Спорим, не влюблюсь?

3 Медленным и неспешным шагом я приближалась к дому, на часах было уже полтретьего, так что дома я буду как обычно, и никаких подозрений. Несмотря на середину весны на улице было все еще холодно, так что я поспешила к крыльцу, и раз два часа гуляла, порядком замерзла. В окне первого этажа я заметила мелькающую тень, значит мама как обычно на кухне. Я вскочила на крыльцо и вставила ключ в замочную скважину. Тяжело скрипнула входная дверь, и я зашла в наш дом. Что ни говорить, а прогулялась я хорошо, болтовня Ули легко помогает забыться, а это именно то, что сейчас мне нужно. Правда, рука до сих пор ощущала ту мягкость, которую я никогда в жизни больше не хочу трогать. Бросив все вещи в холле, я принципиально скинула со своей вешалки куртку брата. Ну а что, нечего занимать мои, пусть и негласные вещи. Говоря «наш дом», я имела в виду именно дом, коттедж или как еще это назвать. Просторнейший холл, два этажа с тремя комнатами на первом этаже и с тремя на втором. Да, чувство «нехватки личного пространства» обошло меня в этой жизни стороной. Эти шесть комнат были фактически на троих, официально на четверых, а если поближе познакомиться с нашей семьей, то можно понять, что на пятерых. С самой первой комнатой, расположенной рядом с входными дверями, у меня связано масса воспоминаний, как плохих, так и хороших. Для меня она символизировала наши семейные отношения, всегда, смотря на нее, я вспоминала о том, что семья – это одно из лучших вещей, что мне было дано, и я должна доверять им и стараться всегда действовать во благо домочадцам. И одновременно один ее вид говорил мне, что семья и ее члены – то, в чем никогда нельзя быть уверенным, никогда нельзя всецело доверять и отдавать себя всего им. И семья – не то, что должно быть моей целью в жизни. Вот такой вот парадокс. Такие мысли возникали у меня в голове всегда, когда я смотрела на дверь. Всегда. Все последние девять лет с того случая. Первая комната является запретной для всех обитателей дома, кроме, конечно, ее владелицы – моей мамы. И туда строго-настрого запрещено заходить всем, и нам, ее детям, и даже ее друзьям, и нашему отцу. Это помещение – ее собственность, хотя на самом деле и я, и Макар там бывали. Но если братец заходил туда лишь по счастливой случайности и то пару раз, то меня мама туда допускала все мое детство. Ну или почти все, до восьми лет. Я до сих пор помню, как она брала меня за руку и заводила туда, закрывая нас от моего назойливого братика, который вопил под дверью почему его туда не пускают. Там она показывала мне фотографии своей молодости, где она еще совсем молодая и невероятно красивая. Когда она еще в школе училась и даже где еще только в садике, - таких фотографий было мало и были они черно-белыми. Были и другие, где она с друзьями и отцом. Потом уже начинались фото, где она со своими детьми, то бишь с нами. Помимо этого она очень любила мерить все свои платья, красоваться в них перед зеркалом, и, когда какие-то из них уже не так хорошо сидели на ней, она очень расстраивалась. Потом мы примеряли ее украшения, она заплетала мне косички и хвостики, подвязывая их великолепными блестящими резиночками и закалывая непослушные пряди заколками с крупными сверкающими цветами, зверюшками или еще чем-то подобным. Она показывала мне, как умеет танцевать, и жаловалась, что уже не та и в юности она кружилась и дела скачки куда легче, мечтала стать известной балериной. Я слушала ее и неуклюже старалась повторить движения. Из-за этих моих стараний меня записали на балет. Какое счастье, что с класса пятого я туда не хожу… В общем, много чего мы там делали, часто мама там и просто плакала, и когда я спрашивала, отчего она рыдает, ответом мне было лишь мотанье головой. Плакала она не менее получаса, а бывало и больше, а после резко вскакивала, вытирала слезы и, хватая первое попавшееся платье, спрашивала меня: «Ну как? Тебе нравится?» – и, не дожидаясь ответа, спешила примерить его. Раньше меня это удивляло, сейчас впрочем, тоже. В детстве я считала ее удивительной, лучшей, думала, ни у кого такой мамы нет. Все ведь дети так думают, я не ошибаюсь? Мама просила не рассказывать ни Макару, ни вообще кому-либо о том, что мы там делали. И я не рассказывала. У нас с братом вообще никогда секретов друг от друга не было, кроме этой комнаты. Сколько бы он меня буквально не молил, не упрашивал, не подкупал, я молчала. Сильно же он обижался по этому поводу. Но однажды вернулась я как-то со школы, было это во втором классе, смотрю - дверь открыта в заветную комнату. Ну, я естественно решила зайти. Там сидела мама и рыдала, рассматривая свои старые фотографии. Увидев меня, она не обрадовалась, не предложила войти, как было раньше, а только накричала. Зачем я вошла? Почему не слушалась, когда она говорила, что никому в ее комнату входить нельзя? И что бы она меня здесь больше никогда не видела - таковы были ее слова. Тогда я думала, что у нее просто что-то случилось, вот она и сорвалась, и через несколько дней попыталась зайти к ней. Но мама из-за этого начала орать на меня в два раза больше и предупредила меня больше не появляться ей на глаза. Я очень расстроилась и в слезах убежала в свою комнату, раньше она никогда так не поступала... С тех пор она как будто стала по-другому относиться к нам, чуть более строже, категоричнее и менее доверчивее, менее ласковее… Это заметила не только я, но и Макар, а значит это не мои фантазии. И пока я была в обиде на маму, мой братец все-таки добился своего и уговорил меня рассказать ему о запретных ритуалах, проходивших в той комнате. Узнав обо всем, чем мы там занимались, он даже рассмеялся и сказал, что рад тому, что его столько лет не допускали туда, и, как оказалось, не зря - ему там было делать нечего. Но я-то увидела это мимолетное чувство обиды, промелькнувшее в его взгляде. Может, Макару и не хотелось, чтобы ему завязывали хвостики и вешали на него заколочки, но все же ощущение, что обо мне мама заботилась больше и доверяла свои тайны мне, а не ему, всегда неприятно, ведь какой ребенок не хочет быть самым любимым? Я думала, что что-то натворила, и за это мама так обиделась на меня, не допуская к нашим с ней секретам. Сейчас я понимаю, она просто решила, что я выросла, но даже если и так, неужели от этого я стала другой, менее надежной и более критичной к ней? А вот этого мне уже не понять. Не знаю, что она сейчас, спустя девять лет, там делает, наверное все то же: придается ностальгии и плачет. Прямо напротив всегда закрытой тайной комнаты, расположена гостиная. Самая обычная гостиная: телевизор, диван, два кресла и столик. Там я редко бываю. Так что предназначена она в основном для встречи мамы и ее подруг, ну или иногда брат там фильмы на плазме смотрит. И третья комната - это спальня родителей. Но из-за того, что отец работает и редко, а еще точнее очень редко бывает дома, там спит только мама, за исключением тех редких недель, когда отец бывает дома. Туда нам тоже запрещено ходить, но все же не так, как в мамину личную комнату. Ее спальня всегда открыта, и если маме что-то понадобиться оттуда, а ей некогда сходить, она посылает кого-то из нас. Пройдя мимо всех этих помещений, где я фактически и не бываю, я зашла в единственную часто посещаемую комнату первого этажа, святыню дома (после туалета, конечно же) – кухню. Там уже витал повсюду аромат восхитительных блюд. Готовилось явно что-то вкусное. Слышны были стук ножа о разделочную доску, шипение масла в сковородке, тихий гул вытяжки, кипение воды в кастрюле. В хоть и просторной кухне негде было развернуться. На столе были выложены разные овощи, раковина заставлена посудой, стулья поставлены специально так, чтобы невозможно было их обогнуть, и на каждом еще и что-то стояло, от противня до кучи только постиранного белья. И банки… банки занимали половину всей кухни, они стояли во всех углах, под столом, за холодильником, рядом с раковиной, под подоконником, на подоконнике. И чего там только не было: и засоленные огурцы и помидоры, варенье всех видов, законсервированные яблоки, абрикосы и даже ананасы. У мамы была просто страсть к этому процессу. И ладно бы, если бы у нас была дача и нам урожай девать некуда было, так нет, это мама каждый год идет на базар, скупает килограммы всего в несколько заходов, подкрепостив в качестве переносчиков и нас. И самое главное - все это никто не ест! И на наш вопрос, зачем же она будет стоять тратить свое время и еще на наших правнуков наготовит этих солений и консервов, которых с каждым годом все больше и больше, она отвечает: «Отец ест!». Да, кто-кто, а он каждый день появляется на нашей кухне и съедает по две банки огурцов с аджикой… И сейчас посреди всего это беспорядка бегала мама, то нарезая овощи, то заглядывая в духовку, при этом виртуозно и быстро огибая банки и стулья. Не зря же она балериной была. — Привет, — привлекаю внимание к себе и иду к столу, чтобы разгрести себе кусочек места — Привет, — ответила мама и, мигом бросив нож и овощи, убежала к плите, — есть котлеты и рис, будешь? — Ага, давай. — К ужину будет пирог и печенья, а еще хочу приготовить рагу. — Кто-то придет? — Да, тетя Таня и моя подруга Лиза, посидим в гостиной, почаевничаем. Я все-таки освободила себе место на столе и даже один стул. Неспешно поедая обед и глядя в окно, я думала все о своем, не замечая кухонной суеты. Часто я задумываюсь так, что спустить меня с небес на землю можно разве что окатив водой. И именно эта привычка сильно мешала мне учиться раньше, с возрастом я как-то научилась контролировать собственный полет мыслей. Но уж дома-то можно расслабиться. Сегодня ясная погода, и, надеюсь, продержится до выходных. Ведь несмотря на ответственное отношение к учебе, я люблю гулять, урокам все же меру надо знать. Хорошо будет развеяться, на этих выходных новый фильм выходит, можно будет в кино сходить. Люблю все планировать, а приятные события особенно, как правило, ожидания никогда не оправдывают себя, но не всегда в плохом смысле. Все равно это здорово – думать о будующем, созерцая белоснежные облака и голубое небо. Прям как ее лифчик… От этой неожиданной для меня самой мысли я выронила вилку и, подавившись куском котлеты, закашлялась. Мама удивленно посмотрела на меня, но я быстро откашлялась и сказала, что просто так задумалась, что еда не в то горло попала, даже не соврала. Зато придуман новый способ выведения меня из нирваны... Но черт, с чего это вдруг у меня такие мысли? Похоже, сильно она меня сегодня достала. Ладно уж, просто почитаю яой и избавлюсь от этого наваждения. Яойные фанфики или манга - вообще лучший бальзам для души. — Арина, — окончательно вывела меня из задумчивости мама, — ты помнишь, что через две недели отец приезжает? — Помню, ну и что? — А то, — уже разгружая посудомойку и вытирая кружки и ложки, сказала она, — постарайся не испортить оценки. Порадуй отца! Как меня раздражают эти разговоры, думаю, ее тем более, так зачем начинать? —Ты же знаешь, я отличница, какие плохие оценки? Учителя мне из-за моей репутации и того, что я выпускница, просто побоятся двойки поставить. Мама отложила посуду и развернулась лицом ко мне. Ну, началось… — Знаю я твои хорошие отметки, сейчас учишься отлично, а потом как в голову что-нибудь ударит, и пойдешь по наклонной! Уж я-то знаю, что от тебя можно ожидать чего угодно. Да и какая ты отличница - пара четверок-то есть! — Вообще-то, нет… — тихо себе под нос пробурчала я. Хоть меня это и невероятно злит, с мамой в спор лучше не ввязываться - себе хуже будет. «…От тебя можно ожидать чего угодно», - сказано так, будто я шизофреник, которого дома надо на цепи держать, чтобы обществу не навредил. Почему она так относится ко мне? Почему не может мне спокойно, но доверять? Я ее дочь, и абсолютно вменяемый обычный человек. Никто и никогда не подвергал это сомнению. — Хорошо, постараюсь, — сказала я, быстро доела и незаметно выскользнула из кухни. В комнату, в свою родную комнату, уж там мне никто и ничего не будет предъявлять. Мама там бывает столь же часто, как я в ее спальне. Лестница на второй этаж, где и расположены моя и Макара комнаты, находится как раз между родительской спальней и гостиной. Ну а поднявшись по ней, можно сразу уткнуться в дверь моей комнаты, за ней чуть поодаль - комната Макара. Обе двери наших комнат выглядят так, будто предназначены для защиты мирного населения от древнего зла, запечатанного в наших комнатах. На моей все возможные наклейки с надписями типа «Стоп!!!», «Доступ запрещен», желтая лента «keep out» и т. п. У Макара всего один плакат и на нем изображен Дарт Вейдер, крупными буквами ниже подписано: «Ты не пройдешь!» - фраза хоть и не сочетается с изображением, каноны разные, но смотрится все равно здорово. Ну и третья комната нашего этажа-обиталища. Вообще там никто не живет, туда даже почти никогда и никто не заглядывает. Однако в ней хранятся вещи, принадлежавшие человеку, который ранее жил здесь, по сей день вещи разложены так, будто он живет там. На столе до сих пор лежат его бумаги, на стенах висят фотографии, где изображен он с друзьями и своими достижениями. На стенах все те же обои, что и при нем, вечно отваливающиеся и зачем-то каждый год просто подклеивающиеся, легче было бы уже давно новые наклеить. Старые вещи, как почти раритетный книжный шкаф с бесчисленным количеством классических и просто популярных в его время произведений. Время как будто остановилось здесь, причем, если рассмотреть внимательно всю комнату, можно заметить, что ни одна пылинка не осела на старых книгах и столе, и даже статуя Мнемозины, незаметно стоящая в углу комнаты, сохраняла чистоту. Эта комната принадлежала моему дедушке Августу Константиновичу. Его имя стало мне известным, как научилась читать. Мама никогда не звала его по имени, но на двери висела табличка, впервые прочитав, что там написано, я узнала, как величали человека, чью комнату, вещи и портреты мама хранит как зеницу ока. Надпись же на табличке гласит: «Эта комната принадлежит Григорьеву Августу Константиновичу – капитану судна «Балтийский» и ветерану афганской войны». Я его не знала, потому не понимала, почему мама так дорожит памятью о нем. Убедить ее освободить комнату под более нужные цели невозможно. Макар по этому поводу шутит: «Зато у нас есть домашний музей». Если рассмотреть все эти особенности нашего дома и сложить воедино, выходит, что мы немного странная семья, или мне просто так кажется, и это есть в каждом доме. Я поднялась на второй этаж и зашла в запретную всем, кроме меня, зону. По парочке плакатов и двум небольшим фигуркам на столе можно понять, что это комната отаку. В остальном как у всех: стол, стул, кровать, доисторический маленький черно-белый телек, неотъемлемый атрибут современной комнаты подростка – компьютер, творческий беспорядок, ну и, пожалуй, все. Первое, что я делаю после школы, это уроки, уж так я, становясь отличницей, приучила себя. Что ж, посмотрим, что задали. Математика – легкотня, пятнадцать минут - и парочка дифференциальных уравнений готовы. Упражнение на орфографию по русскому, а ведь у нас было изложение, могла бы и не задавать, борзая женщина - наша руссичка. Когда я начала делать физику, в мою комнату постучали и, не дожидаясь ответа, нагло вошли. Я зло покосилась на нарушителя моей рабочей атмосферы. — А спросить? Вдруг я переодевалась. Макар, не обращая на меня внимания, по-хозяйски прошел к телеку, намереваясь включить его. — Что я там не видел? До четырнадцати лет вместе купались. — Не напоминай… Да, было такое, но потом нам мама запретила и начала строго контролировать, чтоб мы порознь в ванну ходили. Спустя четыре года я ей благодарна. — А что такого? — Ничего! Зачем приперся? Он выудил из тумбочки DVD-проигрыватель, осматривая его. — Чего так грубо? Я просто хочу сыграть с тобой. — Во что? — «Resident Evil 6». Слышала? — Ага, но у меня уроки. Он усмехнулся, подключая одно старье к другому. — Подождут. Тебя и так учителя любят. Двойку просто не посмеют поставить. Про себя я усмехнулась. Даже он это понимает, а мама не видит очевидного, даже ходя на собрания. Я отвернулась от него, дописывая «Дано» в задаче по физике. — Мама так не считает. — Что, опять? — Опять. Макар закончил с проводами и теперь искал, куда подсоединить джостики. — Забей, она так или иначе будет докапываться до нас. Даже то, к чему мы не причастны, - она найдет в чем нас обвинить и там. — Уроки я делаю не ради нее. — Знаю, а ради себя ты можешь сейчас и передохнуть. Я отложила ручку и уселась на пол рядом с ним. — А ты еще сопротивлялась, мне ни одна девушка еще не отказала. — Не льсти себе, — забирая у него джойстик, ответила я, — мне просто давно хотелось сыграть в эту игру. Что ж, еще не конец дня, успею еще физику сделать. Мы играли молча, только то и дело шипя и ругаясь, когда у кого-то что-то шло не так. В момент короткой передышки между атаками зомби я задумалась. Сейчас всего полчетвертого, а брат уже дома, так же, как и я со своих уроков, что ли решил гульнуть? Мы с ним учимся в разных школах, все из-за того, что с детства он хотел быть военным, даже маму упрашивал пойти в суворовское. Такое рвение к защите родины даже подозрительно как-то в наше время. Упросить он маму так и не смог, но зато с первого класса пошел именно в ту школу, где с пятого класса формировали помимо общеобразовательного и лицейского, еще и кадетский класс. В моей школе тоже такое есть, но только для старшеклассников, то есть десятый-одиннадцатый класс. Так мой брат, с садика одержимый желанием стать воякой, пошел в школу на другом конце города. Я его упрашивала, чтобы он в начальную школу хотя бы ходил со мной, а с пятого перевелся туда (рассчитывала, что за четыре года передумает). А он ни в какую, сказал, что хочет привыкать к той школе с первого года. Как же сильно я обижалась. По моим планам, первого сентября мы должны были пойти в одну школу, один класс. А мало того, что он был в тот день на другом конце города на другой линейке, так еще и мама была с ним, а не со мной. Видите ли, его туда кто-то отвезти должен был. Это один из примеров, почему я не считаю себя маминой любимицей. Допуск в мамину запретную комнату был единственной моей привилегией. Надоело уже молчать, надо бы разрядить обстановку. — Что-то ты сегодня рано. — Да препод по скалолазанию заболел, нас отпустили. — Ого, у вас и такое есть… — Конечно, мы же раз в месяц или в два, выбираемся в поход и чаще на какую-нибудь гору. На «Северный пик» я вообще могу с закрытыми глазами забраться. — Вот как… — Нас, кстати, в прошлую субботу видела моя одноклассница, которая уже довольно долго подкатывает ко мне, — я закатила глаза. Ну почему он не может не упоминать в разговоре всех своих и чужих баб, хоть раз? – И она сказала, что мы очень похожи. — У нее миопия, однозначно. — Она сразу подумала, что ты моя сестра. — Боялась конкуренции вот и внушила себе. — А может она просто не восприняла тебя как возможную соперницу? Я нахмурилась и покосилась на него. — На что намекаешь? — Да так, — он так же искоса посмотрел на меня, — просто когда я сказал ей, что ты моя девушка... В общем, я бы никогда не смог придумать тебе такие характеристики. Даже когда ты мой айфон утопила, я меньше обзывал и проклинал тебя. — А ты стоял и слушал… — Нет, дал понять, что мою девушку не может оскорблять такая потаскуха, как она, уж я точно не позволю. — Девушку нельзя, а сестру можно... — Ну что ты... За сестру мордой об асфальт, но ты же моя девушка! Я рассмеялась так, что упала на спину и выронила джойстик. Брат остается братом, сколько бы лет нам не было, он так же готов защитить младшую сестренку если что. Отсмеявшись, я села и, вытирая выступившие от смеха слезы, сказала: — Лучше б ты сказал, что мы двойняшки, хотела бы я увидеть отпечаток рожи этой стервы на асфальте. — Но мы же не двойняшки, а врать не хорошо. — Сказал человек, который для того, чтобы отделаться от надоедливой бабы, назвал сестру своей девушкой. — Тут другое. — Серьезно? Да и какая разница, мог бы слегка и тут приврать. Мы одного года, в паспорта нам никто не полезет, так почему бы не назваться двойняшками, все детство так делали! — Никто не поверит, мы слишком разные по виду. — Мужик должен отличаться от бабы! Так что все нормально. Но, надеюсь, меня не подкараулят у подъезда за то, что я собственного брата у девушки увела. — Да она не обиделась. И, к тому же, не знает, где я живу. А вот насчет последнего сомневаюсь. Влюбленная девушка не то, что адрес возлюбленного узнает, медицинскую карту может достать. Насколько пылки были чувства той девчонки, я не знаю, но если она действительно разглядела в нас схожие черты, мне стоит опасаться. Всю жизнь нам говорили, что мы друг другу как не родные. Я маленькая, светлая, а он еще с пятнадцати перерос меня больше чем на голову, темноволосый с коротким ирокезом, широкоплечий. Ну явно не уке, даже жаль... Ладно, оставим бредни закоренелой яойщицы. Именно из-за того, что мы столь непохожи, нам иногда не верили, что мы двойняшки. И хоть это и впрямь не правда, наша «большая» разница в возрасте, а именно десять месяцев, в развитии нашем никак не была заметна, потому мы и считали себя двойняшками. — Ринка, а ты помнишь, что отец через две недели возвращается? Я обреченно вздохнула, с этим меня сегодня уже успела достать мама, так еще и он теперь. — Забудешь, мне уже успели сегодня напомнить. И не зови меня так. — А что такого? Ри-и-и-и-нка, прикольно же звучит. — Ни капли. — Мне нравится, так что Царь будет звать тебя так, как ему хочется. — Это кто тут Царь? Молчал бы лучше, холопище! — Джойстики мои, значит я Царь. — Ну не обнаглел ли? — Есть немного. Что за дурацкая привычка у него называть меня так? По-моему, это больше похоже на кличку животного. Он меня так начал называть еще в садике, когда очень быстро говорил (примерно так же, как Уля сейчас) и не успевал при этом выговаривать какие-то буквы. Так я превратилась в Ринку... — Я к чему, — вернулся к нашей теме Макар, — вчера, проходя мимо маминой спальни, я услышал, как она с кем-то говорила по телефону, и мои уши естественно не смогли не остановиться там. — Что, прям взяли и остановились, а ты дальше пошел? — Ага, так и было. Не суть, короче. Маман наша, как я понял, говорила с отцом... — И что..? — Заинтриговал - рассказывай! Он выдержал совершенно неуместную паузу, прежде чем начать. — Судя по всему, папаня собирается остаться на суше. — На сколько? — Навсегда. Я замерла, перестав следить за игрой. — Нет-нет-нет, ты что-то путаешь. Представь отца НЕ в море более чем месяц, бред! — Как-то он и на два дома оставался. — Помню, чуть не спился тогда. Перескажи точно, что ты слышал. Я в упор смотрела на него, а он с глубокомысленным видом пытался воскресить в своей памяти тот разговор. Наверняка все прекрасно помнит, а сейчас комедию строит, артист хренов. — Что-то типа: «Ты уверен? Ты точно подумал? Сможешь ли ты после стольких лет..? Нет, мы-то с детьми будем рады, а вот ты сможешь остаться и жить с семьей постоянно, как все нормальные люди..?». Ну, как-то так. — Браво, «Оскар» прям можно давать, - наблюдая за его трагикомичным пародированием мамы и ее голоса, сказала я. — Ну а то, талант не пропьешь. Макар отвернулся от меня и взял оба наших джойстика, протягивая один мне. — Может быть, ты все-таки ошибся? – уже нехотя принимая джостик, с надеждой спросила я. — Расслабься, это же отец. У него через неделю, как обычно, земная болезнь начнется из-за отсутствия тряски. — Так-то оно так, но с чего это ему вообще такое в голову пришло? — Хрен его знает. Может, бабы не хватает. — Ага, тридцать лет ходил в море, вообще ничего кроме соленой воды и судна своего не надо было, и тут вдруг резко потребовались домашний уют, мама и мы. Мне кажется, ему просто предложили какую-то выгодную работу здесь. — Не, батя – человек принципов, он свою «ладью» ни на какие миллионы не променяет. Может, он просто решил целиком окунуться в семейную жизнь? — Семнадцать лет назад уже окунулся... даже дважды, с перерывом в десять месяцев, — посматривая на время, сказала я. — Второй раз был случайностью. — Да что б тебя семе отъяоил. Это в первый раз им результат не понравился, вот они решились на второй заход. — Второй оказался еще хуже первого. — Но на мне-то они остановились. Значит, я лучше. — Да нифига, просто решили не рисковать, третий бы был еще хуже. Я усмехнулась, но промолчала. По времени уже и впрямь было пора возвращаться к домашке, поэтому, еще минут десять поиграв с ним, я выпроводила брата. Физика оказалась посложнее, чем я ожидала, так что с ней я провозилась целый час, что достаточно странно, обычно я ее минут за двадцать делаю. Все этот надоедливый братец мой сегодняшний распорядок нарушил, вот и сижу, собраться с мыслями не могу. Закончив все уроки, я с удовольствием потянулась, наконец-то можно отдохнуть, да здравствуют аниме, манга, соцсети и игры. В общем, от компьютера меня этим вечером не оторвать будет. Сразу я зашла на все свои любимые сайты и, соответственно, открыла кучу вкладок. Так, посмотрим что новенького во всемирной паутине. Пара новых серий из аниме весеннего сезона, которые я смотрю. Экстра к моей любимой манге, почитаем! Пара новых глав в сборниках, по моим заявкам фанфиков пока нет. Так, теперь соцсети. Ничего нового, никто мне не написал, заводить переписку сейчас ни с кем не хотелось, так что просто посмотрю новости. Все как всегда, баян на баяне. Порой я верю в одну из любимых фраз учителей «Интернет – мировая помойка!», ну может оно и так, но все мы зависимы от нее, и они и я, и еще не один миллиард жителей земли, пускай каждый в большей или меньшей степени, но без него все равно жизнь уже плохо представляется. Электронный дневник, наши любимые фильмы, сериалы, книги, друзья из других городов и стран, информация, которую мы не смогли б найти, даже перерыв все библиотеки города. Что-то все таки есть в этой помойке, не правда ли? В нижнем углу монитора всплыло черное окошко. «Александра Самойлова предлагает Вам дружбу». Я, только прочитав имя, сразу закрыла сообщение. Принять в друзья? Да после сегодняшнего я ее тремя улицами обходить буду. Прошло полчаса, я уже успела посмотреть кое-что из новинок, как в наушниках раздался звук пришедшего сообщения. Открыв нужную вкладку, я посмотрела, кто же это. Александра Самойлова: «Привет, ну авторизируй меня!» «Нет», — напечатала я и только потом поняла, что надо было просто проигнорировать. Если у меня в университете, не дай бог, будет такой предмет, как логика, студенческая жизнь у меня будет не долго. Не успела я вернуться к фанфику, от которого меня оторвали на самом интересном моменте, как пришло следующее сообщение, а за ним еще и еще одно... И все поступали с интервалом в пару секунд. «Ну авторизируй!» «Сложно, что ли?» «Я просто хочу с тобой пообщаться» «Не игнорь меня, я могу быть настырной» «Арина, пожалуйста, давай просто поговорим» «Я хочу извиниться за сегодняшнее. Не надо было так резко» «Прости» «Можешь хоть что-нибудь ответить?» «Если не ответишь – не отстану!» «Ну, Арина, чего тебе стоит?» «Я же знаю, что тебе мешаю, так ответь же! Может, хоть пошлешь меня?» «Ну если не хочешь, то лучше давай поговорим» «А» «Р» «И» «Н» «А» На минуту сообщения прекратились. Неужто надоело? Я облегченно вздохнула. А в сети она не так сдержана, как в реальности. Там она мне показалась надменной и рассудительной, сейчас казалось, будто мне пишет Уля. Я вернулась к чтению фанфика, но не тут-то было, опять пришло сообщение. Бесит уже. Не обращай внимание, игнорируй, какая разница, что она там пишет... Ну только закрою сообщение и все - точно больше не буду читать! Я и в правду зашла и уже была готова нажать на крестик окошка, как мое внимание привлекло наличие прикрепленной фотографии. Любопытство пересилило, и я даже открыла диалоговое окно на весь экран. «Не хочешь, значит, со мной говорить. А может я все-таки ошиблась тогда, и тебе все-таки понравилось? В таком случае, не желаешь ли воскресить те чувства?» Ниже сообщения шла фотка. Я пораженно уставилась на монитор. Что? Она отправила мне свою грудь? Что за... Почему я? Почему она выбрала меня? Просто нравиться надо мной издеваться? Отстань... Неужели так сложно? Что я ей сделала? Фотографии сыпались одна за другой, становясь чем дальше, тем все пошлее и пошлее. Грудь, опять грудь и снова грудь, чтобы не повторяться, скажу и еще раз сиськи. Труселя. Карандаш. Залазит. Влага. Плохое качество. Приблизила. И еще... Я смотрела на это с безразличием. Воспринимая это как очередной спам или как надоедливые рекламные баннеры. Какое мне должно быть дело, она и так просто испортила мне настроение сегодня. Меня не интересуют девушки, как еще ей это объяснить? Эта мысль не давала мне покоя весь день, но сейчас в мою голову закралась мысль, что, возможно, и не стоит так напрягаться, что-то кому-то доказывать. Это обычный троллинг... Хотя, как обычный? Пошлый, жестокий и крайне неудачный. Идеальный, короче говоря. И все же, почему я на это смотрю, почему до сих пор не закрыла вкладку? С первого этажа послышался голос мамы: — Арина, спустись! Я, все еще смотря на приходящие фотографии, не разглядывая, а скорее отмечая про себя степень упорства Саши, решила прикрыть окно браузера, прежде чем спуститься к маме. Мало ли, может Макар без спроса войти, хотя обычно он так не делает. — Арина!!! – так громко, как будто в мегафон, крикнула мама. — Сейчас! Неужели так сложно подождать? Обязательно нужно орать. Всегда она так. Я вышла из комнаты и остановилась на верхней ступени лестницы, мама стояла у ее подножья, держа в руке телефонную трубку. — Мне звонила ваша классная. Она напоминала о последнем родительском собрании, которое, кстати, будет завтра. Почему я ничего не знаю!? — Ну, забыла, что поделать. Уже ведь знаешь. — А мозги на что? Забыла она... Второе, почему тебя не было на ИЗО? Марья Владимировна заходила в твой класс на последнем уроке как раз для того, чтобы узнать, все ли родители придут на собрание. Тебя и некой Емели... Емельяко... — Емельяненко. — Да, этой. Вы отсутствовали. Почему тебя не было? Марья Владимировна сказала, что конечно отпустила бы тебя, если бы тебе куда-то надо было или плохо вдруг стало. Я сказала, что ничего не знаю о твоем самочувствии. Когда ты пришла домой, выглядела вполне себе здоровой. Кружков и дополнительных занятий у тебя нет, чтобы куда-то спешить. Так почему тебя не было на шестом уроке, и, соответственно, на факультативе? Внешне я оставалась абсолютно спокойной, но внутри... Как же неприятен ее тон, похож на голос следователя, предоставляющего все доказательства подозреваемому того, что это именно он совершил преступление. Я с трудом заставила себя смотреть в глаза маме. — Мне стало плохо, я отпросилась у медсестры, а Уля помогла дойти мне до дома на всякий случай. — Хорошо, но почему ты тогда не пришла раньше? Дома ты была как обычно, как раз после окончания седьмого урока. — Мне стало хуже, мы останавливались. А весь урок ИЗО я провела в медпункте. Уля волновалась, не отходила от меня. А уже на седьмом уроке меня отпустили, когда стало лучше. Мы шли медленно, пару раз останавливаясь, у меня голова сильно кружилась. — А сейчас не кружиться? — Есть немного, — не дрогнув и все еще смотря прямо ей в глаза, которые, казалось, видели не хуже рентгена, ответила я. — Почему тогда не сказала мне? – продолжала допрос мама-Шерлок. — Не хотела волновать. На тот момент мне уже куда лучше было. — Врешь! Все врешь! Ты просто сбежала с урока! Я же тебе говорила уже не только сегодня на счет твоей успеваемости! — Мам, но я отличница... — Не перебивай! Да, я знаю, что ты отличница, и поэтому ты не должна ни на секунду расслабляться! Ты должна хорошо учиться! Хочешь испортить себе будущее!? Я же отвечаю за тебя! Я недоуменно смотрела на нее. Долг? О чем она вообще? Я учусь только ради того, чтобы хорошо сдать экзамены, только ради себя, и никому я ничего не должна! За моей успеваемостью она никогда не следила, так с чего бы она так печется о том, чтобы я сохранила статус отличницы в последней четверти одиннадцатого класса! Я сама решаю, каким будет мое будущее, и сама хочу отвечать за то, каким оно сложиться. — Ну, что ты молчишь?! — все кричала мама, — Так и скажи, что решила все загубить! Я отступила на шаг назад и обернулась на скрип. В щелку двери из своей комнаты подглядывал Макар. О просунул руку в дверную щель и сделал жест, что бы я приходила к нему. Вдвоем легче будет отбиваться, мы всегда защищали друг друга перед ней. Мама все кричала на меня, и я, не обращая внимания на Макара, развернулась и, хлопнув дверью, заперлась у себя. Крики мамы стали громче, она уже поднялась на второй этаж и требовала свою жертву назад. Послышался голос Макара, мама прикрикнула на него и снова принялась долбиться ко мне. Я подошла к компьютеру, стараясь не обращать на нее внимания, и открыла окно браузера. Сообщений Саша мне наприсылала кучу. Из них с прикрепленными фотографиями были только шесть. В остальных она просила меня простить ее, а также какие-то пошлые вопросы на счет нашего сегодняшнего инцидента. Что-то типа «понравилось, я же знаю, ведь тебе правда понравилось?» или «можем повторить в любое время, если захочешь». Я не стала читать все остальное, только пробежала глазами по последним, буквально только что присланным сообщениям. «Давай же! Встретимся, еще попробуем поговорить? Мои воздушные шарики всегда в твоем распоряжении. Пожалуйста! Давай прямо сейчас, на улице, конечно, холодно уже, но мы-то что-нибудь придумаем. Ну что, хочешь, чтобы тебя согрели? Я помогу» Я закрыла окно, естественно разом потеряв все вкладки и грузящиеся серии. Да и плевать... Схватив mp3 и наушники, я завалилась на кровать. Не знаю, когда маме надоело долбиться в дверь, этого я уже не слышала, я уже была поглощена чудесными переливами волн звука. Что им всем от меня надо? Как же все достали. Почему они не могут просто оставить меня в покое? Разве я мало стараюсь? Разве мешаюсь кому-то? В голове вдруг всплыло последнее сообщение Саши. «...хочешь, чтобы тебя согрели? Я помогу». — Хочу... — прошептала я, сильнее прижимая наушники к ушам, как будто желая слиться с музыкой, — но только не ты...