Северная птица

Каменное недвижимое тело девушки лежало на деревянной плоской поверхности стола в доме, где она много лет назад появилась на свет. Ресницы не двигались. Губы не дрожали. Розовый цвет ее щек перекрыла изморось мертвенной белизны, пришедшей на смену румянцу. Кровь, стекавшая с ее виска какое-то время назад в камере, теперь застыла на лице и медленно высыхала, оставив черный след на щеке. Руки Астрид были сложены на груди. Окутанная мертвой тишиной, она лежала в окружении голых стен, стоявших под родной крышей. Входная дверь тихонько скрипнула и отворилась. Медленные размеренные шуршащие шаги прозвенели в тишине полупустого помещения. Гудящий ветер проник в комнату и прикоснулся к белокурым волосам девушки. Затем вслед за очередным скрипом поток ветра вырвался прочь, взывая о горе и страданиях. Послышался скрежет. Это деревянный табурет подвинули ногой ближе к столу. Затем глухой удар и всплеск воды. Снова и снова эти всплески, и всхлипывание мокрой тряпки утопающей в еще теплой воде. Затем этот мокрый кусок ткани коснулся лица девушки и стал омывать ее раны. Светлая материя, напитавшись липкой кровью, тут же окрашивалась в новый яркий цвет, а затем, прополаскиваясь, отдавала его большую часть горячей воде. Раз за разом проходясь по лицу девушки, державший тряпку убирал разводы грязи и пыли подземелья, очищая бледную кожу лица Астрид Хофферсон. Приведя лицо в надлежащий вид, вновь намочив кусок ткани, пришедший стал обмывать ладони и костяшки пальцев блондинки. С осторожностью и нежностью пройдясь по каждому пальчику воительницы, Задирака закончил свой ритуал. Он грузно сел, отбросив тряпку в сторону, и провел еще влажной рукой по волосам девушки. Он так надеялся, что она сейчас откроет глаза, улыбнется и скажет хоть что-нибудь ему в ответ. Но нет. Она недвижима, бледна… мертва. Ее конечности были холодными, грудь не вздымалась от вздохов. Все было кончено. Позади вновь раздался плачь ветра и скрип старой двери. Торстон даже не обернулся. Он по шагам знал, что за ним стоит Рыбьеног. ― Это ты виноват, Ингерман, ты отдал мне тот пузырек! Убирайся! ― Задирака все еще смотрел на лицо Астрид, не отрывая руку от ее волос. ― Она не мертва. ― Рыбьеног, ты совсем за идиота меня держишь? Посмотри на нее! Лежит вся холодная, бледная, не дышит! Она умерла, а ты и Сморкала приложили к ее смерти свои руки! И сестру мою никто не спасет, мы все сгнием на Олухе прежде, чем придет зима, мы все станем мертвецами и разделим участь Астрид. И ты будешь следующим! Торстон вскочил на ноги и набросился на Ингермана, завалив толстяка на пол, он стал душить его. Вбивая его голову в деревянные доски пола, длинноволосый парень изо всех сил сдавливал пухлую шею Рыбьенога. Тот в свою очередь истошно хрипел и пытался разжать руки. Викинги были в разной весовой категории. Ингерман из последних сил оттолкнул Задираку, и руки душителя расцепились, дав возможность хриплому возгласу и глоткам воздуха путь. Второй попытки белокурый мститель не стал предпринимать. Он вернулся на свое место и вновь обратил свой взор на Хофферсон. ― Уходи отсюда, я не убил тебя, я не убийца и пытаться вновь не буду, но видеть твою рожу не могу. ― Задирака, послушай, все обман. Она не мертва. Поверь мне! Прошу! ― Ингерман хрипел и кашлял за его спиной, но с новой силой настаивал на своем. ―Это сильнодействующий напиток, смесь двух драконьих ядов. Один обездвиживает, другой замораживает все, что внутри, замедляет ток крови и биение сердца, это что-то вроде зимней спячки у лягушки. Это смесь яда Скорожала и Крылатого Ужаса. Перед тобой лишь имитация смерти. Я вылил яд, который он отдал мне. Астрид дорога нам всем, она мой друг, я не мог убить ее! ― Я тебе не верю. Я больше не верю никому… ― Задирака, она говорила, что готова пойти на этот шаг, она была готова отдать жизнь за нас, за ее соплеменников и друзей, но у нас еще есть время, чтобы спасти ее и себя. Просто ты мне должен верить! Послушай, мы… Мы раньше никогда особо не ладили, все ваши с Забиякой шутки мне не доставляли радости, но теперь все, что было в прошлом, все перестало иметь значение. Нам с тобой предстоит закончить то, что она не успела, нам нужно вывести Забияку и Плеваку с Олуха, и ту девушку, что была вместе с Астрид. Она тоже важна. Ингрид наследница трона этого острова, родная дочь Стоика. Задирака обернулся и посмотрел на толстяка. Тот уже стоял перед ним, держа в руках большую красную материю, которую он принес с собой для савана. ― Ингрид, он назвал ее своей кузиной. Приказал мне привести ее в цепях. Я все сделал. Ее сейчас допрашивает вождь… Мы не можем спасти даже себя, других мы вытащить не сумеем. Придется нести Хофферсон на сожжение. Я не знаю, что нам делать. Если есть план, хотя бы какой-то, я весь во внимании, я не хочу брать на себя ответственность за лишение жизни невиновного человека. Задирака виновато посмотрел на друга, а потом в сторону окна, из которого была видна дорога к дому Йоргенсона. Он понимал, что именно там сейчас его бывший товарищ, а ныне плевок преисподней в души островитян допрашивает единственного живого представителя династии вождей. Внутри все сжималось. Сморкала с гордым видом разглядывал свою кузину и не переставал удивляться тому, что перед ним стоит законная наследница, человек, который способен отнять власть на более законных обстоятельствах. Отнять его власть… Она сможет это осуществить, она это сделает, она его погубит. Но как бы он не показывал то, что его мысли вполне бесстрашны, девушка чувствовала страх. Закованная по рукам и ногам, она стояла перед ним. Как ее не пытались усадить на колени, она вновь и вновь поднималась с небывалой уверенностью в собственных силах и своей правоте. Это начинало доставать Сморкалу и в тоже время радовать Ингрид. ― Тебе не удастся отнять у меня все то, ради чего я погубил столько жизней. Трон мой, власть моя и этот остров только мой! Все мое! Мое! ― Твое-мое, рассуждаешь как ребенок, который в детстве был обделен вниманием, как маленький мальчик, у которого отняли пряник. ― Рыжеволосая наклонила голову, и глаза ее вновь просияли синим цветом. ― Мальчик, ты заигрался и перешел грань. Пошел по головам людей, убил свою семью, все ради куска власти, который был для тебя недосягаем. Мой брат из-за тебя умирает, мой отец уже упокоился! Ты лишил меня семьи! Ты все у меня отнял, да не нужна мне эта власть! Не нужна! Ты отнял того, кем дорожила больше всех, я больше не увижу Иккинга! ― Твои глаза, я не видел, чтобы у нормальных людей они меняли цвет. Что ты такое? ― он резко перевел излюбленную тему, завороженно разглядывая лицо и глаза кузины, из которых дорожками по грязным щекам текли ручьи слез. Девушка взволнованно попыталась взять себя в руки, но не выходило, цвет глаз только становился все ярче. Помимо Сморкалы, в этой комнате что-то не давало ей покоя. Вновь ей врезался в нос тот едкий омерзительный запах. Глаза ее вспыхнули вновь. Их свет растворился в сплошной затухающей синей вспышке, переходящей в меркнущее свечение зеленой радужки глаз. ― О, дорогуша, так ты еще и особенная. Что это, магия? Это сила, сила, которая в тебе течет, откуда она? Я хотел было уже закончить твои муки, но тут ты заинтересовала меня еще больше, дорогая сестренка. Ох, как славно звучит, я ведь столько лет был единственным ребенком, а после мнимой кончины моего дорогого кузена так и вовсе. Откуда ты черпаешь силу, расскажи… Открой мне свой секрет и я оставлю тебе жизнь и даже отпущу домой. ― Нет, ― Ингрид старалась успокоиться, но она нашла в тот момент источник своих страданий. Ее взгляд был устремлен в сторону огромного фамильного меча семейства Йоргенсонов. От одного его вида сестре Иккинга становилось плохо. Голова ее кружилась, виски сжимались, слабость одолевала конечности и грозилась одолеть ее совсем. Кузен конечно же не оставил сей факт без внимания и как только понял, что предмет, действующий на девушку так сильно – это его семейная реликвия тут же подошел к стене и осторожно взял его в руки. Чем ближе он подносил его к своей сестре, тем хуже той становилось дышать, ее глаза светились все ярче, а руки неустанно дрожали, гремя цепями. ― Ты боишься смерти? Сморкала провел своей ладонью по гладкой стороне оружия прямо перед ее лицом. Он был настолько близко, что Ингрид без всякой сложности видела свое отражение на поверхности клинка, который был заляпан засохшей давным-давно кровью дракона. ― Я не боюсь умереть, Сморкала. И не мне не страшно промолчать. Она с дрожью вскинула голову вверх и со странным вопящим звуком вдохнула воздуха. ― Ты не обычный человек. Если тебя не пугает мое оружие, то почему ты так вздрагиваешь? Постой. Тебе было нехорошо и на арене, не лги, я тогда заметил, что ты странно реагировала на обстановку. Ты как зверь, которого загнали в угол, тебе не нравится оружие, а точнее его запах, я понял, это ведь запах тебя сводит сума? Не отвечай. ― Он вдохнул аромат стали. ― Но меч не пахнет ничем для меня, просто железка. Но ты чувствуешь его, ты как животное, у тебя есть нюх, ты как… ― Дракон? ― предположил один из подручных Йоргенсона и попал прямиком в точку. Сморкала понял, кто перед ним. Он видел ее реакцию на заветное слово «дракон». Ингрид устало отвернулась в сторону, ей становилось невыносимо в душном помещении, где всюду витал запах оружия, пропитанного драконьей кровью. Ей было комфортно лишь в доме своего отца, потому как все оружие в доме бывшего вождя было тщательно отмыто после битв и заточено заново, все как новое и не источающее аромата смерти и мук, которые теперь передавались ей. ― Ты монстр, могущественный, но все-таки имеющий свои слабости, ― сероглазый с улыбкой убрал меч от девушки, а потом резко поднес к ее носу, дабы та снова испытала отвращение. На этот раз Ингрид стало плохо. Теперь она не могла стоять на ногах, рухнула на колени перед своим мучителем. В ее душе клокотала обида и ярость, но выплеснуть она их не могла, лишь издавала истошные всхлипы перебитого дыхания и хриплые стоны. ― Тебя что-то сдерживает, ты обладаешь силой, дураку понятно, раз в тебе есть что-то от ящеров, то ты способна на то, что самому сильному из нас неподвластно. Что тебя сдерживает?! Как ты получила свою силу? ― Я тебе не скажу ничего. Нет таких у тебя средств, чтобы заставить меня говорить, ― лицо бедной Ингрид покрылось испариной. Но Сморкала только улыбнулся и еще раз посмотрел на клинок своих предков. ― Ошибаешься, все у меня есть. Парни, ― он обратился к своей личной охране, ― отведите ее на арену. Ингрид не вырывалась. Смысла это делать у нее больше не было. С закрытыми глазами она мысленно уходила в себя, куда-то в огромную пустоту своей многострадальной души. Во тьме, глубоко внутри ее ждало очередное разочарование. Глубинные страхи желали ее появления в своих чертогах, мечтали о том, как набросятся на нее и поглотят. Бранд не хотела этого, а повезло ей или нет, судить было трудно – в тот момент, когда она уже была готова отдаться на растерзание внутренним кошмарам, ужасы внешнего мира обрушились на нее со всей силой, ну, точнее это она обрушилась на бетонный пол посреди арены для бойни с драконами. Ее охватил приступ резкого удушья. Запахи стали слишком яркими. Она лежала прямиком на замытом пятне крови, принадлежащей когда-то одному из погибших рептилий. Рыжая перевернулась на спину и выгнулась со всей силы, что-то крича на драконьем, прикрыв светящиеся глаза. Худшей пытки теперь для ее воспаленного сознания, разбитого о стены бытия быть просто не могло. Впервые ей было настолько плохо. В первый раз, когда она была здесь, ее лишь одолевали видения из прошлого, но теперь этот запах, он был как пища, которую распробовали, он был вездесущ, это как кошмар, который никогда не отпустит, это едкий аромат, уничтожающий легкие и туманящий мысли. Ее наручи давно не могли сдерживать силу полностью, но то, что они раскалились до предела и теперь обжигали Ингрид – несомненно, было в новинку для странной девушки. Йоргенсон смотрел на то, как она мучилась, и удивлялся все больше и больше. Он не понимал того, насколько сильно она связана с драконами, не знал, что кровь у нее не человека, а огромного монстра, породившего сотни других видов драконов. Но видя, как арена испытывает ее, как тут ей становится больно, он просто не мог не насладиться зрелищем. Рассчитывая, что от такого рода пытки, девушка вскоре раскроет ему все свои секреты, он лично проследил за тем, как цепь между ее рук подвесили на крюк и перекинув длинную веревку, идущую от него перекинули через один из пролетов в куполе арены. Йоргенсон поднял с каменного пола шуршащий конец и, обмотав на несколько раз вокруг своей большой ладони, резко дернул его на себя. Тело Ингрид развернулось в другую сторону и проехалось по земле. Еще рывок и верхняя часть ее туловища вместе с поднятыми руками поднялась вверх. Последний рывок, и чувствующая жгучую боль в запястьях и ребрах защитница Арвендпорта оторвалась от земли и повисла в воздухе. Увидев кольцо в стене, Сморкала крепким узлом привязал конец веревки и оставил беспомощную рыжеволосую воительницу раскачиваться понемногу в десятке сантиметрах над землей. Он решил, что та повисит немного и одумается, ведь раз для нее находиться на арене, где убивали столетиями драконов, невыносимо, значит, скоро она сломается. Девушка слабо открыла глаза, все еще приходя в себя от головокружения и аромата, уничтожающего нервные клетки. Выдавливая из себя улыбку и смех, стоявший на границе с истерикой, сестра Хэддока сверху вниз смотрела на жалкие попытки своего кузена и его манипуляции. Но никто не отреагировал на ее выходку. Кузен лишь забрал своих людей и покинул арену, демонстративно закрыв за собой решетку подъемных ворот. Ингрид же лишь гордо смотрела ему вслед, из последних сил показывая, что никого не боится и не собирается. Как только голоса уходящей свиты противного вождя смолкли, дочь Стоика позволила себе пасть духом и опустить голову. Племянник рыжебородого вождя же напротив не унывал вовсе. Он всегда свое получал, сдаваться он не привык. Теперь же он намерен завершить одно из самых важных дел, которые он оставил, так скажем, на десерт. Он не мог пропустить ритуал прощания с Астрид Хофферсон, беготня, за которой доставила ему немало проблем и хлопот. Хотя, будем честны, он и пальцем ни пошевелил, ни на миллиметр не сдвинулся, чтобы ее найти, только и делал, что раздавал указания, да оплату за ее голову. Но теперь он триумфатор, готовый наслаждаться зрелищем, которое он так давно хотел увидеть. Он шел со своими людьми в сторону дома Торстонов, к которому под строжайшим запретом было запрещено приближаться Задираке. Под охраной двух черных плащей сидела сестра-близнец белокурого воина и ожидала часа, когда ей придумают новую работу. Она была заложником в собственном доме. Самая легкая из участей, которые Сморкала преподносил своим соплеменникам. Эта девушка ему когда-то нравилась, вредить ей резона не было, но использовать как средство давления на ее недальновидного братца было легко. Теперь же, когда заложница услышала стук в дверь, оповещающий ее о том, что ей необходимо выйти на улицу, ей стало страшно не на шутку. Она все еще надеялась, что когда отворит дверь, перед ней будет стоять весь перепачканный сажей глуповатый братец, любящий шутки и ее странноватый грубый смех, что он протянет ей руку, и они вместе смогут сбежать. Но Задираки не было. Лишь только ненавистный ей брюнет, ожидающий ее появления. Брат высокой длинноволосой девицы был не так далеко, он прикрывал Рыбьенога, который нес такое хрупкое на вид тело Астрид, закутанное в красную ткань. Впереди на самой опушке леса был сложен большой погребальный костер. Именно там должны были сжечь тело девушки. Но у Рыбьенога и тех, кто знал его окончательный план, были другие заботы. Он хотел подменить завернутое тело на сено, обмотанное веревками и как можно скорее сжечь, а саму девушку спрятать в лесу неподалеку. Привлек к этому плану Плеваку. Но как назло у места будущего погребального костра уже стояли люди вождя. Весь шаткий план толстяка и его друга стал с треском проваливаться на глазах, когда к ним подошли и раскрыли часть ткани, покрывающую лицо и убедились в том, что там именно Хофферсон, тело девушки попытались отнять. ― Убери свои руки! Она была моей подругой! ― Рыбьеног прохрипел каждое слово, словно дикий зверь, у которого отнимают добычу. ― У нас есть приказ. ― Засунь свой приказ себе в задний проход, мы сами, ты не слышал, что тебе Рыбьеног сказал? Прочь с дороги. И воин отошел, открывая проход. Противиться не стал. Ему хватило взгляда гневных глаз, сжигающих его на месте. Торстон и Ингерман прошли вперед и положили блондинку в центр погребального ложа. Расправив ее саван и накрыв лицо, друзья переглянулись и в панически бегающих глазах друг друга пытались найти решение, которое спасет жизни всем, включая девушку, которая издала хриплый тихий вздох. В тот миг у Ингермана вся жизнь перед глазами пронеслась. Ее вздох пришелся как раз на тот момент, когда появился Сморкала. ― Время проводить усопшую, Рыбьеног, я надеюсь, все готово для этого? ― Он раскинул руки в стороны и посмотрел на толстощекого блондина. ― Нет, еще нет, мой вождь, осталось пару деталей и все. Это ведь девушка, по обычаю нужно украсить саван цветами, если таковые имеются, ― оправдывался Ингерман, пытаясь оттянуть самый страшный момент в его жизни. ― Не задерживай переход усопшей, поздняя осень на дворе. Какие тебе цветы? Поджигай! ― прикрикнул довольный викинг и указал на одного из стражей острова, в руке у которого был факел. Высокий воин стоял рядом со своими товарищами в шлемах, и держал в руке источник пламени. Сглотнув Рыбьеног медленно двинулся к нему, молясь, чтобы Плевака, который только что приковылял на его глазах, смог помочь ему хотя бы чем-нибудь. Но старика не подпустили к Ингерману. Блондин медленно шел, протягивая дрожащую руку вперед, он осторожно взял из крепкой хватки человека факел и, глядя под ноги медленно двинулся к еще целому костру. Каждый шаг отдавался эхом в голове. Там говорили два знакомых голоса. Он вспоминал ее смех и улыбку, дружеские разговоры и тот роковой день отплытия. Он вспоминал все. Его подруга говорила стоящие вещи. Сказала, что «Страх – это то, что тебя испытывает на прочность». Теперь ее голос твердил неустанно в его голове эту фразу. «Викингу не присуще делать ноги или пугаться от россказней о драконах. Мы и сами кого угодно напугаем. Всем это известно и давно. Что до Сморкалы… Как ты ни старайся, тебе все равно придется терпеть и его аромат, и выходки в скором времени. Даже представить себе боюсь то, каким Олух станет в будущем. Есть предчувствие, что все изменится и непоправимо» ― Астрид тогда еще закрыла глаза, думая о других вариантах исхода. Сам Ингерман прекрасно понимал и соглашался, что с его правлением начнется что-то немыслимое, но на тот момент об этом даже думать он не желал. Глупец. Но даже среди всей речи о туманном темном будущем острова, она умудрилась задать ему один важный вопрос, который теперь для него станет финальным. Астрид спросила его о том, слышал ли он легенду о «бесстрашной душе»? Она засела у него в голове и не выходила из нее. Рыбьеног остановился и, смотря на красный саван, слегка подергивающийся от дуновения ветра, сделал контрольный выдох. ― Вы слышали легенду о «бесстрашной душе»? ― он спросил это так громко и с такой уверенностью в голосе, словно зная ответ заранее и то, что последует дальше. Задирака, который стоял все время возле Астрид и закрывал часть туловища, где поднималась от участившегося дыхания грудь оторопел. Он, недоумевая, посмотрел на толстоватого друга, но понимая, что эта речь может стать для него последней не вымолвил ни единого слова. ―Рыбьеног, прекрати этот выпендреж, делай то, что я сказал! ― Эту легенду рассказала мне Астрид Хофферсон! ― перебил его увесистый блондин и развернулся к вождю. ― Она говорила, что по-настоящему бесстрашному викингу суждено испытать истинное чувство страха лишь однажды, когда он встанет на перепутье двух дорог своей судьбы. Мне сейчас страшно как никогда! Страшно выбирать дорогу, по которой пойду. Если я сейчас выберу смерть и сожгу ее тело, я стану предателем в глазах тех, кто верил в нее и правду! Если не подчинюсь, то вместе с ней сожгут меня... Сморкала захлопал в ладоши и улыбнулся. Первая внятная речь толстяка произвела на него впечатление, но не то, на которое Ингерман рассчитывал. ― Браво, Рыбьеног, красиво сказано. Так что, ты выбрал свою дорогу, бесстрашнейшая ты моя душонка? ― Выбрал. Я не собираюсь убивать ее, она все еще жива, я не поступлю с ней так! Она не заслуживает смерти, а ты, ее заслуживаешь только ты. Он разжал свою руку и выронил факел. Тот с гулким стуком упал на траву, все еще полыхая. Рыбьеног решительно встал на пути у всех, кто решится подойти к Хофферсон. ― Выбор сделан, сам теперь расплачивайся! Йоргенсон указал пальцем на того воина, у которого Рыбьеног отобрал факел. Тот моментально сделал пару шагов вперед, уже делая замах для удара, решающего судьбу Рыбьенога Ингермана. Но в тот момент судьба решалась не только у него одного. В то время, когда блондин еще даже не успел донести Астрид до места сожжения, судьба стала решаться у Ингрид. Медленно покачиваясь на цепях, она видела странные образы. Смесь воспоминаний брата и прожитых дней его существования отступали на второй план, их заменяли ее собственные. Несметное количество моментов такой короткой жизни проносилось в ее голове. Сотни ярких закатов и ослепительных рассветов Арвендпорта, красочные виды, кровавые реки, мертвые друзья, драконы. Тут были тайные мечты о встрече с отцом, о котором она так мало знала и вечные упреки горячо любимой матери, ушедшей слишком рано, оставившей их с Иккингом одних жить в этом мире в окружении стен, со временем оказавшихся утесами и скалами вокруг Города Огней. Но все это меркло в сравнении с ярким образом в памяти одного человека. Столько времени прошло с их последней встречи, когда вновь он заявился в город. Еще с первой их встречи, он занял особое место в ее мыслях. Эрет спас ее от охотников на драконов в день их знакомства. А в дальнейшем Ингрид спасла его от роковой ошибки, помогла ему выбрать правильный путь в жизни. Теперь же сестра Эгиля Бранда смутно видела лишь поляну у старого колодца в Арвендпорте. Зеленая трава тихонько колыхалась, ветер приятно шуршал листвой. Она была дома. Перед ее глазами на краю забытого колодца сидел темноволосый воин. Боль, которая давала о себе знать в реальности ушла на второй план. Девушка с огненными волосами видела лишь человека, сидевшего под обвитой ссохшимся к осени плющом полуразрушенной аркой колодца. Рядом щебетали птицы, и невольно она заслушалась. Скрип цепей и хруст натянутой веревки растворился. Связь с реальностью исчезла. Бранд видела лишь как Эрет, заметивший ее присутствие, прячет в карман небольшой золотой предмет. Ту самую брошь, которую она носит не снимая. Он идет в ее сторону с лучезарной улыбкой, чуть морща нос, который так забавно походит на картошку. Шаг его ускоряется. И когда он настигает ее, резкий звон в ушах и скрип цепи пронзают ее сознание. Ингрид видит только, как она падает на мягкую траву, ощущая при этом странное чувство холода. Сквозь раскачивающиеся травинки молодая защитница смотрит на Эрета и понимает, что больше никогда его не увидит, поэтому не сводит глаз с последних кусочков ее памяти. Воин садится рядом с ней и убирает ее выпавшие рыжие пряди с бледного лица. Чувство каменного холода отступает, и Ингрид кажется будто бы она невесома. Ощущая все это, она понимает, что конец близится и если в воспоминаниях она счастлива, то хочет остаться в них навсегда. Последние мгновения невесомости заканчиваются слишком быстро. Зеленые травы отступают на второй план и перед ней лишь лицо сына Эрета. Сквозь воспоминания она плачет и тянет руку к нему. ― Прости меня…― просит она, поддаваясь мелкой дрожи. ― Ингрид, ― его голос слишком громкий, близкий, ― Ингрид очнись! Ингрид! Хэддок встрепенулась. Арвендпортская реальность стала таять на глазах. Не было солнечного неба, лишь только тучи. Не было изумрудной луговой травы, лишь жухлая желтеющая. Не было пения птиц, лишь только вой ветра. Был Эрет. Он держал ее на руках сидя на траве за пределами арены. Его обеспокоенные карие глаза не отводили взгляда от растерянной девушки. Боль стихала. Ощущения и запахи окружающего мира тоже приходили в норму. Она пару раз закрыв глаза на несколько секунд представила, что все это сон или просто плод ее воображения, но нет. Она отчетливо чувствовала, как его сильные руки прижимают ее к себе. ― Глупая, зачем было так рисковать? А если бы все обернулось твоей смертью? ― Он приподнял ее и крепко обнял, даже не думая понравится ей это или нет. ― Глупая… ― Она лишь крепко прижалась к нему и, положив голову ему на плече, закрыла глаза. ―Что с моим братом? Но в ответ Эрет лишь разочарованно покачал головой. Исход они оба знали. Девушка попросила помочь ей подняться и как только она смогла твердо стоять на ногах, хотя все еще опираясь на викинга, Ингрид резко развернулась и посмотрела в сторону опушки леса, с которым мост над скалистой пропастью соединял арену. Издалека она увидела Рыбьенога, стоящего с факелом в руке. ― Эрет, там ведь Астрид. Драконьи чувства пришли в норму. Я… Я слышу. Я слышу ее дыхание! Ты добрался сюда на драконе, что за дракон? ― Беззубик. Нет! Ты что задумала?! Не смей! ― Ты не успеешь помочь, я не смогу физически, а два дракона смогут! ― А ты выдержишь? Я не хочу, чтобы с тобой случилось тоже, что и с Иккингом, я не хочу тебя потерять! ― Я никуда от тебя не денусь. Рыжеволосая оставила на его губах нежный недолгий поцелуй, и пока воин находился в ступоре, она вошла в транс. Эрет лишь успел усадить ее на землю и помог поставить руки перед собой. Он не обращал внимания на ее светящиеся глаза и странные хрипы, он знал, что так и должно быть. Она сумеет справиться. Его золотисто-карие глаза смотрели в небо, где после страшного рева всадницы появились два дракона. Теперь все внимание Бранд было приковано лишь к той поляне, где должны сжечь ее подругу. Время догнало само себя. Над Рыбьеногом поднялась секира. Замах был сделан, когда в небе раздались два громких рыка. Все задрали головы вверх, наблюдая за тем, как две редчайшие крылатые рептилии направляются на подмогу Задираке и Ингерману. Ошарашенный Сморкала лишь только и сумел раскрыть рот. Он не отдал своевременного приказа и остался стоять на месте, когда его окружила толпа наемных воинов, сопровождающих его везде и всегда. Но какого же было его удивление, когда драконы, приземлившись, закрыли собой всех, кто решил воспротивиться ему. Позади остался только тот стражник, что замахнулся на Рыбьенога. Да и то, что он, что Ингерман лежали на земле. Всех с толку и с ног сбила волна воздуха, исходившая от огромных крыльев, а бедного Плеваку так и вовсе неудавшееся приземление на голову вырвало из сознания. Тем временем, сжимая в руке ком земли, дрожащая Ингрид приказала своим подручным действовать. Ночная Фурия сделала небольшой силы залп в ноги отряду Сморкалы, и их всех отбросило в сторону. Забияку тоже. Но Торстон быстро поняла, что все будет хорошо только, если она окажется за спиной драконов, ведь они охраняли и ее брата. Блондинка резко вскочила на ноги, но ее попытку к бегству пресек Сморкала, он успех повалить ее на землю, ухватив за сапог. Но это не остановило ее. Брыкаясь и всячески высвобождаясь, она избавилась от обуви и уже босиком бежала по колючей сухой траве и земле к единственному родному человеку. На ней не было их фирменного шлема, одна из кос растрепалась и полностью распустилась, но ее ничего уже не могло остановить. Она видела только Задираку. Как только его крепкие объятия остановили ее бег и спрятали за спиной, девушка с истерическим слабым смехом прислонилась к нему и схватила его за руку. Сморкала наконец пришел в себя и приказал уничтожить драконов. В них летели копья, кинжалы. Но увертливая Ночная Фурия вместе с Грозокрылом успевали уворачиваться. Тогда, контролировавшая все это действие Ингрид начала ослабевать, и воля ее не так была крепка. Оставалось лишь убрать драконов, дабы их не смогли ранить. Последнее, что смогла сделать девушка, все еще управлявшая драконом своей матери, так это заставить его извергнуть пламя и отгородить стеной огня союзников своей всадницы. Контроль прекратился. Ингрид и Эрет со всей возможной в этой ситуации скоростью направились в сторону всех главных событий. Без жертв не обошлось. Часть людей Сморкалы задело, их обугленные кости остались лежать на земле. Йоргенсон поднялся на ноги и сквозь огонь довольно рассмеялся. Пламя было не столь высоким, но все-так непроходимым до поры до времени, но даже через него Сморкала видел, как тот не затушенный факел, хорошо пропитанный китовым жиром и маслом, откатился от струи воздуха, улетающего дракона и остановился ударившись об основание неподожженного костра, на котором лежала Астрид. Пара секунд и мелкая солома, в основании загорелась. Бревна были сыроватым, поэтому на сожжение потребовалось бы больше времени. Но и тот промежуток, что оставался у Рыбьенога и Задираки был ничтожно мал. Ингерман вскочив на ноги, увидел, как дорогу ему перекрыл оставшийся по эту сторону наемник Сморкалы, держащий в руке злосчастную секиру. Но он не стал противостоять Рыбьеногу, лишь бросил ему оружие. Сорвал с себя проклятый черный плащ и шлем, скрывавший лицо и рванулся к костру. Толстый любитель книг крепко сжал оружие и безмолвно смотрел ему вслед. Бросивший плащ будто бы на крыльях подлетел к костру и, подхватывая девушку, вырвал из лап огня. Но он уже успел ее настигнуть. Кроваво-красный саван дымился и кое-где тлел. Мужчина моментально избавился от него, пытаясь потушить часть одежды Хофферсон. Блондинка в его руках лишь всхрипывала от боли, которую оставили ей пару ожогов. Высокий воин приложил ухо к ее груди. Сердце билось чуть быстрее. Все будет в порядке. ― Предатель! Я на тебя полагался! Верни ее в костер! ― Крик Йоргенсона сливался с треском пламени. Торстоны и Ингерман стояли в стороне и лишь наблюдали за тем, как воин с ярко-зелеными светящимися глазами, держащий на руках хрупкое тело молодой девушки развернулся и направился к ним. Он передал девушку, бережно уложив ее в руки к близнецам, забрал оружие у Рыбьенога и отошел в сторону стены огня. Только в тот момент, когда друзья забрали Астрид, все смогли разглядеть незнакомца. Он был ужасен со своими зелеными, звериными, залитыми светом, глазами, сморщенный от злости лоб, и пальцы, покрывшиеся каменной ороговевшей кожей с острыми крепкими когтями на обеих руках. На лице, словно маска, красовалась серая чешуя, она появилась над глазами и бровями, на висках и переносице. Походка у него была все еще человеческая, но все остальное… Иккинг, а точнее, все, что осталось от него, теперь стояло напротив Сморкалы, отделенный лишь невысокой затухающей стеной из огня. ― Скучал, дрогой кузен? ― Голос у него уже не был человеческим. Йоргенсона передернуло. ― Иккинг? Но тот не обратил внимания ни на вид брюнета, ни на его вопрос. Лишь спокойно шагнул вперед прямиков в пламя. Еще шаг, и убирая рукой огонь с дымящейся одежды, ни разу не обожженный Хэддок стоял перед Сморкалой. Иккинг глухо рычал, подобно дракону, и разглядывал человека, которого он не видел больше семи лет, парня, который вырос из хулигана в убийцу. Вождь Олуха не успел ничего сказать, даже оружие выронил, когда с молниеносной скоростью его шею сдавил мощный удушающий захват сына Стоика. Бранд контролировал силу и, подняв над землей своего двоюродного братца, посмотрел в сторону его подоспевшего отряда, который был пусть теперь не в полном, но боевом составе. Глаза Хэддока сверкнули рыжим светом, став вновь зелеными, и он со всей силы ударил Сморкалу о землю. С шумом в голове, раскалывающейся о боли, дорвавшийся в свое время до власти просто беспомощно наблюдал, как два дракона совместным огнем уничтожают всю его наемную армию, как в пламени гибнут его амбиции и надежды на собственное королевство. Все стало прахом в прямом и переносном смысле. Нет больше власти и силы, нет армии, нет доверия и нет свободы. Он остался один. Бессильно закрыв глаза, он опустился в озеро тьмы и в нем утонул. Эгиль Бранд же лишь поудобнее перехватился за его накидку и, волоча его по земле, медленно направился в деревню. В этот момент появились Ингрид и Эрет. Сестра лишь смотрела на брата со спины и всхлипывала носом, понимая, что скоро все кончится для них обоих. Через какое-то время всех оставшихся жителей собрали близнецы, Рыбьеног и Плевака, пришедший в себя спустя полчаса после того, как все закончилось. Они объявили о том, что сделал Сморкала на самом деле. Теперь каждый знал обо всех его гнусных предательских поступках. По его приказу вырезали всех, кто был на корабле вождя в ночь нападения у берегов Диорта. А ведь у всех были семьи и друзья, которые теперь, зная правду, жаждали отмщения. Но куда больше их поразила новость о том, что у Стоика остались два живых прямых наследника, которые готовы предложить им новую жизнь в новом мире, где нет воин с драконами, где есть Арвендпорт с его плодородными землями и где будет покой. Покидать насиженный тремя столетиями остров было жестоким, но правильным решением. Нужно было двигаться вперед. Скрепя сердце все согласились. Жители впервые за последнее время могли спокойно выдохнуть. Тирания пала. Оставались лишь несколько вопросов, которые законный наследник трона хотел решить. В его доме сейчас собрались Плевака, Торстоны, Ингерман и Эрет с Ингрид. Все они решали, что теперь будет с Астрид. Время действия обездвиживающего настоя Рыбьенога должно уже быть на исходе, а она все еще не открывала глаза. Все расступились, пропуская к ней Иккинга. ― Корабли почти готовы. Не стоит ждать ее пробуждения. Отнесите ее и отплывайте. Я закончу то, что было запланировано. ― Иккинг, но ведь… Ты? ― Ингрид не знала, что спросить. В ответ его негаснущие глаза сменили цвет на желтый, и через пару мгновений раздался залп Ночной Фурии, за которым последовали больше двух десятков мелких взрывов. Цепь из бочек с воспламеняющими содержимым разорвалась, и огонь стал распространяться по лесу. ― У вас мало времени. Встретимся у пристани. Я сам ее туда доставлю. Уходите… Ингрид послушно вышла прочь, а за ней все остальные. Хэддок же просто сидел и наблюдал за тем, что стало с девушкой, безрассудно отправившейся на борьбу в одиночку. Он осторожно провел вдоль пореза на ее виске. Будет шрам. Посмотрел на сбитые руки, на окровавленные костяшки. Так или иначе, своего она добилась. Время лживого тирана прошло. Он осторожно прислонился губами к ее макушке, ведь на большее без ее разрешения он не решился бы. Молодой воин взял ее на руки и тихонько открыл ногой дверь. Он молча нес ее по давно забытым родным улочкам деревни, где на свет появились они оба. Хотя как знать. Похоже, что он до сих пор помнил каждый дом, каждый закоулок, он помнил все. Дурацкий деревянный помост и путь к пристани он тоже не забыл. Перед ним были люди, смотревшие на него с опаской, кто-то с восхищением, а кто-то с непониманием, но все они осознавали, что это их последний день на Олухе. Бережно отдав девушку Эрету, он обратился к старым знакомым и друзьям, кто кем был в прошлой жизни для него. ― Рыбьеног, в Арвендпорте есть все, чтобы продолжить изучение драконов, книга Борка тебе пригодится, ― он посмотрел на гору свитков и книгу, которую он держал в руках, ― Совет, когда сможешь подружиться с драконом, выбери Громмеля, Ингрид подскажет тебе одного симпатягу. Задирака и Забияка, вы всегда не разлей вода, как и были в детстве, хоть и ссорились. Сейчас все по-другому, вы держитесь друг за друга, пусть так и продолжается, а ты, Плевака, для тебя в Арвендпортской гавани или кузнице найдется любой инструмент, ты только скажи. Удачи вам. Возможно увидимся в будущем. Кузнец позволил себе обнять на прощание мальчишку, которого практически сам вырастил в собственной кузнице. Но он уже не ребенок и не человек. Все было куда сложнее. Отстранившись, Хэддок встретился с сестрой. Она стояла поодаль и ожидала разговора. ― Ты не убила меня, как я просил. ― Я была готова, но не смогла… Ты не вернешься домой, что мне делать с этими людьми? Как я буду одна? ― Ты не одна, ― он прижал ее к себе, зарывшись в рыжую копну распущенных волос, ― я уже не человек, ты знаешь, что дальше будет только хуже. ― Я думала раньше, что ты сразу же обратишься в дракона, не останется ничего от тебя прежнего, но я ведь ошибалась, вдруг ты сможешь это контролировать? А вдруг ты сможешь вернуться? Пойдем с нами. ― Если смогу обратить, то смогу и вернуться, но не сейчас. Сейчас у меня незаконченное дело, что до драконов, то они вернутся домой сами, ― он поцеловал ее в висок и отошел назад, улыбаясь, настолько искренне, насколько мог. Девушка резко вздрогнула, когда смотря уходящему брату вслед, почувствовала свою ладонь в ладони Эрета. Она больше не отдернет руку и не убежит от него. Все теперь будет по-другому. Мореплаватель сопроводил ее на корабль и вслед за ними убрали трап. Девушка попросила подзорную трубу и наблюдала за каждым движением своего брата, который возвращался в деревню, к которой быстрыми шагами подступала огненная стихия. Бранд подошел к дому Йоргенсонов, где привязанный к крыльцу с кляпом во рту сидел Сморкала. От него отрекся даже его отец. С остатками племени он не уплыл, взял рыбацкую лодку и на ней в одиночку вышел в море. Больше о нем никто не слышал. Кольцо огня смыкалось все быстрее. Уже горели дома соседей Сморкалы. Хэддок лишь сидел напротив и смотрел на то, как дергающийся кузен пытался выбраться и сбежать. Но было уже поздно. Огонь дошел до соседнего дома и вот-вот перебросится на крышу. Стало трудно дышать. Иккинг решил, что слишком быстрой смерти для предателя он не хочет. Он вынул кляп, открыв тем самым поток криков и ругательств, молитв и просьб о пощаде. Но Человек с кровью дракона был неумолим. Он лишь развернулся прочь и направился в сторону обрыва. За его спиной Грозокрыл поджег остальные дома. Позади послышались еще более душераздирающие крики о помощи и плачь викинга. Сын Стоика Обширного не реагировал. У края обрыва, выходящего на пристань, он видел как медленно галеры, драккары и корабли покрупнее выходят в море. Они оставили часть пустующего флота и отправились вперед. Беззубик стоял рядом со своим всадником. Он спокойно позволил снять с себя седло, хотя уже и не был под контролем наездника, который не обращал внимания ни на крики умирающего кузена, объятого жаром пламени, ни того, что на него вместе с пеплом, сыпавшимся с неба падали редкие мелкие снежинки. Он смотрел на корабль, отходящий в последнюю очередь. Он не сводил с него глаз. Астрид смутно помнит голоса, точнее голос, его голос. Пытается открыть глаза, но тут перед ней в ярком рыжем свете возникает лишь смутный темный образ человека с ярко-желтыми глазами, которые, сверкнув, погасли, и вновь все погрузилось в беспросветную тьму. Это первое воспоминание после того, как она понемногу стала приходить в себя. Спустя какой-то промежуток времени, ей вновь удается раскрыть глаза. Но на этот раз никакого яркого дневного света она уже не видела. Все, что окружало молодую особу, было из дерева: стены, крыша, пол. В ушах жутко звенело, и, кроме этих жутких звуков, Астрид ничего не слышала. Едва привыкнув к обстановке и попытавшись пошевелиться, она понимает, что ее бледная ладонь сжимает что-то небольшое и холодное. Серебряная пластина с гербом ее родного острова вновь была у нее. Но ведь она отдала ее Ингрид! В этот раз она сориентировалась быстрее, поняла, что находится на корабле. Осторожно опустив сначала одну, а затем другую ногу Хофферсон почувствовала, что пол немного покачивается, а затем обратила внимание вновь и на стены, и на крышу. Все было в легком движении. Внезапно звон в голове исчез, и до ее слуха донеслись плеск волн. Корабль, скорее всего, уже вышел в море. Все болело и жгло, ноги ее стали ватными, дрожало все тело, оттого воительнице было неприятно двигаться, а аромат гари, исходившей от нее был еще более странным. Времени на размышления у нее не было. Ей хотелось знать, что вообще сейчас происходит? Опираясь о шатающиеся стены, блондинка направилась к двери. С силой оттолкнув ее, она по небольшой лестнице поднялась наверх. Морской солоноватый воздух, с примесью мелких колючих снежинок, тут же пробежался по ее лицу, взъерошил волосы и улетел раздувать паруса. Подняв голову вверх, она увидела паруса с гербом Олуха. Астрид осмотрелась по сторонам. На корабле было не так уж и много людей, но всех она знала, это ее соплеменники. Они покидали горящий остров. Значит, их план удался! Тут были и близнецы, и Рыбьеног, отчаянно записывающий что-то в свой дневник. Плевака, раздававший указания и не отводивший взгляда от парочки, стоящей на другом конце корабля. Пройдя пару шагов вперед, советница Стоика убедилась, что перед ней два знакомых собеседника. Это были Ингрид и Эрет. Подойдя к рыжеволосой, она обняла подругу. ― Ингрид, почему я жива? ― Рыбьеног намудрил с ядом, поэтому вся история долгая. ― Она лишь слегка улыбнулась, а потом вновь принялась разглядывать неспешно отдаляющийся остров. ― Я слышала его голос, это ведь правда? Я помню, что слышала. Где Иккинг? Это был не сон, я знаю! Мне нужно ему сказать кое-что важное… Но Ингрид покачала головой в ответ и, отдав подзорную трубу, удалилась вместе с Эретом на пару шагов от борта. Хофферсон дрожащей рукой поднесла ее е глазу и посмотрела. Высокий темноволосый викинг стоял на краю обрыва и, казалось, что он смотрит именно на нее. Так и было. Зрение дракона не подводило и позволяло видеть иначе. Он лишь улыбнулся ей, сверкая своей улыбкой сквозь линзу подзорной трубы. Два дракона сорвались с места и взмыли ввысь, проносясь с разных бортов корабля. Они летели домой в Арвендпорт, указывая путникам верный курс. Иккинг оттолкнул ногой седло Ночной Фурии и оно, стукаясь о скалы, полетело в море. Хофферсон видела, что он уже не человек, но для нее это ничего не меняло, она кричала его имя, но он лишь опустил голову, доставая из кармана сложенный в четыре раза портрет девушки, захваченный из дома. Еще раз, посмотрев в сторону уплывающих судов, он провел когтем по портрету, ощущая, как на шее проступает все новая чешуя. Представив мысленно Астрид еще раз и то, как она улыбается, он развернулся прочь и направился, не разбирая дороги, между полыхающих домов. С эпохой викингов, державшихся за старое, было навсегда покончено. В тот момент Астрид выронила подзорную трубу, линза ее разлетелась по палубе на сотни крошечных осколков. Девушка молча развернулась в сторону друзей, стоявших за ее спиной и, не произнося ни единого слова, будто призрак, прошла прочь. Эрет и Ингрид лишь могли разделить ее боль и тоску, но не более… Каждый дорожил Иккингом по-своему. Единственное, что понимала тогда его сестра Ингрид, что их пути еще однажды пересекутся, но что из этого выйдет знать никто не мог. Все неопределенно теперь в их жизнях, будущее еще не написано, а с неба все еще сыплется мелкий снег, кружащийся с пеплом сожженного прошлого. Теперь прошлым стал Олух.