Я жду тебя

— Эй, парень. Ты живой?       Я чувствую, как кто-то трясет меня за плечи. Все тело болит. Кажется, на нём нет живого места. Морщусь, и медленно открываю глаза. — Ну хвала Хросту, живой. Кто ж тебя так? — на меня с тревогой смотрит грузный пожилой человек, похожий больше на сказочного персонажа, чем на реального старика. Большая седая борода, терракотовая шапка из-под которой торчат серебряные завитки волос. Глаза голубые, все в мелких морщинках, но лучатся интересом к жизни. — Где я? — через силу выдавливаю из себя слова. — Давай-давай, поднимайся. Разговоры на потом оставь, побереги силы. — старик пытается поднять меня за локоть.       Приподнимаюсь с его помощью, и вижу место, в котором оказался. Похоже на проулок между домами, вверх поднимаются с обеих сторон стены темного кирпича без окон. Свет пробивается только с дороги. Уже порядком стемнело. Рядом стоят мусорные баки непонятной формы. Воняет нестерпимо.       Я закутан в видавшую виды темно-коричневую тряпку, а под ней ничего нет. Дед поддерживает меня под локоть, и я, свободной рукой придерживая сомнительное одеяние, как в дожившей до наших времён нестиранной римской тоге, плетусь на полусогнутых. Дед перебросил мою руку себе через шею, и плечо моментально отозвалось болью. Он поддерживает за пояс. Это сейчас очень даже необходимо. Какое счастье, что не вымерли ещё добрые люди. Глаза закрываются, наверное, у меня температура, знобит. Дрожу весь. Блин, не свалиться бы тут сейчас. Вместе со стариком выхожу на дорогу. — Здесь до моего дома недалеко. Вон туда. — показывает рукой наискось к другой стороне улицы. — Давай, немножко осталось.       Босиком по брусчатке идти больно, ноги заплетаются, спина нещадно ломит. Задница горит, как будто в нее перца напихали. Все ресурсы изможденного организма сосредоточены только на том, чтобы передвигать нижние конечности в такт дедовым шагам. Это, кажется, сейчас всё, на что я способен. Мутным взглядом обвожу дорогу, тротуар, домишки выстроившиеся в ряд. В полумраке всё кажется мистическим, плевать уже на это. Говорить сил нет. Хриплю с каждым вдохом и, прилагая все усилия, делаю следующий шаг. Считаю их, чтобы легче было. Пятый. Шестой. Дорога широкая. Девятый, или какой? Сбиваюсь, начинаю сначала. Мимо проносится неопознаваемый транспорт с огнями, не понимаю что это, но скорость не большая, мы с дедом успеваем перейти дорогу. — Еще чуток, потерпи. Сейчас дойдем. — подбадривает он.       Шаги, кажется, продолжаются бесконечно долго. Двадцать семь, двадцать восемь. Ветер развевает мою «тогу», пытаюсь бороться с ним, но куда уж мне. Путаюсь в собственной же обертке. Что ж так хреново-то? Как будто трактор переехал. Тридцать шесть. Тридцать семь. В детстве когда считал шаги, казалось что дорога короче, но сейчас не помогает. Сорок один.       Ступенька. Вторая. Третья. Скрип двери. — Лафита, внученька, помоги мне! — сразу же громко басит дедок, помогая мне перебраться через порог. — Уже иду, дедушка. — из комнаты выбегает девушка, рыжие волосы, россыпь веснушек. — Кто это? — ошарашенно спрашивает она. — Не время болтать, Лафита, помоги. Видишь, человеку плохо. — он ведет меня глубже в дом. — Возьми мази в шкафу в кладовке, и набери теплой воды. — машет на неё, застывшую в проёме, свободной рукой. — Давай, поторопись!       Вместе мы проходим в небольшой зал, забегает девчонка, ставит на столик какие-то баночки, и убегает. — Принеси ещё плед или простыню какую-нибудь.       Девочка юркает быстро, и расстилает на диване цветастое покрывало. — Давай, милок, ложись. Надо твои раны обработать.       Я подчиняюсь, и хрипя, укладываюсь на предложенное место. Он раскрывает мою «тогу», качает головой. — Что ж с тобой приключилось-то. — Волки… оборотни… — шепчу в ответ. — Ах ты ж, батюшки, опять лютуют проклятые.       Девчонка приносит воду в жестяном тазике, на краю которого висит тряпочка. Смотрит на меня, краснеет, глаза ее расширяются, она резко отворачивается и выбегает из комнаты. Уже издалека слышу ее голос: — Дедушка, тебе помочь? — Нет, милая, я сам справлюсь. Только если воду поменять.       Каждое прикосновение к поврежденной коже доставляет дискомфорт. Я понимаю что это, наверное, необходимо, и поэтому молчу. Сил нет ни на что. Даже боль не мешает провалиться в бредовую полудрему.       Я вижу волка, он неумолимо приближается. Лижет мне лицо огромным шершавым языком, неожиданно прикасаясь в разных местах. Язык превращается в руки, много рук, они хватают, щиплют, сжимают горло. Трудно дышать. Хочется кашлять, пытаюсь, но не могу. Хочу сделать шаг, понимаю, что руки и ноги вмурованы в стену. Вокруг змеями извиваются верёвки, шипят и норовят укусить. Одна из них вьется по ноге, поднимается, оплетает шею, и концом-головой поворачивается, ловит мой взгляд. Голова ее утолщается, становится больше, я чувствую ее горячее дыхание на щеке, и у нее появляется лицо. Оно прямо передо мной, начинает злорадно смеяться, смех перерастает в истерический хохот. Вдруг, веревки рассыпаются миллионами искр, вокруг появляется слепящий свет. Режет глаза, так что ничего невозможно разглядеть. Но отчетливо слышу голос: «Я жду тебя. Приди ко мне». Мне страшно, кажется, что свет может растворить меня в себе. И просыпаюсь.       Вокруг темно. Слабое сизое марево проникает из окна, могу видеть очертания предметов. Деревянный сервант, комод, над ним зеркало причудливой формы, в центре круглый стеклянный столик. Все очертания нечеткие. Тело ломит, всё чешется, когда дотрагиваюсь до себя и чувствую бинты, провожу по груди рукой, бинтов много, хочется разодрать их и почесаться от души. Почти всё тело перевязано. Внутренний голос, с явно мамиными интонациями, командует: «Не трогай!». Наверное, старик, нашедший меня, перевязывал. Везде ли он осматривал тело? Вот черт! Может он теперь знает про мой позор. Как теперь ему в глаза смотреть? Мысли обдают противной гнилью воспоминаний. Потом размазываются, сосредоточиться на чем-то одном сложно. Сон против воли снова наваливается на уставшее сознание. И я, поддаваясь непреодолимому желанию, закрываю глаза. ***       Просыпаюсь оттого, что лучик солнца бьет прямо в глаз. Где я? За последние дни мне уже порядком надоело просыпаться, или точнее сказать, очухиваться, в незнакомых местах. Но это место, в отличие от предыдущих, не кажется враждебным. Интерьер пронизан солнечно-бежевыми тонами. На комоде разлеглась узорная салфетка. Около столика два пухлых кресла. На окне весело развеваются тонкие занавески с кружевом по краю. — Привет. Уже проснулся? — слышу сначала приятный девичий голос, а потом уже поворачиваю голову, чтобы увидеть его обладательницу. Смутно вспоминаю образ, и сейчас могу разглядеть подробнее. Тонкие руки, хрупкая фигурка, пышные рыжие кудряшки, густые ресницы. Она очень милая. Застенчиво отводит глаза, подходит ближе, и ставит на столик поднос, на котором аккуратно расположена тарелка с пирожком и дымящаяся чашка с напитком. Пахнет приятно. — Проснулся. А можно поинтересоваться: где я? И… как сюда попал?       Сажусь, стараюсь не морщиться, когда чувствую противную боль пониже спины. Хотелось бы, чтобы девчонка думала, что меня просто избили до полусмерти. Отмечаю про себя, что боль уже не сильная. Интересно, знает ли дед, что случилось со мной на самом деле? Натягиваю на плечи одеяло, чтобы не сидеть полуголым при девушке, хотя я итак весь «одет» в бинты, а она приглашающе пододвигает ко мне поднос. Улыбается. — Как где. В Астенфельде, конечно. Дедушка нашел тебя два дня назад, не в лучшем виде, и привел домой. Он добрый у меня. Да и как не помочь человеку, попавшему в беду. По тебе видно, что вином не злоупотребляешь. — она садится в кресло, и кладет подбородок на руку. — Расскажешь, что с тобой приключилось? — Два дня назад?! — я уже успевший приложиться к пирожку, и взять в руку чашку, застываю с полуоткрытым ртом. — Это я что, два дня здесь на диване провалялся?       Она немного грустнеет, отводит взгляд: — Ну да, у тебя был жар, и страшные раны по всему телу. Дедушка тебя перевязывал несколько раз. Причитал, какие же двуликие жестокие. Но сегодня утром сказал, что можно уже не переживать, ты поправишься, и вот, недавно ушел работать. Сейчас тебе ведь лучше, да? — Да, гораздо лучше. Спасибо, что помогли мне. Даже не знаю, как могу вас отблагодарить… — Не переживай об этом, кушай, проголодался наверное жутко. У тебя такие красивые руки, ухоженные. Видно, что ты не работаешь на земле. Значит, не простой селянин. — она игриво улыбается и опускает глаза. — Как тебя зовут? — Илья. А тебя? — отвечаю, и продолжаю с наслаждением жевать предложенное угощение. — Илиан. — повторяет она мое имя, как-то немного по-своему. — Я — Лафита. А дедушку моего зовут Фари, ну, точнее, для тебя Фарикопус. А откуда ты прибыл в Астенфельд?       Я сначала хотел сказать ей, что живу в Москве, и не знаю, как попал в это место. Но потом быстро вспоминаю реакцию бабки, и решаю в этот раз быть осторожнее. — Из Куларсы. — стараюсь произнести неудобное название обыденным тоном, и сохранить безмятежное выражение лица. — А… Это же так далеко отсюда. Почти на границе с Тапрейсом. А правда, что там только люди живут, и двуликих нет?       Черт! Да откуда ж я знаю-то?! Надо срочно придумать что-нибудь, чтобы не вызывать подозрений. Вспоминаю паршивых волков, заловивших меня на пути оттуда, и решаю ответить уклончиво: — Иногда забегают, но не так, чтобы часто. — Ммм. — понимающе тянет она. — А чем ты занимаешься? Как попал в Астенфельд?       Все ее вопросы кажутся каверзными, потому что ни на один не могу дать правдивого ответа. Ладно, буду придумывать на ходу. — Я просто путешествую. Изучаю фольклор. Я странствующий музыкант. — Боже! Что я несу! Какой музыкант?! То, как на гитаре бряцать умею, игрой назвать можно лишь с большой натяжкой. — Ах! — сияет она. — Настоящий музыкант? Сыграешь что-нибудь? — оживляется, встряхивает кудряшками. Но тут же сникает. — Ой, прости… Тебе наверняка сейчас не до музыки. — она так мило, неловко теребит салфетку, и путается в словах, а мне это еще и на руку. — Да, сейчас я не готов, пожалуй, музицировать. К тому же гитару мою они отобрали. — эх, блин, врать, так врать! — Жалко, говорят хороший инструмент сложно сделать. — она встает. — Ладно, я побегу, мне еще во дворе сегодня прибрать надо. Весной много работы. А ты лежи, ни о чем не переживай, выздоравливай главное.       Весной. Мысленно повторяю ее слова. Значит здесь даже не лето. Куда же я попал…       Доев предложенный завтрак, улегся опять на диван и по самые уши закутался в одеяло. Даже несмотря на хорошую обстановку, милую девушку, всё кажется чужим вокруг. Да почему кажется, так оно и есть. И вот теперь, когда моей жизни, наверное, ничто не угрожает, можно поразмышлять над произошедшим. Я непонятным образом оказываюсь в совершенно неизведанном месте. Где в разгаре весна. Здесь присутствует магия, оборотни, люди. По выражению лица Лафиты можно сказать, что люди оборотней недолюбливают. А оборотни людей… «Ущербные одноликие». — всплывает в голове фраза, и заставляет поморщиться, видимо оборотни первых тоже не особо жалуют. Углубляться в воспоминания о волках совершенно не хочется, но они настырно лезут в голову, обрывками прорезая мысли. «Людишки всегда так забавно реагируют на живую магию» — противный оскал. Меня передергивает от вставшей перед глазами картины. Они оба были намного сильнее меня, да и вообще кажется сильнее всех моих знакомых. Не припомню, чтобы кто-нибудь мог меня поднять одной рукой. Хотя я не качок, не толстяк, и весу во мне не много, но, чтобы не напрягаясь поднять мои семьдесят килограммов, нужно иметь нехилую подготовку. А этот подхватил как пушинку, и даже в лице не изменился. Представилось то самое лицо, и стало страшно и противно одновременно. Надеюсь, что дед осматривал не все тело, чтобы я мог хоть перед другими сохранить гордость. Так! Надо отвлечься. Живая магия. Хм, интересно, какая у них она еще бывает? И что значит это — «живая». Надо поподробнее разузнать об этом. Потом я вспомнил виды магии из любимой игры, задумался над заклинаниями, потом над временем «бессмысленно проведенным за компом», как всегда говорила мама. Хотя, может, сейчас мне эти знания пригодятся. Кто его знает… В воспоминаниях всплыл персонаж из игры, процесс его создания. Потом мысли перетекли в универ. Взгляд упал на приоткытое окно. Если здесь я лежу уже два дня, еще вечер на бабкином крыльце, еще непонятно сколько времени в замке волков. Получается минимум четыре, более точно не могу посчитать. Интересно, меня уже хватились в универе? Лиза, наверное, звонила, и ей благородно ответили, что аппарат абонента временно сдох. Скорее всего, потом она позвонила маме, когда я так и не появился вечером. Мама теперь с ума сходит. Лизонька, девочка моя, я уже скучаю по тебе. Мам, я живой. Со мной всё хорошо. Стараюсь сосредоточиться и послать им свои мысли, говорят ведь, что между близкими людьми существует ментальная связь. Может они меня услышат? Потом вспомнилась наша первая встреча с Лизой, потом почему-то Вовка, сосед. Мне так захотелось домой, в привычную обстановку, обыденный мир. Будни показались раем. Полезли воспоминания про детство, друзей, школьные годы, однокурсников. Всё вперемешку. И я не заметил как погрузился в сон. ***       Разбудил меня хлопок двери, и басовитый добродушный голос: — Лафита, ты дома? — Да, дедушка, я на кухне, проходи, ужин уже почти готов.       Потом голоса стали тише, видимо, старик прошел в кухню, и они разговаривали уже на близком расстоянии. Но их все равно было слышно. — Нашего гостя зовут Илиан. Сегодня он проснулся, когда я принесла ему завтрак. — запел тоненький голосок. — Оклемался немного, значит. Это хорошо. — ответил хозяин дома. — Пойду поздороваюсь с ним.       Послышались приближающиеся шаги, и осторожный стук в дверь. — Я не сплю. Заходите. — негромко говорю в ответ на этот жест. Дверь открылась. — Я свет включу. — прокомментировал дед. — Ты как себя чувствуешь? — Да нормально. — я уселся на диване, уже привычно кутаясь в одеяло. — Спасибо что выхаживали меня все это время. Думаю, если бы вы меня там не нашли, то я бы окочурился. — Не говори так. Хорошо, что все обошлось. Перед тем как впасть в беспамятство ты сказал, что-то про волков. — старик присел на краешек кресла передо мной. — Да, — обреченно вздохнул я.       Говорить о них совершенно не хотелось, о том, что меня безжалостно отымели тоже, но нужно было объяснить хоть что-то человеку, который меня спас. — Я толком не понял что произошло. — Двуликие жестокие твари, могущественные. Творят что хотят. Считают что люди — второсортные создания. Повезло, что вообще жив остался. И бросили они тебя, поближе к нашему поселению, чтобы шанс был, что кто-нибудь тебя подберет, наверное. Это странно. — он задумчиво покачал головой.       Я посмотрел на него, вспомнил, что говорил мне «оскорбленный» волк, про мой приятный запах, но решил пока ничего об этом не рассказывать. Сначала нужно обзавестись хоть какой-нибудь информацией, чтобы знать, что можно говорить, а что — нет. — Так. Я тебе тут одежды принес, — и он положил на край дивана сверток, видимо, решив прекратить дальнейшие расспросы, — одевайся, да подходи. Поужинаем вместе. Познакомимся хоть. — он поднялся с кресла, и прикрыл за собой дверь.       В свертке обнаружился балахон из некрашеного льна, и штаны, тоже льняные, только черные. Вещи новые, наверное, старик позаботился, и купил специально для меня. Стало как-то неловко за его доброту. Пойди-найди в Москве человека, который будет тебя лечить, с тобой сидеть, а потом еще и одежды прикупит.       Облачившись в предложенное, я дошел до столовой, по запаху ее легко было найти. При каждом шаге спину и грудь щекотала противная боль. Встал в проеме, почему-то стесняясь пройти за стол. — Спасибо вам за всё, и за одежду, вот. — обозначил я свое присутствие. — Чего ты не проходишь-то. Садись, мы тебя ждем. Да и хватит уже благодарить. Я тебе добро сделал, ты еще кому-нибудь сделаешь. Так и живём.       Сев за стол, где ждала уже приготовленная для меня тарелка, я поморщился, но сидеть уже почти не больно. На белой кружевной скатерти лежат приборы, по два с каждой стороны, ничего не скажешь, сервировка на высшем уровне. — Я мясо запекла. Ты кушаешь крофос? — залепетала Лафита. — Что, прости? — никогда не слышал такого слова, а она решила, что я просто её не расслышал. — Ты кушаешь крофос? — повторила она. — Эээ…       Я задумался, что будет, с человеком съевшим неизвестное блюдо. Если пищевой аллергии нет, то не помру. Честно попытался вспомнить было ли что-нибудь подобное. А она в это время, стоя с горшочком в руках, повторила снова: — Ну, крофос, птица такая. Кря-кря. — засмеялась, объясняя мне как ребёнку, и скорчила забавную рожицу изображая эту самую птицу.       Я тоже засмеялся, улыбнулся и дед. — Да, я всеядный вообще-то. — пожимаю плечами, не вспомнив никаких проблем с едой. — Пахнет хорошо, а это главное! — с видом эксперта заявляю им.       Лафита, явно засмущавшись, опустила голову, положила мне в тарелку этого крофоса, а еще что-то рыженькое колечками и зеленое, похожее на стручки фасоли. И прошмыгнула на свое место за столом. Эх, была не была! Начинаю есть. — Ммм! Вкуфно. — с первой вилки определяю вслух.       И в ту же секунду понимаю, какой же я голодный. С удовольствием уплетаю предложенный ужин. Дед на меня поглядывает, а внучка улыбается. Стручки фасоли по вкусу похожи на морковку с лимоном, а рыжие колечки — почти как картошка, только сладковатые. Так скажем, как подмороженая картошка. Всё отлично сочетается с тем самым крофосом, который чуть пожестче индейки. Или мне с голодухи так кажется. Расправившись с ужином, наконец чувствую, как доволен мой организм, и откидываюсь на спинку стула. Лафита наливает чай. Пожалуй, пришло время для аккуратных расспросов. И начинаю: — Большое спасибо за ужин. — благодарно поглаживаю живот. — На здоровье! Слава Хросту, нужды нет. — басит в ответ старик. — Я уже рассказал Лафите, что я путешественник. — Да, дедушка, он настоящий музыкант! — восторженно хлопая глазами, говорит девчушка. — И мне интересны песни вашего края, может какие-нибудь истории любопытные, а еще, поскольку у нас в Куларсе, волки не частые гости, интересны их повадки и привычки, так сказать, из первых уст. — улыбаясь, и изо всех сил изображая беспечность, бросаю затравку.       Старик посмотрел на меня, с еле уловимой горечью, но ничего не ответил. А во мне снова трепыхнулся вопрос: «Знает или нет?» — Да что про них сказать-то… — дед задумался. — Ктону их всех отправить на покаяние. Эх! Ну да ладно. Интересного… чего бы про них сказать интересного. — он погладил свою густую бороду. — Все двуликие владеют магией. Знал об этом? — Ого! Прям так и все? — неподдельно удивился я. — Да, все поголовно. Но многие слабенькие, используют её только для своих нужд. А вот правящие ветви, те очень могущественные. — он для важности растянул слова. — Повелитель их — Натаниэль Си’Летт — наверное самый могущественный маг в мире. Поговаривают, что может даже города создавать, и земли перекраивать. Но ничего достоверного об этом я не слышал. Так, слухи просто. А вот о жестокости его — это не слухи. Кто попадал к нему в замок, рассказывали, что даже своих нещадно наказывает за проступки. Про людей-то вообще молчу. И от одного его взгляда мурашки по коже бегут. Уж об этом-то двуликом ты должен знать. — он вопросительно глянул на меня. — Да и пишут о нем много, наверняка какие-нибудь вести и до вас долетали. — Ну… имя я, конечно, слышал, — не моргая соврал, — Но думал, что все слишком сильно приукрашено. Интереснее узнать от людей, которые поближе к событиям находятся. — Может и так. — призадумался дед. — Очень он жестокий, думаю, тут приукрасить сложно. Поговаривают, что сам Король наш, Лювиус II, его побаивается. Некоторые считают, будто весь мир в его руках находится, что без его ведома ни один король на трон не всходит, только я не люблю такие выводы на пустоте основывать. Доказательств никто не находил. Так, судачат просто, кому не лень языком почесать. Да и молодой он еще слишком, ему всего-то лет четыреста будет. А еще у них иерархия очень жесткая, слыхал об этом?       Я, обалдевший от слов «четыреста» и «молодой» в одном предложении, отпил напиток, похожий на чай, и продолжил своё убедительное вранье: — Да, слышал. И что все поголовно слушаются своего Повелителя? — Они же — волки. Наверное, это у них в крови. Спорить с ним могут немногие, и в основном они из младших ветвей правящей семьи. Брат его младший Анрост Си’Летт, тот, говорят, пытался даже власть захватить. — дед невесело усмехнулся. — Так он оказался слабее. До сих пор в темнице его держат, после поединка. Не известно, может убили там уже. Ох, да что мы все о политике! Ты лучше о себе расскажи. — Я даже не знаю, что рассказать… — задумался, согревая руки о чашку. — Интересного в пути со мной пока ничего не случилось. А о том, что случилось рассказывать не охота. — и опустил взгляд.       Повисла неловкая пауза. Все понимали, о чем именно мне не хочется вспоминать. А я гадал, какие подробности им известны. И все-таки решил перевести тему, пока не последовало нежелательных вопросов: — А еще я слышал что-то про их «живую магию». У них она что другая? Не такая как у людей?       Старик залился утробным смехом, а девчонка захихикала. — Ты что даже этого не знаешь?! Ну ты даешь. Неужели в Куларсе настолько мало знают о двуликих? — сквозь смех пропела Лафита. — Ну… — многозначительно пожимаю плечами. — Может просто я такой отсталый. — Ох, рассмешил, парень. Конечно, другая. Они же звери на половину, и поэтому пользуются нитями природы напрямую. Без талисманов, заговоров, оберегов и прочей требухи. — А, вот оно в чём дело. — я понимающе поднял бровь. — А еще, у меня вопрос один есть. Может поможете? — Говори, чем смогу, помогу. — дед внимательно посмотрел на меня. — У меня с собой вещи были кое-какие. Не знаю даже, возможно ли их найти. Может те… ну… волки их рядом со мной бросили. Не подскажете, как дойти до того места, где вы меня нашли? — Подскажу, конечно. Еще светло. — он машинально глянул в окно. — Сейчас с ужином закончим, и я тебя провожу. ***       После ужина мы обшарили всё вокруг той мусорки, куда меня бросили оборотни, но так ничего и не нашли. Все-таки времени прошло достаточно много. Два дня для мусора — срок. Теперь даже надежды на то, чтобы связаться с семьей или Лизой у меня нет. А кроме того, нет ни денег, ни чего-либо ценного что можно было бы продать, чтобы продержаться в этом месте хоть какое-то время, и не умереть с голоду. И самое-то главное: как отсюда попасть домой?