Северная птица

В Большом Холле тихо потрескивали языки пламени на фоне громких песен, ругательств и возгласов пировавших воинов. Сморкала задумчиво смотрел на стакан с недопитым вином, ему казалось, что сейчас, когда он уже перебрал достаточно, ему придется поднять самую ненавистную тему для разговора. Именно так он относился сейчас к заботе об острове. ― Дагур, дорогой друг. Я бы хотел признаться тебе кое в чём, ты пойми меня правильно. Я не знаю, что делать теперь - на острове нет диких животных, мои люди, увлекшись охотой, перебили всех птиц, которых можно было употребить в пищу. Остров не переживет зиму, если мы не пополним амбары с запасами еды. Нам нужна помощь. ― И каким же образом я могу помочь? ― Дагур, не налегающий на спиртное, был на чеку, хоть и не подавал вида и вовсе ничем себя не выдавал. ― У меня есть золото. ― Йоргенсон начал как обычно издалека. ― У меня есть достаточно золота для того, чтобы осуществить всё, но я бы хотел обратиться к тебе, я же доверяю правителю Берсерков больше, чем кому-либо из глав ближайших племен. ― Сморкала, что ты хочешь? Не тяни, я ведь заинтересовался уже. ― Я хочу чтобы мои люди съездили на твой остров и привезли оттуда пару быков, яков, несколько овец и пару-тройку кур, конечно же, всего лишь для того чтобы пополнить наше стадо. Тут дело в том, что если дело дойдет охоты на диких животных – все пойдет прахом. На Олухе их уже почти не осталось, я больше чем уверен, что кабан, которого мы с тобой вместе сейчас доедаем, является последним. Так как, уже несколько дней прочесывая лес, мои люди не нашли ни одного из них. Остров вымирает, три сотни лет мы тут сидели и засиделись. Дичь здесь больше не водится, здесь не водятся птицы. Я считаю, что в скором времени, а точнее пережив эту зиму, я соберу все свое племя и отправлюсь на близлежащий остров, который считался доселе населенным драконами. Но после того, как эти мерзкие уродливые твари вымерли… Или хотя бы перестали появляться, да мне без разницы! ― спьяну он стукнул кулаком по столу явно пытаясь показать свою власть и мощь, ― Я буду жить на их острове, где есть все: лес, речная вода, океан вокруг; всё, что мне нужно, есть там: в лесу дикие животные, в океане рыба, чистая вода, свет, обширные пещеры, в которых можно устроить отличные кладовые, куда не доберутся мыши. ― Так ты собираешься использовать бывший Драконий остров в целях создания нового королевства. Я тебя правильно понял? ― Именно, друг мой. Викинги себя изжили. Время для новых земель и титулов уже пришло. Помимо того, что народу нужно пространство для новой жизни, свежий воздух, чистый лес и животные, им еще нужно и счастье. А для того чтобы править счастливым народом и правитель должен быть счастлив. Так вот к чему я склоняю весь этот разговор. Я хочу в жены одну из твоих сестёр. Я долгое время не мог надеяться на внимание Хедер. Она красивая, умная, сильная, но тут появилась твоя кузина Ингрид. И тут я понял, что с этой рыжеволосой красоткой мне больше светит. ― Подбирай выражения, она моя кузина, а не продажная девка из придорожной таверны! ― Я не хотел задеть твои чувства, дружище. Пойми, мы перебираемся на Драконий остров. Из остатка этой здоровенной скалы мои люди выбьют невероятных размеров замок. Это будет замок или даже крепость что-то наподобие того, что есть у Готфри, но только лучше, больше в несколько раз. Я хочу новый мир, где буду править я, и будет моё королевство, а Драконий остров входит как раз-таки в часть владений. ― Ты ушел от темы Ингрид в сторону, не перепрыгивай в разговоре с одного на другое! ― Да я только собрался объяснить тебе. Этот остров, я про Олух, останется в моих руках, но лишь для других целей. Я здесь размещу остатки своей армии, ― он разводил руками строя воздушные замки и пытаясь своими рваными движениями обрисовать картину своего счастливого будущего. ― Сморкала! ― Драконий остров станет новым оплотом нашего королевства. Здесь будут расти новые поколения моих воинов. Я думаю что самым важным решением будет переехать туда, переселить туда людей, в первую очередь военные силы, корабли, орудия. Мы разделим всё это на два острова и приумножим власть и богатства, дабы расширять свои владения, а также приумножать свои сокровища. Одним из главных приумножений считаю одну из твоих сестёр. Твоя кузина Ингрид так прекрасна со стороны, от одного только взгляда ее или Хедер я уже готов отдать все сокровища мира, чтобы одна из них стала моей. Но так, как они обе под ответственностью кого, верно... Раз дозволения я должен спрашивать у тебя, то именно тобой должно быть принято решение. Я хочу одну из них в жены и мне неважно кто она и сколь долго мы знакомы. ― Вот как, за все сокровища говоришь, а ты подумал о них, ты без разбору хочешь лишь красавицу жену. Об ее чувствах и желаниях ты не беспокоишься. Тебе не так важно, кто это будет Ингрид или Хедер, ты просто хочешь скорее укрепить свою власть. ― Жене викинга нечего рот лишний раз раскрывать и болтать попусту. Поэтому я хочу Ингрид. Она не многословна, красива, очень красива, судя по беседам тоже не глупая, а Хедер же чуть более резка со мной, остра, она меня в жизни не подпустит, я больше чем в этом уверен, сам посуди. Она смотрит на меня свысока, а вот Ингрид... Не знаю, что там в ней есть, я думаю что именно ее я хочу заполучить сейчас намного больше чем что-либо другое. ― Сморкала, а ты вообще понимаешь, что она может не согласиться. Ты же не знаешь, что она тебе думает, вы знакомы лишь день! ― Да какая разница день, минуту?! Жена мужику нужна лишь для одних целей. И с каких это пор мы воины, правители стали слушать баб? Для чего нужна женщина? Для продолжения рода нужна она и чтобы народ угомонился! Она родит мне наследника, который после моей смерти продолжит наше дело и распространит нашу власть на остальные острова. Разумеется, кроме тех территорий, которые подвластны Берсеркам. Я больше чем уверен, что вступив такой союз, мы вместе приумножим богатства не только Олуха, но и твоих земель. Хулиганы вместе с твоими людьми станут армией, которая уничтожит любого неприятеля, я предлагаю тебе вечный мир и союз двух великих вождей. Подумай сам, от чего ты отказываешься, ведь всё складывается наилучшим образом. После нашей свадьбы с твоей кузиной, мы с тобой породнимся и все будут жить счастливо-богато и с обширным запасом территории за спиной! ― Друг мой, ты пьян, рассуждаешь уже не так трезво. Пусть я знаком с ней не так и давно. Если Ингрид согласится стать твоей женой, то она первым делом изменит всё на этом острове. Она добра к людям, а в обиду не станет их давать. Вы не сможете быть с ней вместе. Я ведь вижу, что происходит с твоими соплеменниками: замученные, забитые, сломанные, они не сгибаются от ударов плети и жмурятся от солнечного света, которого были лишены. Все это видно по ним самим, по глазам, по отметинам на телах, по зеленоватой бледности кожи. От наметанного глаза такое не скрыть задабриванием и освобождением из тюремных казематов. Ты поработил собственное племя. Девушка вряд ли позволит управлять такими же методами как сейчас. Это тебе не просто, как ты там сказал, «баба». Ты должен это понимать и принимать. ― Время такое, управлять нужно жестко. Вокруг одни бунтовщики предатели, взять ту же Хофферсон, я знаю с рождения почти ее. И что мне это дало? Она убила моего дядю, конечно власть перешла ко мне, я был к этому готов, я был его наследником, мой дорогой кузен Иккинг не дожил до этого момента, а жаль. Но Астрид, она же отняла у меня мою семью. Стоик научил меня многому, он был мне как второй отец. Я знаю, что его потеря оставила глубокий след и в твоём сердце. Ровно такой же, как и предательство той, кого ты счел однажды другом. Опустим эту тему, лучше расскажи-ка мне мой дорогой друг, а своей ненаглядной кузине, лучше ведь обсуждать живых, чем трепать нервы мертвым, это нехорошо и тревожить их не стоит. ― Я совершенно с этим согласен. Мёртвых тревожить не стоит, а живые должны быть готовы принимать отказ. Ингрид возможно согласится. В чём я сильно сомневаюсь, но если я надавлю на нее, то хочу, чтобы твои люди заранее стали осваивать территории Драконьего острова, Олух, кажется, обмельчал с населением, я заметил, что у тебя не хватает народу. Дай угадаю, ты в камеры посадил? ― ехидно спросил Дагур, желая в душе скорее убраться, поговорить с сестрой и Ингрид ― А что мне оставалось делать?! Конечно! Ты думал, что так просто все, да я правлю без году неделя. Но зато уже успел навести здесь свои порядки. Эти люди заслужили наказание за свое непослушание, неповиновение своему вождю. А что бы вы сделали на моём месте? Я уверен, что мой собрат вождь Дагур Остервенелый поступил бы так, как ему нужно. Хотя передо мною восседает Разлюбезный, я не понимаю тебя, брат. Я думал, ты правишь на примере предков. А может, иначе, смотря, на чем там у вас держится нынче власть. Но боюсь у меня свое мировоззрение, и я буду делать так, как я хочу. Если ты выдаешь свою сестру за меня, можешь хоть сегодня забрать всех пленных и перевести их на остров. Пусть работают себе в своё удовольствие. Если меня не хотят видеть, так они будут помогать племени и мне глаза не будут мозолить .Только учти, я не знаю, хватит ли твоих двух кораблей или сколько-то там с собой взял. ― Ты всерьез решил, что я отправлю этих людей на верную смерть?! Ты же не знаешь, ушли ли рептилии оттуда. Понятия не имеешь, что и кто населяет остров. Или же ты используешь их как расходный материал и просто отправишь туда без разведки? ― Конечно, я имею всю нужную информацию. Я не тупой, каким меня раньше все считали. Только идиот без разведки сунется туда. Я давным-давно уже всё разузнал об этом местечке и как же приятно осознавать, что территория, принадлежащая тебе, освобождена от трехсотлетнего гнета драконьих задниц. Завтра, если ты, конечно, согласишься на брак, я освобожу этих людей, но с условием, что они будут переведены на остров и начнут его освоение. Как думаешь сколько человек тебе придется взять с собой? Десять? Двадцать? Быть может, сто? Сколько нужно выслать, чтобы здесь был порядок идеальный да контроль, как думаешь? ―Йоргенсон сверкнул недовольными глазами. Он ненавидел, когда ему перечили. ― Да хоть всех высылайте. Я должен поговорить прежде сестрой и с кузиной. Хедер я тебя не отдам, моя сестра останется на острове Берсерков со мной. Подыщу ей другую кандидатуру в мужья. Что касается же Ингрид, то там уже решай сам. Если она согласится сегодня же стать твоей и, не узнав тебя, ничего, считаю это чудо и знак богов. Но если откажется, то… ― Дагур делал все, чтобы план не провалился и Ингрид осталась вне всяких подозрений, он знал, что ей необходимо остаться наедине с этим недоумком, поэтому скрепя сердце принялся играть свою роль, ― то тогда… Он не успел договорить, как к столу, за которым вожди выпивали, подбежал страж. Он был явно напуган. Трясущимися руками он пытался настроиться и объяснить причину своего появления. Пока он мямлил и выслушивал крики Сморкалы, Дагур обратил внимание на то, что он даже взмок немного. Глаза у бедолаги бегали, зрачки расширись до предела, а сам он даже в свете факелов отдавал мертвенной белизной лица. Спустя пару трясущихся мгновений, он прошептал что-то про улицу и призраков. Переглянувшиеся Дагур с Йоргенсоном подскочили с мест и не спеша, не понимая толком ситуации вышли на улицу. Тяжелые двери Большого холла заскрипели позади и закрылись. В разгаре ночи жители деревни кругом столпились у оснований факелов на небольшой площади. Они издавал странные оханья, шептались и оглядывались по сторонам. Но племянник Стоика, как и Разлюбезный еще не видели того, что встревожило их в столь поздний час. Вождь Олуха медленно выступил вперед. Гранитная лестница гудела под его ногами, а возможно это ноги гудели от шагов, шорканье которых подобно звону упавшей монеты раздавливало жалкие осколки привычной ночной тишины. Вино на губах еще не обсохло. Его капля нарочно стекла вдоль линии подбородка. Кулаки были сжаты до предела, да так, что костяшки похрустывали в тон шуршащих шагов. Тихий шепот ветра не ласкал слух, он доносил аромат приятный, резкий, такой знакомый. С каждым шагом этот обволакивающий запах тлеющего становился все ярче и с большей силой отодвигал все остальные запахи этого мира на задний план. Толпа расступалась. Люди отходили в сторону. Дорога освобождалась. Шаги вождя замедлялись. Сердце викинга изощрялось, билось все быстрее с каждым движением, с каждым взглядом, с каждым вздохом. Дыхание белым ледяным паром таяло в подсвеченной огнями темноте. Добравшись до места, его кривая ухмылка растворилась за маской возмущения и трусости, которую после сменила злость. Перед ним на земле огромными огненными буквами было выложено одно лишь слово: «Бойся». Над ним желтыми переливами полыхал семейный символ семьи Хэддоков – знак вождей, знак, который сейчас носила Ингрид Бранд, последняя из рода истинных правителей острова. Не так его пугала надпись как то, насколько взгляды людей стоящих поблизости. Их неодобрительный шепот, переглядки. По спине пробежал холодок, да такой, что волосы на затылке шевелились. Одно созерцание картины окружающей его в тот момент будоражило самые потаенные страхи о потере власти: дрожь лишь усиливала эффект напряжения, повисшего вокруг, горло перехватило, в нем что-то пересохло, будто бы не сладкое вино он только что вкусил, а мерзкую горечь, иссушившую его изнутри. Его власть на волоске, если Хофферсон вернулась на остров и все это ее рук дело, то его положение весьма шаткое. Когда к нему пришли пирующие братья по оружию, он незамедлительно растолкал их и, найдя первого попавшегося стража из отряда черный плащей, он сорвал с его головы шлем, закрывающий лицо железной маской и, схватив его за бороду, резко дернул к себе. ― Народ разогнать, всех виновных за решетку, подозреваемых в мятеже туда же, а ко мне доставить Ингермана, сейчас же! Пока нерасторопный страж осознал просьбу, он уже получил от Сморкалы, что был почти на голову ниже его, пару пинков и толчков в сторону, дабы расторопности у него хоть немного прибавилось. Несчастный поспешил удалиться. Сморкала лишь Смотрела по сторонам, где весь окружающий мир плыл в замедленном действии, нагнетая обстановку до предела. Сероглазый викинг смотрел, как людей расталкивают по сторонам и отправляют восвояси, как стражи Олуха топчут огонь, пытаясь задавить его, но у них слабо выходит. Лишь искры вылетают из-под их сапог, вновь разжигая пламя. Трясущийся от злобы правитель не выдерживает и, видя стоящее неподалеку корыто, наполненное доверху водой, хватается за ведро, бултыхающееся в нем. Разбрызгивая жидкость по сторонам, он напролом идет к огню и со злобой заливает жаждущий жизни огонь. Шипящие угли источают призрачно-белый дым, въедающийся в кожу. Ядовитый аромат прячется в волосах, забирается в легкие, щекоча их до боли изнутри. А пепел, весь вымокший, сливается с почвой и остается на сапогах. Как бы ты ни старался, от этого не спрячешься. Сморкала бросает ведро куда-то в сторону, он даже не беспокоится о том, что скорее всего попадет в кого-то. Ему абсолютно плевать. Он приходит в себя уже в одиночестве, когда люди разошлись по домам, а стража вместе с отрядом прекращает всяческий пир и отправляется в патруль. Придя немного в чувства, Йоргенсон поворачивается назад. За спиной он видит все еще стоящего Дагура. Он молчаливо и сурово смотрит на друга, а затем, качая головой, советует успокоиться и подождать до утра. Но сероглазый воин его не слышит, он увлечен лишь своими мыслями. Буркнув что-то об отплытии Дагура на рассвете, он спешно покидает это пепелище и направляется обратно в тронный зал. Большой Холл встречает его угрюмым желтоватым светом огня. Все блеклое померкшее. Золотой дракон с пронзенным сердцем, висящий над большим очагом, уже не такой величественный, наоборот, он угнетает и заставляет вспоминать прошлое. Мощные столбы с резьбой и кольцами гравюр не впечатляют более, а стоящие меж ними деревянные столы и лавки так и хочется пнуть ногой или разбить все предметы утвари, что стоят на них. Рука Йоргенсона уже была готова действовать. Буйство и злоба, скопившиеся в нем за последнее время, нашли выход и выплеснулись наружу. Сморкала свернул стол и, хорошенько припечатав ногой, отправил его вместе с разбитой посудой прочь к стене. И лишь гулкий звук укатившейся деревянной тарелки остановил его от дальнейшего безумия. Он подошел к большому очагу и, поставив руки на каменные его границы, уставился на огонь. С улицы доносились голоса, но они не могли потревожить. В голове Сморкалы проносились воспоминания прошлого. В нем Астрид миллионы раз унижала и отвергала его. Там он подкалывал близнецов, ставил подножки коротконогому Рыбьеногу. Там он был легендой наравне с Астрид. Та ночь, унесшая жизнь Иккинга, и на нем оставила свой след. Именно тогда, стоя рядом с раздуваемым северным ветром пепелищем, он осознал, что теперь, когда его кузена не стало, все изменится для него самого. Нрав викинга и жажда власти росли с каждым днем, ожидая часа утоления, этого сладостного волшебного мига, когда он с низов простых сельчан взойдет на пьедестал блистательной власти. И все было бы хорошо. Не было бы тех лишних марких смертей, не было бы грязных бесчестных сделок и сговора, погубившего уйму народу. Но если бы он не посвятил целый год раздумьям, расчетам, планированию, если бы не стал совершенствовать свой разум в сторону изощренности и хитрости он не получил бы желаемое. Не власть даже была его основным желанием. Он хотел показать, что он лучше, сильнее каждого, что он не просто пустое место с кучей мышц и отличным телосложением, коим его всегда считали. У каждого свой мотив, у каждого свои демоны внутри. Они одержали верх. Тогда Йоргенсон был зациклен лишь на ненависти к Стоику, к Астрид, стоящей на пути к трону, который снился ночами. Теперь он зациклен лишь на сохранении того, что с таким трудом сумел отнять. Хорошим человеком его сейчас нельзя было назвать. В нем было мало хорошего с самого детства, тут ничего не поделаешь – все вина воспитания заносчивого отца и отсутствие материнской любви. Сломленный разум и дух подростка и смесь противоречивых воспоминаний, помноженных на гнев, и заносчивость в сумме дают переход с верного пути, где за ошибку его ждала не смерть, а другая мрачная судьба. И теперь все, чего он так ревностно желал в его руках. Но все так хрупко и странно. В любой момент все может рухнуть и исчезнуть, вернув всю жизнь на дно, где тебя растопчут люди, стоявшие ниже по рангу. Нельзя было этого допустить. Он еще не успел многого сделать, а этот герб Хэддоков заклеймил его территорию. Слово «Бойся», вырожденное огнем в земле заставляло думать о многом. Заставляло цепляться за спасительную соломинку власти, единственную оставшуюся у него в руках. Позади скрипнули старые петли, и дубовые двери открылись, впустив холодный ночной воздух. Все мысли улетучились. В зал вошли двое из отряда Черных Плащей и вместе с ними Рыбьеног с какими-то свитками в обнимку. Его шарканье ног вперемешку с вечным айканьем невозможно спутать ни с чьим другим. ― Сморкала? ― Ингерман тихо окликнул его. ― Оставьте нас вдвоем, ― голос владыки острова был сух и груб. ― Так, зачем же я нужен моему вождю в столь поздний час? ― продолжил Рыбьеног после того, как стража ушла. ― Ну, зачем ты так. Мы ведь старые приятели, разве старого друга нельзя угостить чаркой вина? Он прошел к одному из столов и, взяв сосуд, поднес его к одному из бочонков, из которого кровавая жидкость хлынула пенясь в чарку. ― Прекрасное вино, красное как кровь, сладкое как месть…Ты видел ведь то, что было посреди улицы? ― Он протянул сосуд Рыбьеногу, в то время как его стоял неподалеку. ― Да. ― Ты ведь знаешь, если скрыть от меня хотя бы что-то, я буду очень зол. Тут есть сподвижники предательницы, ты знаешь Хофферсон как никто другой, кто здесь может быть на ее стороне, кто перешел в стан предательницы и убийцы? ― Не знаю. Я вообще не знал ее, как оказалось, ― бедолага выпил пол чарки в один заход, дабы занять себя на несколько секунд и не отвечать Сморкале. ― Не лги мне, Рыбьеног, все ты знаешь, просто назови предателей и все. Эти люди порочат память Стоика тем, что вырисовывают его знак как символ поддержки не его племянника, а этой девчонки. Или она уже здесь и готовится нанести удар исподтишка. ― Это уже похоже на одержимость или паранойю. Сморкала, если бы она была в деревне, то наверняка бы уже объявилась, кто-нибудь да увидел бы ее, а твоя стража, они рыщут денно и нощно. Вернее охраняют остров. Это кто-то из местных шутников. Найдем его. Йоргенсон почти рычал от досады и, щуря серые глаза, стал разглядывать Ингермана. Он был готов подозревать его во всех грехах. Одно мгновение и вождь повернулся к Рыбьеногу, и, схватив его за плечи, вдавил в один из столбов, поддерживающих свод Большого Холла. Сосуд с вином мгновенно оказался в липкой сладкой луже на полу. Каменная пыль осыпалась откуда-то сверху и накрыла их головы щепоткой похожей на пепел. ― Ингерман! Ты! ― Он сжал его одежду в руках, и та затрещала. ― Уходи, ― он отпустил его и тот грохнулся прямиком к его ногам, ― Оставь мне списки всех, кто в темнице и пошел прочь! Узнаю, что ты предал меня, я сожгу твою библиотеку и тебя вместе с ней! Вон! Рыбьеног положил осторожно пергамент и, отряхнувшись, вышел прочь. Закрыв за собой дверь, он тотчас подошел к каменному изваянию, что стояло при входе в Холл, и оперевшись на него, оглядел свою деревню. Мира тут уже не будет. Все сидят на огромной бочке с дыханием дракона, которое вот-вот рванет. Остров изжил себя. Нет пищи, земля потеряла плодородность былых времен. Вечные пиры Сморкалы не оставят еды уже к концу месяца. Ветхие дома жителей не дадут им возможности согреться, а на постройку новых времени уже нет, зима близко. Но не было забот у нового правителя о том, как переживут эту зиму его соплеменники. Вся его политика держалась на единоличном управлении и страхе. Астрид была права. Если нужно спасти Олух уничтожив его, то он возражать не станет. Пусть все сгорит в пламени, огонь не всегда несет смерть, он – это свет, он – тепло… Он – очищение от темноты. Тьма вгрызлась в Олух и давным-давно пустила корни. Лишь очищающий огонь спасет его. А жители, за столь короткий срок превратившиеся в послушных рабов, обретут свободу где-нибудь вдалеке. Ингерман спустился в деревню. Огни уже погасли почти в каждом доме. Лишь там, где шныряла стража или наемники Сморкалы, было шумно и светло. Вот они – проблески тьмы, ее глаза, смотрящие в пустоту будущего, которого у острова быть не могло. Пока Рыбьеног размышлял над тем, как дальше будут разворачиваться события прошло довольно много времени. Ночь отступала. Предрассветные сумерки блеклыми всполохами окрасили линию горизонта. Сереющая темнота медленно превращалась в тающую дымку. Вуаль ночи была несмело отброшена в сторону. Очертания домов, деревьев медленно проступали, напитываясь красками нового рассвета. Наконец, около самого горизонта вспыхивает ослепительная каемка солнечного круга. Она еще совсем маленькая, но уже поразительная яркая. В тот момент, когда она зажигается на востоке, просыпаются первые северные птицы. Для Олуха это были чайки, проводящие ночи на прибрежных скалах. Солнце каждое утро выходит из моря, сперва красное как кровь, потом всё светлее и светлее - брызгами жидкого золота разливается по миру, отгоняя тьму и рассеивая наши ночные страхи, жителей северных селений и островов. Солнечный диск разгорается все ярче, поднимается все выше, рассылая во все стороны свои теплые лучи. Но они холодны. Они ослепительны, но уже не могут согреть, только осветить новый день. Во время рассвета люди покинули сырые камеры и колонной взошли на палубы судов Берсерков. Вместе с ними были и те, кто пожелал покинуть остров и свое племя добровольно и устремиться заняться хотя бы чем-то хорошим, правда, уже вдали от родных берегов. Люди этим утром тащили пожитки и часть имущества, зная, что работы на Драконьем острове предстоит огромное количество, и им придется там жить. Даже не жить, а выживать вновь в диких условиях. Сморкала стоял на краю обрыва у отреставрированной арены и наблюдал за всем. Он видел то, как Дагур и Хедер помогали людям на переполненных кноррах и драккарах, издревле известных всем как «Драконьи корабли». Своих верных людей он переправлять не стал, ожидая, что верные вооруженные берсерки помогут его людям добраться до места вовремя. Ингрид на пристани не было. Он знал это, ведь в данный момент девушка находилась в паре десятках метров у него за спиной. Рыжеволосая тяжелой поступью спустилась на арену для боев с драконами. Пройдя под каменной аркой, грузно возвышавшейся над ней, она провела рукой по шершавой стене, помнившей каждую смерть в этом проклятом месте. Камень отозвался шорохом, походившим на шепот застрявших в этом месте погубленных душ. Мертвые драконы, мертвые викинги. Мелкие камушки хрустели под подошвой и эхом раздавались в тишине арены. Ингрид выдыхая легкие клубы пара, смотрела на то, как в холодном воздухе раскачивались скрипучие цепи, заменяющие полноценный купол. Обращая внимание на все мелочи и детали, девушка шла по мощеному полу, на котором виднелись следы замытой, но на столетия въевшиеся следы пролитой когда-то крови. Она стояла в самом центре и до ее обостренного «драконьего» обоняния донесся давно забытый запах пепелища. Он витал повсюду вокруг, окутывал, но был давно уже незаметен для простых людей. Это был аромат побега ее брата, запах огня и свободы. Пока Сморкала все еще внимательно наблюдал за отплытием, Ингрид погрузилась в воспоминания своего старшего брата. И вновь все, что видел он, предстало перед ней. Прогуливаясь в мире воспоминаний и будучи тенью брата, она видела, каким было это место много лет назад. Слышала, как кричали драконы, запертые в своих клетках, а викинги готовятся отворить их и публично лишить жизни. Сперва они пытаются отодвинуть засов, но он словно врос в заржавелые кольца, совсем был недвижим. Тогда один из воинов, сидевших на месте зрителя решает помочь и налегает на лебедку. Она поддается слабо, тогда воин, стоящий внизу на арене срывается и дабы развлечь себя начинает бить кулаком по запертой клетке с ящером; от каждого удара арена наполняется треском дерева, скрипом ржавых петель, визгом сросшихся от времени запоров, озлобленным голосом крылатого монстра. Наконец звучит еще один сигнал и драконоборец отходит назад. Дверь с протяжным хрустом потревоженного дерева и железа раскрывается, такая огромная, что в нее пройдут даже два взрослых Змеевика. Воин готов биться. Но прежде чем этот человек успевает сообразить, что сейчас произойдет, на арену вырывается столб огня, могучий и ослепительный. Все кончается в первые несколько секунд, когда обозленный зверь убивает мучителя. Тот умирает почти мгновенно. Дракон возвращается в свои казематы и печально смотрит на то, как двери перед ним закрываются, как сбегаются люди, образуя вопящую толпу и как железный засов вновь скрипит, а свобода вновь недоступна. Ингрид смотрит на все со стороны. Девушка ощущает, как слеза скатывается по ее щеке. Но она все еще в воспоминаниях брата. Он тогда был мальчишкой, совсем ребенком. Иккинг тогда впервые увидел смерть. Но вот все вновь тает, и реальность встречает холодным прикосновением ветра. Бранд вытирает слезу и желает как можно скорее покинуть это ужасное место. Ей здесь становится плохо. Покидая арену, рыжеволосая всадница встречается взглядом со своим кузеном и понимает по его глазам, что он очень доволен. Это означает лишь то, что Хедер и Дагур забрали людей на своих кораблях и теперь повезут их в стан Берсерков, чтобы выходить больных, накормить ослабших и отправить письмо в Арвендпорт, где для них построят новые хижины и дадут шанс на новую жизнь. К драконам можно привыкнуть за короткое время, друзья об этом позаботятся. Что до нее самой, то она по договору Дагура со Сморкалой останется на острове. Сероглазый все еще думает, что Дагур вернется через пару дней, вот пусть так все и остается. Приставучий правитель предлагает ей прогуляться по острову. Но девушка отказывается. Бессонная ночь не принесла ей ничего хорошего. Эти знаки, что они с Хедер и Астрид нарисовали, ее кошмары, а теперь и запах крови и огня застрявший в голове совсем выбили ее из колеи. Ее драконье чутье перестало работать, и дочь Стоика вновь почувствовала себя человеком. Это было так приятно и странно, ощутить себя на миг простой смертной. Ее кузен не отвязывался, поэтому пришлось сказать, что вечером она согласна с ним наедине отужинать. В конце концов, именно сегодня они с Астрид решились действовать. Хофферсон тем временем дожидалась в лесу Рыбьенога. Тот для маскировки понабрал с собой уйму пергамента, сумку и справочник по ботанике. Девушка ожидала его прихода сидя на бочке, которую Грозокрыл ночью перенес в это место. Когда, наконец, Ингерман появился, Астрид поближе познакомила его с драконом. Когда лучший друг доверился рептилии, он понял, что бояться теперь будет меньше, теперь ему хотелось изучать драконов дальше, он уже говорил Астрид об этом давным-давно. Хофферсон сказала, что когда дело будет сделано, она заберет его с собой в Арвендпорт, где все секреты драконов станут доступны. Их беседа из простого дружеского общения долго не могла перейти в важный разговор. Друзья успели соскучиться за такой долгий срок. С момента отплытия прошло много дней. Но все же Хофферсон пришлось променять свою искреннюю улыбку на обеспокоенный тон. ― Рыбьеног, если все пойдет не так, я прошу тебя, дождаться окончания всего, что бы там со мной и с Ингрид ни было. ― Астрид, не надо, не говори, словно ты туда идешь, заведомо зная о провале, все ведь будет хорошо? Правда? Но вместо ответа она крепко обняла толстяка настолько, насколько позволяла себе обхватить его руками. ― Если все пойдет худо, дождись окончания и улетай с Олуха. Грозокрыл заберет отсюда тебя и Плеваку, он тебя знает и послушает. И близнецов забери, им здесь не место. Дракон выдержит, переправит к Дагуру, там уже в Арвендпорт с остальными. Пообещай, что покинешь этот остров с ними… ― последнее она прошептала, уткнувшись в его меховую накидку ― Я…Обещаю тебе. ― Хорошо, ― она все еще не отпускала друга, ― когда все кончится, прикажи дракону поджечь один из бочонков, они связаны, а там уже по цепочке взорвутся и остальные, огонь очистит это место. Вечер все близился. Ингрид переживала по поводу грядущего, уже даже не думая о том, что ей придется либо умереть, либо вернуться туда, где ее сошедший с ума брат, скорее всего, заперт в подземелье. Время пришло. Она на вечерней заре поднялась по ступеням Холла и вошла внутрь. Сморкала Йоргенсон, увидев ее, взял кувшин с вишневого цвета жидкостью, переливавшейся при свете огня и свечей, и с улыбкой встретил свою прекрасную гостью. Ингрид же едва выдавила что-то на подобии улыбки и присела напротив него. В тронном зале не горели лишние свечи или факелы, только очаг, над которым висел золотой дракон и пара свечей на столе. Девушка присела на отведенное ей место и приняла серебряный кубок. Она смотрела на его содержимое, ощущая прожигающий взгляд своего омерзительного родственника. ― Вино - такой вкусный напиток, не чета нашему элю. Хорошее стоит дорого, но порой приятно разоряться ради удовольствия. Расскажи мне о себе, ты сегодня была молчалива во время прогулки, ― начал он первым разговор. ― Что же ты хочешь знать? ― Расскажи о семье, я мало знаю о ней. ― Мать умерла несколько лет назад, отца убили предатели, моего брата отравили, ― она сделал глоток вина. ― О, я и не знал, моего дядю тоже убили предатели, ― Ингрид сжала все свои пальцы и на руках и на ногах, дабы успокоиться, но Сморкала продолжал открыто лгать, ― его убила девушка, с которой мы вместе росли, тренировались. А ведь я думал, что она хороший человек. ― Бывает, что мы ходим мимо многих людей и не замечаем того, что за маской друга скрывается сущее чудовище. А что с твоей семьей? ― она уже была на пике, а прошло всего две или три минуты, ее нервозность подпитывалась еще и слабостью из-за запаха гари и крови с арены, он все еще не вышел у нее из головы. ― Отец отбыл вместе с другими на корабле в качестве добровольца, этот старый упертый баран не пожелал поддержать своего сына, отрекся от меня. Был еще кузен когда-то, сын Стоика, дохляк ужасный, ветром бы сдуло, будь он еще хоть чуток мельче. Мы его за своего не считали, шутили, но ровно до тех пор, пока однажды он не стал вытворять фокусы на тренировках с драконами. Но его в один миг не стало, должен был убить дракона и стать первым выпускником, но не вышло. Драконы сожрали его прямо в ночь накануне боя. Он был глупцом, не имел ни мускул, ни стержня внутри, таких как он в колыбели душат, чтобы позора не было. Но Стоик его любил безумно, даже после его смерти всегда сравнивал его и меня, попрекая, что он бы в определенной ситуации поступил бы правильно, а я оставался в стороне... Тощий, странный, но все-таки идеал для отца. По мне он был жалок, хорошо, что его жизнь оборвалась так же быстро, как и жизнь его матери. Я слышал, что ее сожрали драконы, ― он в этот момент стал разжевывать куриную ножку, а Ингрид изнутри колотило, ― с нее, говорят, они сначала скальп заживо сняли, ― он зацепил зубами кусок жареного мяса и потянул его волокно в сторону. Ингрид едва могла дышать от омерзительного чувства рвоты в горле. Он говорил о ее матери слишком много жуткого и мерзкого, она старалась из последних сил выждать момент, но едва держалась. А Йоргенсон все продолжал. ― А потом, когда кровь стала сочиться, ― он запил вином и оно протекло, оставив липкую багровую линию у него на подбородке и шее, ― они зажарили ее в пламени и насладились вкусом человеченки. ― Хватит…Хватит! Она подскочила и, схватившись за голову, посмотрела на своего треклятого кузена. ― Ты чего, это просто байка моего отца. ― Замолчи! ― Не понял? Он не успел задать еще один вопрос, как рука, возникшая из тьмы, что была у него за спиной, приставила к его горлу нож. Астрид Хофферсон схватив его за волосы держала его крепко и при малейшей попытке пошевелиться стягивала волосы на себя и нож двигала ближе к горлу. ― Здравствуй, Астрид, как твое путешествие? ― Ингрид, давай убьем его прямо сейчас. ― Астрид смотрела, как трясется вождь Олуха и смеялась. ― Кто она такая, что за дела? ― Дагур предал тебя, Сморкала. ― Тот пошевелил головой, и Астрид позволила ему смотреть на подругу, ― я кузина не ему, а тебе идиоту! ― Что? ― его лицо исказило настолько искреннее и невообразимое удивление и ступор, что можно было бы рисовать картину. ― Там, откуда я прибыла, меня зовут Ингрид Бранд, на самом же деле я Ингрид Хэддок, я дочь Стоика и Валки, законная наследница трона этого острова. А ты убийца моего отца, и брата тоже ты погубил! Ублюдок недоношенный. ― Хофферсон, она прекрасно отыгрывает, браво, но меня этим не возьмешь, у Стоика не было дочери! ― Сморкала хрипел из-под лезвия кинжала. ― Покажи ему… Ингрид достала два медальона принадлежащих родителям, на обоих с обратной стороны печать Олуха и кинула на стол. ― Я росла вдали, мать не рассказывала мне о том, что мой отец был вождем. Я не буду вдаваться в подробности. Семь с половиной лет назад я обо всем узнала, когда мой брат Иккинг подстроил собственную смерть и сбежал с острова… Мы жили в Арвендпорте, где под другими именами могли существовать. А ты посоветовал Альрику Норту отравить и его. Ты чужими руками отравил моего брата! ― Арвендпорт… Хах, погоди, тот наемник и следопыт, так Эгиль Бранд это Иккинг?! О, о-о-о ахаха, Иккинг это тот известный следопыт и боец, убивший охотников за головами, хах! ― он смеялся дико, как сумасшедший, заливаясь слезами Астрид сильнее придавила лезвие к его шее, оставив легкий порез на коже. ― Хофферсон ты ведь понимаешь, что сейчас все будет глупо. Ты осталась на острове, где горстка селян и мои парни, которые разберутся с тобой. А с моей кузиной я еще потолкую. Ингрид достала свой кинжал, провертев его в руке, направила на родственника, но вдруг ее рука задрожала. Она затряслась и почувствовала слабость. ― Ингрид, все нормально? ― Нет. Я чувствую себя странно, все двоится. ― Мой просчет, ― скорчил гримасу Сморкала. Рыжеволосая выронила свое оружие и осела вслед за ним. Перед Астрид стал нелегкий выбор: подруга или месть. Она видела, как корчится Ингрид в попытках подняться с пола, но не может, силы покинули ее. Астрид ничего не остается, как сбросить Сморкалу со стула и кинулась поднимать девушку. Ей так и не удалось привести в чувства подругу и та, закрыв глаза упала без сил. ― Ты отравил ее! ― Это не яд, это был усыпляющий порошок в вине, я перепутал его с любовным, к сожалению, старушка Готти не подписывала свои склянки четким почерком, так что я перепутал. Я рассчитывал жениться на ней, а если бы до свадьбы мы стали одним целым, то она на всю жизнь осталась бы только моей. Хорошо, что перед твоей смертью я узнал, что мы родня! ― Мерзавец! ―Астрид схватила нож Ингрид и бросилась на него, но она была не в выигрышном положении и просчиталась. Ловким движением руки Сморкала выбил оружие из ее руки и схватив за шею со всего размаха ударил ее головой о деревянную столешницу. Удар был настолько сильным, что еще чуть-чуть и стал бы смертельным для девушки. Астрид упала рядом с Ингрид, сползя со стола, она зацепила кожу гвоздем. Уродливая тонкая рваная рана протянулась от участка возле правого уха прямиком до надбровного возвышения. ― Идиотки, стража! По его приказу их обеих бросили в темницу в разные камеры друг напротив друга. Сколько с момента той неудачной попытки прошло времени они так и не узнали. Это был просчет всех просчетов. Если бы Астрид выбрала бы месть, то уже на правах, переданных ей Стоиком, могла бы изгнать с Олуха весь сброд и сбросить остатки власти Сморкалы. Но вместо этого все пошло наоборот. Теперь они с Ингрид были низвергнуты в подземные казематы и неизвестно чем все это кончится. Хотя финал будет в любом случае плачевным. Астрид пришла в себя от приступа удушья. Блондинка лежала на животе и вдыхала воздух прямиком с пыльного пола. Когда вдыхать этот сор стало невозможно, кашель пробился из ее легких наружу и заставил прийти в себя. С огромной болью в голове и во всем остальном теле молодая особа попыталась перевернуться на спину и открыть глаза. Когда ей это удалось, она почувствовала головокружение и увидела вокруг лишь зияющую тьму. Раз за разом открывая глаза, все никак не удавалось разглядеть окружающие предметы и даже себя. Астрид подумала, что ослепла. Весь мир оказался темным и страшным, и лишь сырость подземелья и запах смрада вперемешку с плесенью давал ей понять, что она все еще жива. Об этом свидетельствовала все еще нависшая адская головная боль, усилившаяся с момента пробуждения до невозможности. Астрид разрывало от нее на кусочки, но она все-таки отмерила пол в маленькой камере и подползла к одной из стен, оказавшейся прутьями решетки. ― Ингрид, Ингрид, ты здесь? ― Здесь… ― Ты видишь что-нибудь вокруг? ― Я вижу все, что вокруг, смутно, но вижу. ― Я ослепла? Я вижу лишь беспроглядный мрак. Мне страшно. ― Тут нет света или огня, я вижу лишь благодаря ночному зрению дракона. Подними глаза чуть выше, вот, вот так, смотри, ― глаза Ингрид загорелись двумя синими угольками в кромешной тьме, ― видишь глаза? ― Да, спасибо. ― Держась за прутья, Астрид подтащила свои ноги к себе и уложила голову на руку, все еще сжимающую решетку. ― Если бы не тот его порошок, чего он сказал? Я не поняла, он знал, что нас будет двое, нас предали? ― Нет, Ингрид, воля случая тут виновата. Ну и мы сами, две глупые курицы, решившие перехитрить наглеца. Это был порошок для сна, он же хотел подсыпать любовный. Наша целительница Готти делала разные отвары, каждый действовал по-разному. Были для быстрого сна, который тебе по случайности достался, от зубной боли ну и для плотских утех. Вот же мерзость, как представлю, что у него было в тот момент на уме. ― Астрид, я чувствую запах крови, твоей крови. ― Я рассекла себе скулу, вернее чуть правее и чуть выше, кажется, это был гвоздь. Ничего, запечется, останется шрам, да и неважно это теперь. Мы проиграли. ― Глупо получилось, мы просто две самонадеянные дуры, решившие пойти с голыми руками на противника, все было зря. ― Нет. Берсерки ведь увезли людей, Рыбьеног и близнецы, Плевака, они вчетвером покинут остров после нашей казни. Улетят на Грозокрыле и взорвут все здесь к чертям. Остатки людей спасутся на кораблях, а Сморкала станет королем пепла, так или иначе, но мы своего добились отчасти. Люди свободны, и не так уж и важно все, что ждет нас дальше. ― Я рада, что ты видишь свет даже в данной ситуации… А она и вправду видела. Видела свет факела, приближающийся к ней. Задирака Торстон спускался в подземелье один. За ним не шла стража, только он и его тень, тянущаяся шлейфом по сырым ступенькам. ― Астрид? ― Кто? О, Тор! Я здесь, Задирака! Он открыл клетку, именно он, но и закрыл ее за собой, как и было велено. Первым делом он кинул факел на пол и обнял дрожащую как осиновый лист девушку. Она тихо плакала ему в плече, запутавшись в его волосах. ― Задирака, вытащи нас отсюда, мы заберем тебя с сестрой из этого ада. Я не хочу умирать от рук убийц Стоика. ― Не получится, Хофф. Он просил вывести тебя к нему. Прости меня. ― Он сам был уже в слезах, когда разжал объятия. ― Задирака? Нет...Что он с тобой сделал? Вместо ответа викинг взял ладонь воительницы и, раскрыв ее, вложил стеклянный пузырек. Только сейчас она увидела как осунулось его лицо, а его волосы, бывшие года-то длиннее, чем у его сестры-близнеца был обрублены, словно постарался мясник своим топором. ― Быстрая и безболезненная смерть в одном глотке. Так он сказал, иначе сестру не отпустит. Прости меня Астрид.― Он упал на колени перед ней, в то время как девушка лишь с улыбкой смотрела на флакон. Ее лицо было бледным, что заметно было даже при тусклом свете факела. Слезы, перемешанные с пылью и кровью, оставляли дорожки на ее щеках. Но все таки, не смотря на редкие всхлипы и вздохи, блондинка с короткими волосами, испачканными в той же крови и земле, улыбалась. ― Нельзя, чтобы Забияка пострадала лишь потому, что мы все дружим. Прекрати… Все так или иначе кончится смертью. Раньше ли позже, в молодости или в старости, это неизбежно. Я не умру в бою, а значит, не умру достойно. Я так думала до этого момента. ― Она, все еще полусидя обняла его и, прикоснувшись к макушке, пару раз провела по ней рукой. ― Отдать свою жизнь, чтобы жили те, кто тебе дорог – самая достойная смерть. Она все еще разглядывала пузырек в руке, когда Задирака попытался посмотреть на нее. Улыбка Астрид Хофферсон, такая простая, такая чистая, на миг напугала его. Так улыбался лишь обреченный, зная, что впереди ждет шаг в пропасть смерти. Торстон помог ей подняться. И взяв ее под локоть, вывел из камеры. Первые пару шагов дались ей жутко трудно. Все плыло, но она справилась. Подойдя к камере Ингрид, она протянул руку к ней. Сестра Иккинга схватила ее и сжала между своими ладонями. Ее глаза засветились синим светом, озарившим дорожки от слез. ― Прощай… Девушка отпустила руку Хофферсон и та вместе со светом факела покинула душное подземелье. Позади Астрид и Задираки лишь раздался драконий вопль. Когда острый яркий свет ударил в глаза бедняжке, она едва не свалилась, но друг помог ей устоять. Спустя какое-то время, блондинка, щурясь пару мгновений, открыла глаза и увидела вокруг себя белый туман. Молочная дымка окутывала деревню. Кое-где горели огни домов, а перед замученной заключенной стоял во всей красе вождь острова. Хофферсон лишь улыбнулась и рассмеялась, видя то, как он в окружении наемников, которых интересовали лишь золотишко да выпивка, и корчил из себя героя, поймавшего самого опасного из своих врагов. ― Вождь, надо же, какая честь. Я так рада, что он безболезненный, ― заключенная разжала ладонь и показала всем, что яд у нее, ― совесть замучила, решил хотя бы так меньше греха на душу взять? Не выйдет. ― Тебе передали о последнем желании? Не хочу тебя лишать такого. ― Да, я хочу, чтобы мое тело сожгли на костре, саван хочу яркого цвета, как то кроваво-красное поило, что ты теперь постоянно хлещешь. Будь моя воля, то пожелала бы другого, но раз все касается только похорон, то только так. Йоргенсон расплылся в своей самой довольной улыбке и пару раз хлопнул в ладоши. ― Хорошо, а теперь пей то, что тебе дал Задирака. Девушка посмотрела на блондина и, кивнув, сделала шаг вперед. Содержимое флакона, отдавало приятным травяным запахом с нотками горечи. Астрид уже поднесла к губам пузырек, но затем резко передумав направилась медленно вперед туда, где стоял Сморкала. Тот дернулся, а его личная охрана обнажила мечи. Хофферсон последний раз рассмеялась и, поднося к губам вновь этот ядовитый напиток шепнула. ― Бойся не меня, Йоргенсон, ― она одним большим глотком не оставила яда в пузырьке, ― а того, что с тобой будет, когда, умерев, ты встретишь всех, кого погубил по ту сторону. Дочь Хельги бросила пузырек в руки своему мучителю и стала ждать момента, когда эта мерзкая дрянь, что теперь внутри нее, начнет действовать. Долго ожидать не пришлось. Когда она почувствовала слабость, спустя пару минут молчания, она запрокинула голову и, щуря глаза от яркого, пробивающегося сквозь клубы густого тумана, света выдохнула воздух в последний раз. Секунды пролетели словно год. Время будто бы забыло, что оно не должно останавливаться. Девушка медленно рухнула на сырую землю родного острова и, раскинув руки, медленно закрыла глаза. Йоргенсон держал флакон перевернутым, и, глядя, как веки молодой воительницы сомкнулись, он посмотрел, как последняя недопитая капля стекла со стенок сосуда и упала на землю… Прямиком к его ногам. Правитель острова, мыча какую-то песню себе под нос, подошел к блондинке и присев рядом с ней пару минут просто смотрел на нее. Теперь с ней покончено. ― Задирака, ― обратился он к Торстону, стоявшему с каменным лицом, выражающим лишь боль и разочарование, ― твоя сестра будет свободна, как только дело будет окончательно сделано. Уберите ее тело с улицы, ― он поднялся, отведя взгляд от Хофферсон, ― не хватало еще людей пугать. Подготовьте все для сожжения, а и еще вот что. Мою кузину приведите ко мне, желательно в цепях. Он запахнул свой плащ и, довольный увиденным, развернулся прочь. Теперь ему еще больше хотелось выпить, ведь при разговоре о саване для Астрид, он то и дело представлял вино, что было краснее крови, что было слаще смерти…