Северная птица

Нам знакомы контрасты тьмы и света. Они окружают нас, они живут в наших мыслях и телах. Они повсюду, они в наших душах. Мы соприкасаемся со всем и сразу, хоть и привыкли делить все на черное и белое, так что можно сказать, что для нас вокруг все серое. Наши «серые» миры, наполненные яркими красками, порой меркнут на фоне темных замыслов людей, не привыкших выбирать между темным и светлым, которые все еще в поисках своего пути, но найти такового не могут, не ощущая себя частью данного мира. Отвергнутый, непонятый или обозленный редко находит путь к покою мыслей и размеренной жизни. Вечные поиски себя и своего места под солнцем для многих заканчиваются плохо. Остановка для ночлега в зимнем лесу была не самой удачной идеей для Ингрид и Эрета, но выбора особого у этих двоих не было. Заставлять дракона лететь целый день, без отдыха было и так жестоко, тем более что сытость Грозокрыла не была вечной. Ему нужно было хоть чем-то поживиться. Дракон помог с разведением огня и скрылся в ночном небе, оставляя Ингрид одну сидеть возле костра. Эрет ушел на поиск хвороста, ведь провести в холоде им предстояло долгую зимнюю ночь. Ветер заметно поутих, на небе не было видно ни единого облака. Только бледный свет звезд озарял небосвод, на котором в эту ночь не взошла луна. Темное время суток только вступило в свои права. Мертвенное сияние солнца, больше походящего в эту пору на плоский металлический диск, едва согревавший странников днем, давно померкло за линией горизонта. Слепящие белоснежные дали, верхушки деревьев и скованные льдом лесные ручьи потеряли свой блеск и окрасились в фиолетово-синий оттенок темноты. Вскоре холод станет нестерпимым. Только огонь, сражающийся из последних сил благодаря Ингрид, мог спасти ее от окоченения, хотя вряд ли оно могло бы настигнуть того, в ком текла горячая драконья кровь. Рыжеволосая валькирия сидела на поваленном дереве, оно скорее всего не пережило летних гроз. Ее зеленые глаза смотрели сквозь пламя, вводившее ее в некое подобие транса. Отрывать взгляд было с каждым разом все труднее, ведь рой мыслей, шевелившийся в ее голове не переставал подавать знаки. Дочери Валки только и оставалось, что прислушиваться к звенящей тишине и вглядываться в жаркое пятно, исполняющее танец перед ней. Куском старой ветки, Бранд потормошила полыхающие ветви. Рой огненно-красных светляков тут же взмыл вверх из глубин костра к белым звездам. Контраст тьмы и света был сейчас очевиден как никогда. Мрак холодной ночи будто боролся неугасаемым жарким пламенем. Ингрид была третьей – лишней стороной, которая теперь из освещенного места с трудом пыталась разглядеть, что делается во мраке лесной чащи, ведь вблизи все казалось задернутым почти черной завесой, отрезающей ее ото всех. Ее особое чутье почему-то перестало ее слушаться. Дракон в ней впервые за долгое время уснул. ― Грозокрыл вернется ближе к рассвету, тут неподалеку есть выход к морю, он утолит голод местной рыбешкой и обратно к нам. Ингрид, ты меня слышишь? Ингрид, все хорошо? ― Эрет вернулся, застав ее в трансовом состоянии. ― Она меня не послушала. Все равно отправилась к Толстосуму, могу поклясться, что она ослушалась. ― Пусть делает все, что хочет, она ведь под охраной драконов, с друзьями. ― Астрид тащит своих друзей в логово врага, в место, где дважды чуть не умерла, где куча оружия и бывших охотников. Пусть делает, что захочет?! ― Послушай, дорогая, я был там и не единожды, я могу тебе с уверенностью сказать, что все не так. Там не охотники, а сплошь пьяницы, ждущие окончания своих дней, будучи насквозь пропитанными местной медовухой и элем. Территорию она знает, ведь все рассчитала, она умная. Не думаю, что ваша вылазка на Олух не научила ее совсем ничему. Эрет сел рядом с ней и осторожно приобнял. ― На чьей ты стороне, сын Эрета? ― На своей, где думаю, что вы помиритесь по возвращении в Арвендпорт. К тому же, ты не думаешь, что Готфри действительно что-то знает об Иккинге. ― Об Иккинге ничего, об Эгиле, о нем, возможно, и знает, но шанс мал. Мой брат отныне, как и для всех остальных, потерян для меня, я больше не слышу его мыслей и не чувствую его, наша с ним связь померкла, я не знаю как он, где он сейчас… Остается лишь осознание того, что я бессильна. Эрет, я не чувствую в себе дракона. После ссоры с Астрид что-то пошло не так. ―Может оно и к лучшему. Возможно, настал час избавления? ― Нет. Я останусь едина с драконьей кровью до конца своих дней. Что-то произошло, что-то мне неподвластное. Ингрид опустила глаза и вновь уставилась в танцующий каскад огней небольшого костерка. А Эрет наоборот вглядывался в ночную синь, словно чувствовал, что с его друзьями все в порядке, и они вскоре встретятся. Астрид и ее команда действительно были в порядке. После того, что случилось с блондинкой, решившей поставить свою точку зрения выше правил и запретов Ингрид, прошло не так много времени. Плевака, Рыбьеног и близнецы безоговорочно поддержали ее стремление разобраться во всем и узнать всю правду до последней капли. Время для этого пришло. Эта троица была в большом долгу перед ней и перед Иккингом тоже. Они не думали ни секунды, когда давали свое согласие на подобный рискованный шаг. Единственным, кого Хофферсон в этот путь не взяла, был Торрвин. При всем его желании помочь, он был нужен в Безликом Пограничье и в Арвендпорте. Думать о том, на что способна подруга, Астрид более не желала. Она понимала, что та не хотела сделать больно, но осадок от применения ее мощного дара остался. Зацикливаться на мыслях о том, что было бы, если Ингрид в потере контроля оказалась без наручей, не было времени. Их путь лежал на восток, где ночь близилась к завершению. Холодный ветер едва ли обжигал кожу укутанных в темные тряпичные маски, оставляющие открытыми лишь ту часть лица, где глаза, все остальное же было надежно защищено от ветра. Лететь оставалось совсем немного, когда Громгильда, несущая на своей спине Плеваку, поравнялась с Беззубиком. ― Почему он позволил тебе управлять им? ― Плевака кричал сквозь поток свистящего ветра, дувшего ему в лицо. ― Беззубик мне доверяет, очень умный и преданный дракон. Могу поспорить, что он тоже желает увидеть своего настоящего всадника дома. А то, что он не дал Ингрид на себе летать, еще раз подтверждает мою теорию. Ночная Фурия подчиняется только своему всаднику, с которым имеет связь. А раз я сейчас в седле, возможно, их с Иккингом связь ослабела, дракон дает нам всем шанс собрать последние крупицы правды. ― Но если он позволил тебе оседлать себя, то связь потеряна? ― Иккинг может быть в беде, может быть где угодно, моя задача вернуть Хэддока домой. Его лучший друг мне в этом поможет. Мы скоро узнаем, что произошло, гляди! Под всадниками раскинулась лесистая часть острова, покрытая снегом. Рассвет заполнял мир лучами неподвижного солнца, в которых можно было отчетливо разглядеть, что верхушки деревьев усыпаны чем-то серым и черным. ― Рыбьеног, посмотри, что там такое? ― Забияка нервно смотрела то на Астрид, то на толстяка верхом на Громмеле. Рыбьеног осторожно опустил дракона вниз и ладонью взял небольшое количество снега. ― Что это? ― Астрид уже не выдержала и первая спросила ошарашенного друга. ― Это пепел, он повсюду. Диорт горел не так давно. Хофферсон на пару секунд выпала из реальности, подумав, что ответы, которые она надеется получить, тут могут оказаться кучкой пепла на снегу. Взяв себя в руки, она направила драконов в сторону порта. Картина открылась жуткая. Перед глазами команды предстал практически пустой порт, в водах которого остановились только два судна, и то они постепенно грузили на борт вещи, будто собирались уплыть. К сожалению, «будто собирались уплыть» оказалось чистой правдой. В городе практически не осталось людей. Все кучковались у пристани, либо забирали свои пожитки из ветхих хижин. Черный снег был повсюду. Здесь его было куда больше. По приказу Хофферсон драконы приземлились прямиком возле площади, набитой в прошлый визит торговцами и разными товарами. Сейчас же тут были лишь разгромленные лавчонки и перевернутые корзины. Все указывало, будто ураган с огнем прошелся по Диорту и разрушил все на своем пути. Сейчас вокруг пятерки друзей не было ни единой души. Но стоило хоть кому-нибудь увидеть их сейчас, поднялся бы страшный крик. Так и случилось. Местные жители с жалкими остатками своего оружия сбежались к площади и окружили рваным кольцом драконьих наездников. ― Боитесь нас? ― Астрид сделал пару шагов вперед, оставляя свою свиту позади. ― Это правильно! Но я тут не для того, чтобы рушить все вокруг. Опустите ваши кухонные ножи и отведите меня к Готфри, я Хофферсон, он призвал меня. Даю слово, что мои друзья и драконы никого не тронут, конечно же, если дергаться тут никто не будет. Итак, где этот старый лжец и заговорщик? Молча парочка человек из толпы пальцем показала в противоположную сторону. Хофферсон обернулась и поняла, что пропустила место пожара. Огромное пепелище на холме, где стояла крепость Готфри. ― Он ждет Вас там, оружие мы опустим, только говорите и быстрее улетайте. У нас нет доверия к тем, кто способен выжечь дотла все вокруг. Мы пережили одно нападение, нас пощадили, но оглядитесь вокруг, от прежнего Диорта не осталось ни следа. Мы оставляем остров, и то ничтожество, что правило тут, тоже. Опустите оружие, продолжайте погрузку! Оставьте их, надо думать о себе. Человек, появившийся из толпы в ней же и растворился. Голоса вновь зазвучали в отдаляющейся толпе. Астрид же глядела на пепелище. Пару минут ходьбы пешком были непозволительной роскошью для нетерпеливой Хофферсон, которой надоело все, что в ее жизни происходит. Она отправила всадников по седлам и вместе с ними спустя пару мгновений оказалась у обвалившейся стены. Зрелище было плачевным: раскрошенные в пыль и мелкие осколки камни облизанные языками пламени, обгоревшие гобелены, а вернее их остатки, сломанные балки с обугленными концами торчали из-под обвалившихся проемов. В воздухе витал аромат пожара, пепел гулял из стороны в сторону над остатками зала совета вождей. Как было иронично видеть, что единственное, что после обрушения свода уцелело – место, на котором в день их с Астрид прибытия сидел Стоик Обширный. Единственный нетронутый участок. В момент девушка вспомнила свой разговор с вождем. «Просто побудь рядом со стариком Стоиком», ― просил он ее в тот роковой день. Быстро навеянные воспоминания исчезли с той же скоростью, с какой перед всадниками возникла фигура, знакомая до этого момента только Астрид. Навстречу с заметной ухмылкой шел не кто иной, как человек, открывший на нее охоту, тот, кто загнал ее в угол, издеваясь над такой ценной добычей. ― Еще шаг, Дэклан и ты покойник! ― сквозь зубы прошипела Астрид. ― Леди Хофферсон, я рад нашей встрече! Думаю Вашим друзьям известно, кто я. ― Кто тебя выпустил? ― Задирака вынул кинжал из ножен и встал рядом с сестрой. ― Это был Хамфри, друг Норта-младшего, ― удовлетворив любопытство одного из близнецов, Руфс повернулся к Астрид, ― пока твой дорогой зверь с тобой прощался, у меня хватило ума, скрытности и скорости пробраться на корабль и вернуться в стан семьи Норт. Скажи мне, дорогая Астрид, какого тебе было, когда ты променяла любящее тебя до смерти чудовище, на другого «монстра» с амбициями? ― Он тебя пощадил. Зря. Одно мгновение исправит все. Одно мое слово и любой из них, ― она указала на драконов, ― сделает с тобой тоже самое, что было со Сморкалой. Тебе ведь все доподлинно известно. ― Увы, но его незавидной участи я буду вынужден избежать, к Вашему сожалению. Не выйдет, ведь залог того, что моя жизнь будет долгой, находится здесь. ― Руфс указал пальцем на свою голову, тем самым еще больше разжигая огонь в глазах раздраконенной Астрид. ― Где Готфри сейчас, знаю только я, и он не ответит на все твои вопросы до тех пор, пока ты не дашь свое слово. Ты поклянешься мне Астрид Хофферсон жизнями всех, кто тебе дорог, что моя судьба не оборвется от твоей руки или кого-то из всадников. Ты переступишь через свою гордость, и оставишь в прошлом по собственной воле ту мою невинную охоту, а я прощу тебе и твоему Иккингу, ― при этом он широко улыбнулся, ― смерть своего отряда. Астрид оторопела. Даже если бы и распространились вести о том, что Иккинг это Эгиль, то только на континенте, только в пределах земель Безликого Пограничья и только там. Ведь бывшие жители Олуха пообещали не распространяться о том, кто и какой ценой заставил их сменить принципы существования в этом странном мире. ― Откуда ты знаешь? ― Он назвался таким именем, сам, в ночь пожара на Диорте. Если хочешь видеть Толстосума и узнать все ответы, которые тебе так нужны, поклянись мне, а я дам свою клятву тебе. Астрид вышла вперед без особых колебаний. Ей уже было все равно. ― Хофф, подумай! ― Забияка, стоявшая позади брата, подалась чуть вперед в попытке встретиться взглядом с подругой. ― Я клянусь тебе, Руфс, но лишь своей жизнью, что от моей руки ты не умрешь, не умрешь ты и от рук моих друзей. ― Прекрасно, я клянусь Хофферсон, что покажу тебе путь к правде и отведу тебя к Готфри. Но для пущей уверенности в том, что твоя клятва нерушима, мы скрепим ее кровью, ты ведь не против небольшого пореза своей мягкой ладошки. Дэклан вынул из ножен кривой клинок и с легкостью сделал посреди своей ладони неглубокий порез. Блондинка, не колеблясь, повторила действие со своей. Скрепление клятвы рукопожатием с кровью не вызывало сомнений в серьезности намерений девушки идти до самого конца. ― Веди меня к нему. Охотник за головами удовлетворенный всей ситуацией лишь кивнул и повел всех в сторону уцелевшей при пожаре части крепости. Под ногами хрустели остатки редкого битого стекла и посуды, торчали странные ржавые загнутые во все стороны штыри, кое-где были расчищенные завалы, сложенные в кучи куски вековой постройки. Всюду слышался свист ветра, остатки крепости обрели свой голос лишь посмертно. Внезапно Рыбьеног наступил на что-то гладкое хрупкое. Поднимая ногу толстяк застыл от ужаса. Под стопой среди кучи пепла, грязи и камней лежала раздробленная человеческая кисть. Все, что тогда ему оставалось делать – помолиться богам за упокой души умершего. Видя это, Астрид предпочла последовать примеру друга, но останавливаться не стала. Впереди ее ждал едва-ли уцелевший остаток от крепости Толстосума, ведущий в небольшое старое крыло, раньше использовавшееся в роли кладовых. В проеме, черневшем впереди, показались очертания пыльной комнаты. Дотрагиваясь кончиками пальцев до каменной кладки стены, девушка вошла внутрь. Пройдя под осыпающимся сводом, Астрид попросила оставить ее наедине с Руфсом, тем более, что силуэт Готфри уже виднелся впереди, а в случае опасности добраться до нее можно было в считанные секунды. Последний виновник мучений ее семьи сидел напротив за сломанным шатким столом с флягой в одной руке. Он не шевелился, во взгляде читалась боль и отрешенность, словно душу у этого человека рвали и выворачивали наизнанку уже очень давно. ― Думал, что после всего, что ты тут видела и пережила, Диорт будет последним местом, куда ты захочешь отправиться. Но знаю также, что тебе не терпится мне отомстить, ― старик прищурился, тусклый блеск в глазах играл бликами при дневном свете, проникавшем сквозь небольшое окно. Девушка встала напротив него и швырнула на стол, разворачивающийся в воздухе кусок пергамента. ― Даже после всего, что тут творилось, сейчас я нахожу твои мучения недостаточными. Потеря острова и народа, как мне это знакомо, когда все отворачиваются. Бумеранг всегда возвращается к своему владельцу с тем, что он на нем желал отправить другим. В письме ты умолял меня прибыть, прикрываясь Эгилем Брандом. Я здесь. Я очень внимательно слушаю. ― Мне жаль, девочка, что судьба подтолкнула меня в эту злосчастную пропасть. Но не настолько, чтобы испытывать такие же чувства, которые ты питаешь по отношению к самой себе. Бальзам моему старому сердцу. ― Я не знаю, что там у тебя за идеи о моем отношении к себе, зато мне известно, что сердца у тебя никогда не было. А если и было, то ты его продал за тряпье и золото, которое заняло пустоту на его месте. ― Думаешь, если остра на язык, то скрывать свою боль будет легче? Я видел тебя в день приезда со Стоиком, то, как уверенно ты держалась, как рассуждала. Спокойная, стойкая, отважная, мудрая. Был идеальный баланс качеств. Стоило убрать один из столпов, и ты перестала быть собой. Ту Астрид Хофферсон нам уже не вернуть. Жизнь тебя потрепала не меньше моего. Теперь передо мной стоит девчонка объятая страхом, былое спокойствие выселила паранойя, отвага едва теплится, ее поддерживает единственное желание – убить всех, кто виновен в злоключениях. Астрид уже замахнулась рукой, чем вызвала довольную ухмылку Готфри, но передумав, пригрозив дрожащим указательным пальцем в воздухе, принялась возвращать тему разговора к истокам. ― До сих пор кроме твоего нудного копания в моем характере и попыток задеть мою гордость я не услышала ни единой настоящей причины, по которой ты так слезно просил меня прибыть. Я просто спрошу иначе. Где Эгиль Бранд? ― Хорошо. Если тебе известно, что тут был пожар, то я раскрою тебе все его причины. И прошу прощения, что не поднялся при встрече. Мои ноги сломаны в нескольких местах, я вряд ли смогу когда-нибудь ходить. Да, я признаюсь в том, что предал Олух, что Сморкала, благодаря нашим общим усилиям, получил желаемое, в то время как я получил свое золото и головную боль в виде тебя и твоего дружка Эгиля. Ты знала, что Эгиль дословно – карающий, а Бранд – пламя. Карающее пламя, таким он предстает только для своих врагов. Он сжег Олух и Сморкалу. Я думал, что ради мести за тебя. Причин было предостаточно, все оказалось намного прозаичнее, жаль узнал я слишком поздно, кто он на самом деле. ― Не трать попусту мое время на присказки! Дальше! ― Дальше? А дальше вот что: всю мою многочисленную стражу за четверть часа перебили, сломанные руки, рваные раны на телах и багровый поток из-под их тел, окропивший мощеный пол моей, уже не надежной, крепости. Я думал, что это сотворил отряд воинов, наемников, не знаю, да кто угодно, но не один человек. Я стоял тогда на балконе над конюшнями, он внезапно возник за спиной. Не знаю, что напугало меня больше, его рожа без маски, покрытая черной чешуей, или сила десятерых мужчин в одном теле. Я понял, что это Бранд пришел по мою душу. Готов был выслушать кучу обвинений перед смертью: за его испорченную жизнь, за твою… Но тут он выдал то, от чего волосы даже на моем седалище встали дыбом. Он сказал мне, что пришел отомстить за отца, за Стоика Обширного! Я и так не мог говорить с зажатым в его руке горлом, но речь вообще покинула меня, язык не поворачивался что-то сказать. Когда мне было позволено упасть перед ним ниц, я понял, что единственный выход для меня – смерть. Хоть я и пытался защитить себя от изливавшегося нечеловеческого гнева, схватил факел, но не успел даже отмахнуться от него. Один его удар в грудь – куча сломанных ребер. Я пролетел несколько метров по комнате и вылетел с балкона прямиком на землю, унося вместе с собой шаткие деревянные перила. Факел выскользнул у меня из руки и попал в стог сена в телеге. Пламя моментально вспыхнуло, и я на какое-то время потерял связь с миром. Очнулся уже от запаха гари и страшного приступа боли во всем теле. Готфри умолк, погружаясь в воспоминания. Он все-таки смутно помнил обрывки тех моментов. Сквозь пыль и хлопья снега было видно, как горит крыша конюшни, а за открытыми воротами западного крыла, что было возле конюшни, вихрится кудрявый огонь. Всюду крики и голоса, люди в панике разбегаются прочь, круша на своем пути все по чистой случайности или же нет. Он видел то, как объятая огнем телега мчится вниз по склону, разбрасывая клочья горящей соломы в разные стороны. Всюду был огонь, красные цветы его цвели бездымно; лишь очень высоко над ними колебалось темноватое облако. Багровел и светился снег, и стены постройки дрожали, качались, как будто стремясь в жаркий угол внутреннего двора, где весело играл огонь, заливая красным широкие щели в стойлах, откуда с визгом разбегались бедные лошади, спасавшиеся от рушившихся на их головы стен и деревянных перекладин. Всюду стоял тихий треск, рокочущий шелест бился в стекла немногочисленных окон. Огонь все разрастался, в тишине хрустел снег... Это Иккинг медленно шел за своей добычей. ― Готфри, очнись! Продолжай говорить! ―вскипела Хофферсон, видя его транс. ― Когда очнулся от удара понял, что единственное, что я могу сделать перед смертью это облегчить душу и сказать ему правду. Он настолько ею был удовлетворен, что сохранил мою жизнь. ― Что за правда? ― Похороны Стоика изначально были подставой. Его мы с корабля взяли живым. Едва слова сорвались с его губ, сталь клинка Астрид была у его шеи, а сам он в приступе ярости был вырван с места прямиком на середину стола. ― Повтори, что ты сейчас сказал?! ― Стоик жив. Мы отняли его оружие, состригли рыжую бороду, сняли часть одежды, нашли похожее здоровенное тело и выдали его за мертвого вождя, ведь к изуродованному лицу никто не будет присматриваться, все поверят. В тело воткнули твой кинжал. Я продал его через день работорговцам, прибывшим с континента, дальнейшая его судьба мне неизвестна. Блондинка убрала кинжал и со всей силы, что была у нее, перебросила старого вонючего мужлана через стол. Крики этого омерзительного создания огласили эти стены в самом жутком из всех вариантов. Его не сросшиеся кости, кажется, более вообще не представляли возможности вновь принять изначальное состояние. ― Только из-за этого тебя оставили в живых. Кто именно увез Стоика? Отвечай мне! ― преемница вождя схватила за ворот рубашки бывшего правителя, трясла его, как могла, но в ответ был лишь смех и хриплые стоны. ― Ты так ничего не добьешься. Иккинг уже выбил из него все, что мог, ― Руфс, улыбаясь, присел с ней рядом и искоса посмотрел на происходящее. Его это все забавляло. ― Ты уже получила даже больше, чем хотела узнать. Отец и сын оба живы. Твоя цель Слэйвтаун – огромный Колизей для боев и турниров грязных рабов. Попавший туда становится игрушкой в руках охотников, содержащих это заведение, так что, надеюсь, не увидимся. И помни, дорогуша, отныне моя жизнь неприкосновенна. Разозленная и обескураженная Блондинка отцепилась от Готфри и притянула к себе на расстояние величиной с ладонь Дэклана. ― Если я тебя не прикончила, это сделают другие люди. Ты знаешь, где мне искать их? ― Карту не предоставлю, а вот направление укажу: тебе лететь на восток от Пограничья, приблизительно около двух дней пути оттуда на ваших зверюшках. Пожалуй, моя любезность на этом окончится, к твоему сведению, ты только что избила моего дядюшку. Не очень приятно с тобой сейчас говорить. ― Довольно улыбаясь, охотник за головами отряхнул одежду на себе и встал возле корчащегося на полу старикана. ― Не забывайся, Руфс, я все еще помню ту погоню. И я плевать хотела на твое родство. Сморкала ведь однажды начхал на их со Стоиком общую кровь. Почему я не смогу? ― Потому, что ты не такая, а еще потому, что я как-то тоже чихать на все хотел, но теперь припоминаю, что правлю здесь я. Ты сейчас на клочке суши, принадлежащем мне. А еще я помню, как ты тогда умоляла, просила убить тебя, но не отвозить на суд лжецов. Сейчас, Астрид, ты дала клятву, что не убьешь меня, а я вот таковой не давал. Улетай пока не поздно… ― Я не так глупа, как ты думаешь. Когда давала обет, ты видимо меня плохо слушал. Я сказала, что от моих рук или от рук друзей ты не умрешь, про то, чтобы быть раздавленным драконьей лапой разговора не было, речь был только о людях. Прочь с моей дороги… На входе стояла вся оставшаяся часть команды и наблюдала за тем, что предпримет Астрид. Девушка уже оставила двух родственничков в покое, когда Дэклан решил напоследок бросить пару лишних фраз. ― Теперь я понял, почему ты выбрала его. Ты была когда-то другой, обладала мощью, которую с годами потеряла. Твои сломленность и слабость просто меркнут в тени его силы, оберегавшей твою жизнь. Он смог тебя защитить, а ты его нет. Теперь ты ищешь этой защиты в том, что нападаешь первой. Умно. ― Лишь ты так думаешь, тебе ее не задеть, ― Плевака приобнял Хофферсон, которая не обратила внимания и, подмигнув, попытался вывести к остальным, но та не дала. Ловким сильным ударом в область груди и следопыт лежал рядом со своим дядей. Легкий хруст костей возвестил о переломах у Дэклана и, кажется, серьезнейшем ушибе левой руки у Астрид. ― Надоел твой голос. Удар был не смертельным. Ну, почти. Наслаждайся незабываемыми ощущениями. ― Ты отправляешься на встречу со смертью, ― прохрипел он, переворачиваясь на спину. ― Оттуда на свободу выходят лишь после того, как испустили последний вздох… Астрид не стала реагировать. Она лишь с опаской посмотрела на Беззубика, которого выделяла сейчас среди всех и представила себе. Его размытый образ перед застланными пеленой глазами стал черными. Мир вокруг померк. Теперь она думала только о шуме толпы и гладиаторских боях, где Стоик сейчас находился в положении раба, а Иккинг отправился за ним. Но могла ли она знать, что судьба перевернет вверх дном его план и все пойдет не так, как было задумано изначально. Конечно же, нет. В холодной камере Эгиля Бранда скулил сквозной ветер. Он проникал изо всех щелей и сливался с едва согретым пыльным воздухом, пропитанным многолетним смрадом. Тишина не давала ничего хорошего никому, кто сидел за ржавыми прутьями решеток. Это лишь еще раз подтверждало всю безысходность положения дел тех, кто угодил в число «счастливчиков», ожидающих своего часа. И когда время придет, любой из них должен будет выйти на арену и биться ради забавы тех, кто заплатил за представление. Зрителями этого поганого зрелища были разбогатевшие на торговле рабами купцы, бывшие охотники на драконов, поставлявшие теперь других опасных зверей в противоположную часть крытого Колизея и головорезы, желавшие утолить жажду крови новым способом – не пачкая собственных рук. Каждую неделю нового пленника выводили биться. Сегодня очередь дошла до зеленоглазого покорителя драконов. Еще в коридоре Иккинг почуял запах смрада и гнилого мяса, просачивавшийся вместе с сырым сквозняком из крытой арены в сторону камер. Его вели четверо бугаев, едва помещавшихся в проходе, и все время с особым рвением пытались пнуть, пихнуть, подтолкнуть или задеть его тем, что обсуждали внешний вид Эгиля, странность его глаз и жуткую маску из черной чешуи. Хэддок предпочитал не слушать их, а просто молчать. В конце концов, его привел в цепях на арену. На шее Бранда было сдавливающее горло, бренчащее металлическое кольцо, соединявшее в себе воедино три толстых цепи: две с запястья и одну с шеи. Арвендпортца вышвырнули на арену. Немного ослабленный голодом и тем, что не использует полностью свои силы, полудракон медленно поднялся на ноги. Решетка со стальными прутьями опустилась за его спиной. Один из провожатых крикнул ему, что самое интересное ожидает его впереди. Сын вождя оказался на большой арене для боев, совершенно по своему устройству не похожей на ту, что когда-то давно он лицезрел на Олухе. Все вокруг было сводами огромной пещеры с выемками и проходами на разных ярусах. Иккинг находился в «каменной чаше», высота прямых стен которой достигала шести метров. В стенах арены было еще четыре входа с решеткой, за которыми можно было увидеть изъявивших желание понаблюдать за боем других пленников. С краю сверху вниз на пленника глядели острые железные копья, воткнутые по периферии. Не было ни единого шанса взобраться по стене наверх, где на расширенных краях располагались ряды с деревянными скамьями и многочисленными факелами, огромными чашами с горящим маслом, которые в достаточной мере освещали арену. Рядов со скамейками было пять. Все их занимали приглашенные важные гости, а так же те, кто поставил больше всех денег на одного из рабов. Мелкие зеваки или те, кто просто пришел с малой суммой для ставки или просто купил себе место для зрелища, могли ютиться в широких разно уровневых проходах этой огромной пещеры. Все стены ближе к куполу со сталагмитами были испещрены этими гигантскими дырами подобно сыру. В них, свесив ноги, сидели остальные не особо знатные охотники и наемники. Во время зрелища можно было спокойно перекочевать на более удобную «площадку», ведь к каждому из таких проходов вела своя лестница. Такие перебежки часто заканчивались падениями пьяных людей. В основном они были смертельными, поэтому ничего не оставалось делать, как сбрасывать их еще не остывшие, пропитанные вонью тела прямиком в яму для боев. Именно поэтому здесь царил затхлый смрад, и было много человеческих костей, покрытых слоем пыли и частично пещерным песком. Единственными выходами, которые оставались доступными оказались те, через которые выпускали противника или зверье, но в данный момент времени все было заперто. Бранд не знал того, с кем будет сегодня сражаться. Прозвучал сигнал. Кто-то протрубил в рог и привлек все внимание в противоположную сторону от арены, которую доселе Иккинг не удосужился более детально разобрать. Ему мешали два больших пылающих чана по бокам от места, походившего на ложе правителей или тех, кто устраивает эти сражения. Человек, завернутый в красную бархатную накидку с золотым орнаментом, вышел вперед к краю. С его места шел небольшой выступ, который заходил над ареной. Взмахом руки он прекратил все разговоры. Голоса стихли. Иккинг ждал появления его голоса, который эхом бы отразился в Колизее. Но вместо того, чтобы что-то сказать он долго и пристально рассматривал своего нового раба. Ему преподнесли кубок с вином, и этот высокий русый господин средних лет жестом руки указал на Эгиля и приказал приблизиться. Он с хитрым прищуром наблюдал за свободной походкой Бранда, которому пусть и мешали цепи. Исподлобья смотревшего на рабовладельца воина попросили замереть на месте. Хэддок остановился. ― Мои гости, за этим экземпляром мы гонялись очень долго. И мы бы, возможно, пытались поймать его гораздо дольше, если бы не его собственное желание. Господа, перед вами первый доброволец Красного Колизея! И я, Ниракс, объявляю сегодняшний бой открытым! Иккинг же лишь ухмыльнулся в ответ и с укором оглядел всех, кто смотрел на него сверху. ― Сегодня ему выпал шанс показать, на что он способен. Я знаю, что это не простой человек. Его поразила болезнь, мы назвали ее драконьей лихорадкой! На его коже, на самом деле не грязь, а чешуя дракона. Невероятно. Видимо подцепил заразу от одного из последних крылатых чудовищ, ― он придумывал на ходу, дабы заинтересовать публику, ведь на самом деле пределов силы Бранда он не знал, ―не велика потеря, если боец хорош, изуродованная морда ему нипочем, верно говорю? В ответ было согласие, крики и хохот. Иккинг лишь нервно оглядывался по сторонам, концентрируясь на другом. Он всматривался в замученные озлобленные и одновременно с этим уставшие лица за решеткой. Он сумел рассмотреть каждого и, остановившись взглядом на человеке в толпе чуть дольше обычного, вернулся в реальность только тогда, когда услышал рядом с собой звон упавшего ключа от оков. Едва успел он с ними расправиться, как прозвучала новая фраза. ― Выпустить противников! ― послышалось сверху. Эгиль дернулся, чуть только услышал эту фразу. Но отводить взгляд от решеток ему не хотелось. Послышался звук поднимающейся решетки. Тяжелое дыхание медленно идущего в черном коридоре зверя приближалось. Тем временем к человеку в красной накидке подошла черноволосая охотница средних лет, с лицом, покрытым мелкими немногочисленными морщинами и старыми затянувшимися шрамами. ― Перед тем, как мы выбрали противника, ― сказала она, ― решено было дать из оружия лишь этот крохотный нож, еще утром я чистила им рыбу, посмотрим, поможет ли он нашему другу. Улыбаясь, она сбросила его к ногам Хэддока. Иккинг поднял его и, обернувшись, понял, что его противником в этом поединке будет огромный бурый медведь с толстенной шкурой. И этот маленький ножичек, который он сейчас со всей силой сжал в левой руке, будет хищнику ни чем иным, как зубочисткой. Нельзя было показывать истинную природу своей силы, нельзя было влезть в голову к этому существу и покорить его без драки, нельзя делать ничего, что присуще полудракону. Ему нужно было драться как человеку, особенным его сочли только из-за внешности, тем и был он интересен публике, собравшейся посмотреть на его бой. Бурый зверь был явно давным-давно голоден, зол и в какой-то степени уже доведенный до состояния свирепости. Великий, грозный житель лесов видел перед собой свою добычу. Ему не нужны были ягоды, мед или коренья, он уже не раз пробовал вкус теплой человечины. Он жаждал только ее. Один вид животного заставлял трепетать даже самых храбрых, а его грозный рев приводил к полному оцепенению тех, кто все же не пустился в бегство при его виде, но Иккинг не был трусом. Медведь начал фыркать, издали обнюхивая свой потенциальный ужин, и вдруг, поднявшись на задние лапы, пошел на Эгиля. Встав на все четыре и увеличив скорость разбега, хищник с грозным ревом разинул огромную пасть. Единственное, что покоритель драконов успел сделать ради собственного спасения от огромных острых когтей мохнатого людоеда – увернуться и сыграть на неуклюжести хищника. Но надолго это не спасло. Пара метров пробежки и мощный удар лапой сбил с ног Хэддока, и тот оказался зажат между землей и медведем. На все ушли секунды. Едва успевая бросить озверевшему животному горсть пыли в глаза, воин, пятясь назад, попытался выползти из-под тяжелого хищника, но зверь не унимался. Пытался царапаться, старался разорвать когтями мягкую кожу. Хэддок не мог долго сопротивляться, используя только человеческие качества, но он не собирался применять ни капли драконьей силы, только ради того, что бы доказать себе, что он способен на что-то и без нее, а также потому, что это не входило в его планы. Тем временем наблюдавшие с упоением за этой схваткой зрители выкрикивали свои слова поддержки. Кто болел за зверя, кто за странника с черной чешуей. От каждого из вскриков Иккинга или стона, они вскакивали со своих мест и подбегали к краю арены, дабы рассмотреть все в деталях и насладиться картиной. Ниракс же, наблюдавший за всем этим со своего особого места, не мог не отметить, насколько выносливым был человек, лежащий сейчас прямиком под медведем. Как он храбро боролся. Сын Валки заметно стал уставать, но не сдавал позиций, в его голове созрела безумная маниакальная идея, частью которой стала та самая стальная «зубочистка». Не раздумывая ни секунды, воин, пытавшийся двумя руками сдержать пасть зверя, оставил лишь одну руку сдерживать натиск мощных челюстей. Вонзаясь пальцами в ямку под нижней челюстью дергающего головой из стороны в сторону медведя, он причинял ему боль в области нижней челюсти, которая растекалась по всей пасти. Свободной же рукой он, улучив момент, вонзил нож прямиком в огромный карий глаз людоеда. Медведь взревел от страшной боли. Поднялся на задние лапы. У Иккинга каждая секунда была на счету. Пока животное в агонии пыталось побороть боль и избавить себя от дезориентирующего предмета, его враг – человек схватил лежащие неподалеку цепи и накинулся на стоящего медведя сзади. Бурый противник явно не ожидал, что вокруг его мощной шеи сомкнется петля из железных звеньев. Потрепанный, обозленный, исцарапанный, весь в ссадинах и ушибах, Иккинг Хэддок резко сузил петлю и перекрыл доступ воздуха медведю. Животное в ярости и попытке защитить себя пыталось сбросить шатена. Вскакивая то на четыре лапы, то на две, то вертясь, то пытаясь ударить Бранда об стену, хищник бился в конвульсиях со стальной удавкой на шее. Наконец он вскочил на задние лапы в последний раз. Хэддок кричал в такт с задыхающимся противником. Хэддок из последних сил сжимал в окровавленных ладонях цепи. Ниракс выронил недопитый кубок с гранатовым напитком прямиком в пропасть – к его ногам на обагренный кровью песок. Зрители замерли в ожидании. Послышался тихий щелчок, который услышал лишь Иккинг. То было слабое звено в цепи, которая распалась на два отдельных фрагмента, и Эгиль слетел вниз. В попытке удержаться, он схватился за рукоять ножа и вырвал его из глазницы. Хищник развернулся назад и, запутавшись по неуклюжести в своих лапах, рухнул всем своим весом прямиком на человека. Завеса из пыли едким кольцом окружила их обоих. Когда завеса улеглась. Было видно лишь медведя. Он все еще немного шевелился. Поставившие на зверя уже принялись праздновать победу, но медведь резко откатился в сторону. Из его шеи сквозь весь этот густой мех струился багровый ручей. Иккинг лежал залитый кровью и грязью внизу и тяжело дышал. Он закончил схватку. В его руке виднелся тот самый нож, что ему всучили как единственное оружие. Голова его повернулась на бок. Взгляд жадно цеплялся за решетку, где были другие узники. ― Ко мне его, немедленно! ― Ниракс посмотрел на свою помощницу и поспешил удалиться в одну из комнат для допроса в крепости. Спустя четверть часа Иккинга, с ног до головы облитого водой, дабы хоть немного смыть кровь и медвежью вонь приволокли к хозяину арены. Его затащили в какую-то холодную комнату, где не было дверей. Стоял лишь стол и две скамьи по обе стороны от него. Связанного раба Хэддока посадили перед «хозяином». Тот некоторое время разглядывал его вблизи, то щурясь, то раскрывая глаза шире, будто увидел что-то очень удивительное. ― Как тебя зовут? ― А разве это важно? ― сухо отвечал Бранд. ― Ну, а все же? ― Эгиль. ― Значит, Эгиль, Бранд? ― Да. ― Я Ниракс, я одновременно обескуражен твоим потрясающим выступлением. Какой финал, какая драма, боль, сколько сил! Но в тоже время мне так хочется тебе заехать по морде. Это ведь был мой любимый медведь. ― Знал бы, что это так, не портил бы ему шкуру так сильно. Может на ковер бы сгодился. ― А ты хорош. Очень даже. Ты знаешь, что ты второй человек, которому за все время удалось завалить на арене этого зверя. До вас двоих, моих разгневанных питомцев никто не отправлял в чертоги Смерти. ― Допустим. И кто же был первым? ― Тот, кто был первым – станет твоим следующим противником на арене. Я уверен, что ваша схватка будет самым зрелищным сражением Красного Колизея. Обычно мои бойцы дерутся до тех пор, пока один из них не упадет без сил. Но в твоем случае хочу сделать исключение. Драться будете насмерть. Победитель получит шанс стать свободным и войти в мой круг, а так же в любое время добровольно за награду участвовать в этих боях. Тебя пытались изловить лучшие из моих охотников, но не вышло, ты выглядишь не как человек, в том то и вся перчинка. А еще ты добровольцем пришел, чем не повод поднять свой статус? ― Заманчивое предложение, ― Эгиль улыбнулся, ― отказаться не выйдет, ведь так? ― Смышленый, быстро соображаешь. ― Тогда по рукам,― Иккинг вытянул связанные запястья вперед,― я бы может и пожал бы твою, вот только я немного связан. Ниракс залился смехом и в присутствии стражи разрезал веревку. Договор был скреплен рукопожатием. ― Ну, раз так, то я хочу представить тебе твоего будущего противника, который будет драться на тех же условиях. Стража около дверей расступилась. Иккинг поднялся на ноги и обернулся. Ледяной взгляд зеленых глаз столкнулся с ним. Мужчина с коротко стриженой бородой стоял напротив него. Они не виделись слишком долго. На таком расстоянии друг от друга не стояли восемь лет. ― Стоик, познакомься с Эгилем Брандом. Он и будет твоим последним противником на моей арене. Дальше, как решит судьба. Имена Стоик Обширный никогда не забывал. Он с сожалением в глазах протянул руку Бранду для их первого и последнего рукопожатия, которое так и не случилось на Диорте...