Прощай

      На следующий день Фрэнк просыпался медленно, его тело болело и не хотело реагировать. Он застонал от боли в шее и приложил руку к лицу, прикрывая глаза, прежде чем открыть их полностью. Первым, что он увидел, был низ дивана, и Фрэнк сильно удивился, осознав, что он на полу в гостиной. Что-то шевельнулось на его животе, и он опустил глаза вниз, замечая руку, обёрнутую вокруг его тела.       Ему понадобилось всего несколько секунд, чтобы повернуться лицом к лежащему человеку. Джерард крепко спал прямо за ним, и прежде чем Фрэнк успел задаться вопросом, почему они оба спят на полу, воспоминания ночи обрушились на него. Его глаза широко распахнулись, как только Фрэнк осознал, что это был не сон. Он резко поднялся с пола. — Блять, — застонал Фрэнк, нервно расхаживая по гостиной и пытаясь собрать мысли в единое целое, — грёбаное дерьмо!       Джерард пробудился от шума и с любопытством посмотрел на Фрэнка, расхаживающего по гостиной и агрессивно хватающего себя за волосы, слегка потягивая их. — Блять, — промямлил Фрэнк, не осознавая, что Джерард проснулся и наблюдал за ним, — как подобная херня могла произойти… Я такой идиот… Вот же блять!       Джерард вздрогнул, когда голос Фрэнка стал выше. Он уже открыл рот, чтобы задать вопрос, но затем вспомнил. Он прекрасно помнил, что произошло на полу, на котором он сейчас лежал. Стоны Фрэнка отчётливо звучали в его голове, но он отбросил их, видя, с каким сожалением Фрэнк бродит по комнате.       Джерард сел, и Фрэнк наконец-то остановился, обращая на него своё внимание. Безмолвный взгляд продолжался несколько секунд, прежде чем Фрэнк нарушил тишину, поворачиваясь к Джерарду спиной. — Чёрт, забудь об этом, — произнёс Фрэнк сквозь зубы, — забудь, что прошлая, блять, ночь вообще была. Нихуя не было, ладно?       Фрэнк снова повернулся к Джерарду лицом. Джерард не произнёс абсолютно ничего, поэтому он просто смотрел на стену, стараясь не дать своим глазам выразить всё, что он чувствует. Фрэнк не дождался согласия, он не хотел ничего слышать. Он быстро ушёл из гостиной, решив, что ему необходим душ.       Фрэнк облажался. Он никогда не лажал так, как сейчас. Фрэнк никогда не позволял никому подобраться к нему так близко, чтобы он оступился. У него были крайне редкие случаи связи с безызвестными девушками из баров… Но он никогда не показывал никому такую сторону себя, даже себе.       Он полностью разделся и шагнул под душ, позволяя холодной воде биться о его тело, ничуть не согревая. Реакция его кожи на это позволила ему обмануть себя, думать, что он может избавить свой разум и тело от произошедших событий.       Джерард всё ещё сидел в гостиной, уставившись на свои колени и чувствуя себя использованным. Вновь. Это не было для него чем-то новым, но всё же Джерард был удивлён тому, как ему больно. Блейк использовал его и выбрасывал прочь так много раз, и он позволял ему это. Но на этот раз это был Фрэнк. И хотя они оба были пьяны ночью, Джерард знал, что с утра Фрэнк будет не в порядке, и всё же был намерен сделать то, что сделал, быть близко к нему, чувствовать физическую привязанность, которую он так ждал. Он не плакал, хотя ему было так больно, что можно было бы и расплакаться, потому что он чувствовал, что сам довёл себя до такого.       Не позволяя своему разуму погрязнуть в жалости к себе, он встал и вытер кофейный столик, который был слегка перекошен из-за того, что Фрэнк ухватился за него. Джерард скривился, не в силах бороться с воспоминаниями, которые крутились у него в голове. Он попытался отвлечься, убирая посуду со вчерашнего вечера, яростно оттирая присохшую еду с тарелок. Его сердце болело, когда он смывал воспоминания в канализацию. Все шло так хорошо прошлой ночью, пока он не сделал то, чего не должен был делать.       Джерард сделал воду теплее, чтобы тарелки было легче чистить. Он выключал холодную воду, пока она не стала практически горячей. Она обожгла его руки, и он зашипел, одёргивая их назад, но затем продолжил тереть тарелки, несмотря на то, что горячая вода обжигала его кожу. Он не обращал внимания на жгучую боль, которая пробегала по его рукам, пока он все сильнее и сильнее оттирал посуду, а кожа становилась все более чувствительной. Эта боль казалась подходящей в данный момент, поэтому он ничего не сделал, чтобы остановить ее…       Фрэнк вышел через несколько минут, одетый и готовый. Он прошёл на кухню, не сводя глаз с Джерарда. — Я домою, — просто сказал он.       Джерард не ответил ничего. Он развернулся и вышел из кухни, чтобы одеться и быть готовым к работе.       Фрэнк буквально чувствовал враждебность, исходящую от Джерарда, но не мог винить его за это. Фрэнк понимал, как тяжело ему было отрицать то, что произошло. Но он считал, что так будет лучше. Если даже Джерард возненавидит его, он вскоре забудет о нем, и Фрэнку не придётся беспокоиться о единственном человеке, которому удалось до такой степени вторгнуться в его личную жизнь. Так было бы проще.       Джерард был в ванной, подставив пульсирующие руки под холодную воду. Когда он вытащил их из-под воды, они всё ещё были слегка красными и казались чересчур чувствительными. Он застонал от собственной глупости и вышел из ванной, направляясь в гостиную за одеждой. Он взял то, что ему было нужно, вернулся в ванную и переоделся.       К тому времени, как Джерард закончил переодеваться, Фрэнк также закончил уборку на кухне. Они вышли из дома вместе, держась неестественно далеко друг от друга. Когда Джерард подошел к своей машине, Фрэнк остановился. — Я могу пройтись, — пробормотал Фрэнк, отводя взгляд и взъерошивая волосы на затылке рукой.       Джерард, только обошедший свою машину, остановился. Он посмотрел на Фрэнка. Он хотел сказать ему так много. Джерарду хотелось закричать, наорать на Фрэнка, сказать, что если тот продолжит быть таким уклончивым мудаком, то он вполне найдёт себе другое место жительства. Но он не сделал ничего. Он буквально прикусил свой язык, прижимая его зубами и поджимая губы. Джерард закатил глаза, открыв пассажирскую дверь и оставив её так. Затем он обошёл Фрэнка и сел на водительское сиденье, хлопая дверью и пытаясь успокоиться.       Фрэнк вздохнул, легко понимая безмолвные действия Джерарда. Он сел в машину, и они отправились на работу. Напряжение в машине обычно разряжалось музыкой, но сейчас, как бы Джерард ни увеличивал громкость радио, ничто не могло скрыть эту напряженность между ними.       Когда они повернули, то Фрэнк заметил, что руки Джерарда были гораздо краснее своего обычного бледного оттенка. — Чт… — начал Фрэнк, но оборвал себя, неловко прочищая горло и отворачиваясь к окну.       Джерард только взглянул на Фрэнка, совершенно не обращая внимания на то, что тот собирался сказать. Как будто напряжение и так не было достаточно удушающим, но как только они приступили к работе, оно, казалось, удвоилось. Они заняли свои обычные позиции, но Фрэнк сдерживался, чтобы не заговорить с Джерардом. Даже когда прибыли ремонтники с заменой стекла, Фрэнк не сказал Джерарду присмотреть за кассой. Фрэнк просто ушел, даже не взглянув на Джерарда, и вышел на улицу. Джерард закатил глаза и разочарованно вздохнул, прежде чем подойти к кассе.       Позже Фрэнк даже заказал доставку пиццы в магазин, чего он никогда не помнил. Сначала он не придал этому значения, но потом Джерард начал думать, что Фрэнк, вероятно, не хотел, чтобы Джерард готовил ужин, когда они вернутся домой, поэтому он получил поздний обед и ранний ужин прямо на работе. Наверное, в миллионный раз Джерард закатил глаза от упрямой глупости Фрэнка. От этого ему становилось не по себе, и раздражение клокотало у него в животе. Обычно Джерард вымещал все разочарования на своих рисунках, что служило для него эмоциональным выплеском, но его руки болели так сильно, что он даже не мог правильно взять карандаш. Он проклинал себя за это, но небольшая часть его сознания уже свалила вину на Фрэнка, каким бы иррациональным это ни казалось.       Фрэнк не был настолько бессердечным, чтобы не разделить пиццу, однако это не означало, что трапеза обошлась без изрядной доли неловкости. Он взял кусок пиццы и повернул открытую коробку к Джерарду, не говоря ни слова. Джерард уставился на еду, а потом на Фрэнка, ожидая, что тот скажет что-нибудь, но тот молча жевал пиццу и не обращал внимания на пристальный взгляд, который, казалось, пробуравил его щёку. Джерард оставил свой бесполезный взгляд и встал со стула, чтобы взять пару ломтиков для себя. Они съели свой обед в тишине, нарушаемой лишь причмокиваниями или звуком проглатываемой еды.       Секунды, минуты и часы, казалось, намеренно отнимали у них время, проходя в тот день, когда двое рабочих отчаянно нуждались в наступлении вечера, чтобы вернуться домой и проспать всю ночь напролет. Всё было лучше, чем неприятная атмосфера, в которой они застряли. Когда наконец подошло время закрытия, им обоим пришлось подавить искушение громко вздохнуть с облегчением. Рабочий день закончился, и они умудрились не сказать друг другу ни единого слова.       Фрэнк не пытался идти пешком, как утром. Он просто сел в машину, и они поехали домой. Когда они вошли в квартиру, Фрэнк уже направлялся в свою комнату, и тогда Джерард заговорил: — Почему?       Джерард на самом деле не хотел ничего говорить Фрэнку. И уж точно не хотел ничего спрашивать у него, но вопрос будто бы оттолкнулся от его сознания и выскочил изо рта без разрешения.       Фрэнк застыл, стоя спиной к Джерарду. Некоторое время он простоял, решая, должен ли он вообще поворачиваться к Джерарду и давать ответ. — Что «почему»? — спросил он, всё же поворачиваясь. То, как он произнёс это, как двигалось его тело, — всё это говорило о нерешительности. — Почему ты так сильно хочешь забыть об этом? — спросил Джерард, обнимая себя руками.       Двое мужчин стояли напротив друг друга, но Джерард чувствовал себя таким уязвимым и слабым. Одного взгляда Фрэнка, такого пустого, было достаточно, чтобы Джерард почувствовал себя неполноценным, и это чувство было ему слишком хорошо знакомо. — Забыть что? — спросил Фрэнк, притворяясь глупым.       Неуверенность Джерарда исчезла, его руки опустились вдоль тела, и он уставился на Фрэнка. — Ты знаешь, что, — твёрдо произнёс Джерард сквозь зубы.       На мгновение воцарилась тишина. Теперь они будто поменялись ролями, и Фрэнк почувствовал себя неполноценным, неуверенным. Теперь он избегал настойчивого взгляда Джерарда, который буквально ловил его взгляд, куда бы он ни метался. Фрэнк, наконец, сдался и посмотрел прямо на Джерарда, стараясь не съежиться от силы эмоций в его глазах. — Неужели ты не можешь просто забыть об этом, как я тебе и сказал? — вздохнул Фрэнк. — Почему? — повторил Джерард. — Потому что это ёбаная ошибка! — руки Фрэнка взметнулись к шее, и он сжал волосы на затылке. — Я был пьян! — Настолько? — хмыкнул Джерард. — Ты был пьян, так почему бы не посмеяться над этим, как над сексом на одну ночь? Почему нужно забыть? — Потому что я не гей!       Джерард отступил, но не потому что Фрэнк задел его или что-то вроде того, а потому что не хотел слышать этого. Где-то в глубине души Джерард знал, что Фрэнк не гей; Фрэнк сказал, что ему не нравятся геи, поэтому он должен быть честным. Джерард же опроверг эту мысль тем фактом, что Фрэнк дружил с Джерардом, хотя тот и был геем, так что неприязнь Фрэнка к геям была, вероятно, не так уж и правдива. Но так оно и казалось. Джерард не мог понять гнева, внезапно наполнившего его в этот момент. Он злился на Фрэнка не за то, что тот не был геем, а на себя за то, что ожидал подобной развязки. Он злился на себя за то разочарование, которое буквально сотрясало его тело. Но вымещал он свой гнев на Фрэнке. — Так ты не гей? — усмехнулся Джерард, небрежно опускаясь на диван. Как только он почувствовал себя комфортно, то положил руки на подлокотники, вновь обратив взгляд на Фрэнка. — А стонал ты довольно-таки по-гейски, когда я отсасывал тебе вчера, и ты знаешь, что так оно и было.       У Фрэнка было так много мыслей, которые он мог бы озвучить. Так много фраз, которыми он мог бы задеть Джерарда, но вместо этого он лишь медленно сглотнул и сжал зубы так, что стали видны скулы. — Пошёл ты, Джерард, — наконец выплюнул он, — пошёл ты.       Фрэнк не стал дожидаться реакции Джерарда, потому что она была ему не нужна. Он развернулся и бросился в свою комнату, громко хлопнув дверью.       Джерард был потрясён. Он уставился на закрытую дверь, удивлённый тем, что сказал, и последовавшей за этим вспышкой гнева Фрэнка. Злость, с которой говорил Фрэнк, была не похожа ни на что из того, что Джерард когда-либо слышал от него. Джерард вздохнул, лёжа на животе на диване. Он посмотрел на пол и увидел лежащее там одеяло. Он закрыл глаза, когда воспоминания, образы, звуки, вкусы нахлынули на него. Он хотел бы вежливо сказать Фрэнку, что ему просто обидно, потому что Фрэнк хочет забыть то, что Джерард хочет вспомнить. Вместо этого он выбрал незрелое, грубое утверждение, которое абсолютно ничего не дало. Он наклонился и накрыл себя одеялом, прижавшись щекой к мягкой ткани, заставляя себя закрыть глаза, несмотря на мысли, которые не давали ему спать всю ночь.       Фрэнк стоял в своей комнате, прислонившись спиной к двери, и эмоции переполняли его. Ему хотелось метаться по комнате, крушить всё на своем пути, но он знал, Джерард услышит. И Джерард никак не мог понять, насколько Фрэнк на самом деле зол. Несколько раз ударившись затылком о дверь и проклиная себя, Фрэнк, наконец, забрался в постель и вытащил из кармана айпод. Ему было всё равно, что слушать. Ему было всё равно. Он просто хотел, чтобы музыка оглушила его, чтобы на следующее утро раздался непрерывный звон, способный заглушить все его мысли. Он включил айпод и устроился поудобнее, даже не потрудившись переодеться.       Одеяло «Звездных войн» было расстелено под ним, и он несколько мгновений смотрел на него, прежде чем вытащить его из-под себя и швырнуть на пол.       Он хотел всё это выбросить. Всё. Он хотел избавиться от Джерарда. Он хотел выбросить из головы эмоции, пронизывающие его насквозь. Он хотел выбросить из головы причину своего гнева. Он не злился на Джерарда за то, что тот сказал, но он злился за то, что Джерард сказал это так бессердечно, так бесчувственно, так безразлично…       После того, как проиграло несколько песен, Фрэнк испустил сокрушенный вздох и встал с кровати. Он наклонился, чтобы поднять одеяло с пола, а затем вернулся в постель, плотно прижимая его к себе.