленным, но не валится с ног, разве что голова чуть болит. Его взгляд останавливается на его собственной маске, которую он скинул с крыши. Она лежит под пистолетом Уэйда. Он хмурится, но думать о том, как Уэйд ее нашел – не может. Вообще думать ни о чем не может. Слишком болит голова.       Он скидывает кроссовки, снимает куртку и идет в спальню. Телевизор в гостиной включен, но тихо, видимо, Уэйд смотрел новости.       Питер видит его развалившимся на кровати в спальне. Тот спит, на нем нет ничего, кроме белья ярко-салатного цвета, потому что, кажется, у Уэйда в принципе нет адекватного белья. У него есть трусы с каждым из Мстителей, в цвет Америки, с Человеком-Пауком, со всеми, в общем.       Будить его не хочется, но им надо поговорить. Питер уверен, что надо. Сегодня он сорвал свой гнев на нем, и ему надо извиниться.       — Уэйд. — Питер подходит к кровати и встает над спящим мужчиной. — Уэйд, просыпайся, — он говорит не очень громко, а когда тот не реагирует, то присаживается на кровати и проводит рукой по неровной коже плеча. — Мне надо извиниться перед тобой, иначе меня добьет моя совесть.       — Я не умею на тебя злиться, Паучок, но если ты сейчас не дашь мне поспать, я кину в тебя катаной.       — Твоя катана валяется в прихожке, — со вздохом отвечает Питер, но когда видит, что Уэйд опять перестает реагировать на него, то за плечо поворачивает на спину и нависает над ним. Уэйд все-таки открывает глаза и протирает их пальцами.       Питер смотрит в его светлые глаза, потом чуть прикусывает губу изнутри и вздыхает, взлохмачивая свои волосы.       — У меня до сих пор перед глазами тело этой девочки, — говорит он почти шепотом и прикрывает глаза. — Иногда… — Питер поджимает губы, — иногда мне так сильно хочется закончить все убийством. И меня безумно пугает, что это «иногда» превращается последнее время в «почти постоянно». — Он чувствует, как Уэйд садится на кровати, и поднимает на него взгляд.       Тот смотрит на него обеспокоенно, и за это Питеру становится еще более стыдно, чем до этого. Он начинает злиться на самого себя.       — В этом городе полно больных ублюдков, — отвечает Уэйд, громко зевая. — У кого ж такого желания нет?       — Ты не совсем понимаешь…       — Я понимаю только то, что ты вообще не обязан ничем этому городу, — перебивает его Уэйд, хмурясь. — И все же ты рискуешь задницей, спасая людей. А они в свою очередь считают это само собой разумеющимся.       — Я хочу его сделать хоть немного лучше, — на выдохе говорит Питер, опуская голову. — Хоть на самую малость, но с теми мыслями, что приходят ко мне в голову… разве смогу я сделать это, если опущусь до уровня тех, от кого этот город защищаю? От кого защищаю этих людей.       — Это изменится, когда ты повзрослеешь, — говорит Уэйд, а Питер вскидывает голову и приподнимает брови.       — Я не ребенок. И это не я смотрю каждый завтрак Губку Боба! — возмущенно говорит он. — Не у меня есть коллекция фигурок Росомахи!       — Я люблю Росомаху, ничего не могу с этим поделать…       — Не я жонглирую продуктами в магазинах!       — Что все равно не делает тебя взрослее, — Уэйд начинает улыбаться, Питер хочет отстраниться, но тот не позволяет. Он тянет его на себя, удерживая руки на запястьях парня.       — Я стал Человеком-Пауком, когда мне было пятнадцать! И поверь, за это время я успел повзрослеть! А тебе… — Питер на несколько секунд замолкает, а Уэйд усмехается и качает головой.       — Не волнуйся, я и сам точно не помню, сколько мне лет.       — Уэйд!..       — Паучок, — перебивает его мужчина. — Этот город всегда будет нуждаться в таких, как ты, и все же, как бы ЩИТ, как бы Мстители и прочие ни рыпались, эта война не закончится никогда. На смену старым психам придут новые, с новыми идеями, опытом, с новой историей. Нельзя победить раз и навсегда, и то, что спустя столько лет у тебя начинает появляться желание прищучить очередного ублюдка — не делает тебя таким же, — он говорит это почти на одном дыхании, а Питер сглатывает накопившуюся слюну и глубоко выдыхает. — И гнев, который ты чувствуешь — совершенно не повод усомниться в себе, глупый паучок. С возрастом ты это поймешь, — договаривает Уэйд, а после того, как Питер поднимает на него блестящие глаза, вздыхает и разводит руки. — Иди сюда.       Питер обнимает его и упирается лбом в его плечо. Широкие ладони Уэйда гладят по спине, и он тихо выдыхает.       — Прости за то, что я тебе сказал сегодня. Мне очень-очень стыдно. — Питер чувствует, как широкая ладонь касается его затылка.       — Не волнуйся, обиделся больше всех белый. Я и желтый, в принципе, поняли, что ты сорвался.       — Я не должен был. И я не ненавижу тебя, — он поднимает взгляд, а Уэйд, касаясь пальцами его подбородка, коротко целует.       — Я знаю. Все нормально. — Уэйд прижимает его к себе, и Питер прикрывает глаза, расслабляясь в его руках. Пальцы мужчины водят по его лопаткам и позвоночнику, чуть щекочут, успокаивая. — Даже тебе иногда полезно вспылить.       Питер ничего не отвечает. По правде говоря, ему нечего ответить. Возможно, Уэйд в чем-то прав, но он не намерен срывать свой гнев на нем. У него и так хватает поводов злиться на самого Уэйда, и он… не хочет омрачать их и так непростые отношения еще и этим.       — Ты долго искал меня? — тихо спрашивает Питер. — После того, как я ушел с крыши?       — Я почти всегда знаю, где ты находишься. Старк в каждый твой костюм внедрил передатчик. — Питер чуть отстраняется и удивленно смотрит на Уэйда.       — И он дал тебе доступ? — спрашивает он. Кому, как ни ему знать, что Старк абсолютно не доверяет Дэдпулу. Он в принципе мало, кому доверяет. — Не поверю, что ты смог взломать его систему.       — Роджерс, — просто отвечает Уэйд, а Питер хмыкает. Это удивляет меньше, учитывая то, что последнее время Капитан стал более положительно относиться к Дэдпулу, хоть и до сих пор считает многие его поступки безнравственными. И конечно, он не не прав, но все же отношение к нему поменялось именно из-за Питера. Вернее, из-за отношения Уэйда к Питеру. — Нет того, к чему у него нет доступа. Этот Панциреголовый только ему, кажись, и доверяет. Любовь, черт возьми. — Уэйд начинает ухмыляться, а Питер лишь закатывает глаза.       — Между ними ничего нет. Хватит уже шутить на эту тему.       — Еще как есть, и я докажу тебе это!       — Я иногда забываю, что ты сумасшедший, — улыбаясь, отвечает Питер, кладя ладони на его шею. Он прикасается своим лбом к его лбу и прикрывает глаза. — Спасибо, Уэйд, — тихо говорит он.       Он не поясняет почему. Не объясняет, потому что слишком много того, за что он должен благодарить Уэйда. За заботу, за беспокойство, за свою странную, безумную, но настоящую любовь.       Питер знает, будут еще ситуации, будет сотня, тысяча ситуаций, которые заставят его выйти из равновесия, злиться, плакать. Он не может предугадать, что завтра будет с Уэйдом, что будет с ним, но почему-то уверен, что все сложности одному ему проходить не придется.       По крайней мере, пока широкая ладонь с неровной кожей лежит на его затылке, а в меру тонкие губы целуют скулы, он верит, что сумеет со всем справиться.