***
Из сарая в лицо дохнуло теплом и сосновым духом. На подпорках стоял новый драккар. Узкий, что щука, хищный. Хирдман только закончил дорезать драконью голову на нос. Крепил осторожно, боясь испортить свою работу. Свэль зашла несмело, оставила на перевернутой бочке крынку с овечьим молоком и завернутый в полотенце кусок хлеба. Обернулась на дракона посмотреть. И застыла. — Ладный какой! Зверь вод был яр: ощерена морда в свирепом оскале, зубы остры да в вершка два каждый, а уж на клыки целая пядь отмерена, воинственно топорщится зубчатый гребень. Такого зверя коли в море увидишь, немедленно поворачивай вспять, спасаясь бегством. — Хорош? — корабельщику лестно чужое внимание, не зря, значит, резал. — Как живой, — вздохнула словенка и едва потянувшись, отдернула руку. — Можно потрогать? — Трогай, тебя не укусит. Свэль рукой провела, улыбнулась, словно пряником ее медовым угостили, тронула несмело зубища, порадовалась узким злым очам морского змея. — Славный вышел. Бежать врагам теперь от ярловых драккаров быстрее прежнего. Следом за ними по волнам нестись будет этот зверь да яро кусать будет, подгоняя. — Этот уж будет, — криво усмехнулся плотник. — Иди-ка ты, девка. Будет тебе тешиться. Словенка кивнула мягко и вышла вон.***
В зверя вод хотелось душу вдохнуть, живую и ярую, чтобы не только носовой фигурой пугал заблудших норвегов. Те, говорят, без страха стали подходить все ближе к Сувурою. Камень холодил босые ноги, щипая да царапаясь. Приходилось то и дело поджимать себя то одну, то другу ступню, лишь бы избавиться от колкого неприятного чувства. Наконец она не выдержала и опустилась на ближайший валун. Это не родная земля с ласковыми еловыми иголочками, с мягким лиственным ковром. Под добрым мхом кусачие камешки прячутся, норовят исподтишка ужалить да побольнее. — Да чтоб вам… Развела из загодя заготовленного плавника костер, поставила возле себя горшочек, пахнущий домом — медом и теплыми травами. Кто знает, кому доведется на пламя пляшущее выйти, может, тому приглянется огонь, кто помочь ей в волшбе сможет. Смежила веки устало и глубоко вдохнула соленый морской воздух, чувствуя, что медленно растворяется в нем, теряет себя в Яви. … не на камне сидит, но на туго свернутом в кольцо змеином хвосте, а голова змеиная на колени ей улеглась — тянет вниз, к холодному морскому дну. Змей велик — каждый клык в пасти с гору, а нёбо змеиное, что свод черепа Имира. И восхищение с ужасом колют сердце ледяными иглами… — Замерзнешь, дева, — голос из чужого мира вытягивает. Свэль глаза приоткрыла, сощурилась на пришлого, противу огня стоящего. Тот себя рассмотреть дал спокойно. — Не меня ль ждала, чтобы согрел? — ухмыляется. — Может и тебя, — согласилась. — Садись рядом, теплее чтобы было телу. И угостись киселем с медом да травками добрыми, чтобы и душе стало теплее. Гость сел, протянул к огню ладони, и пламя заплясало веселее, затрещало еще громче. Свэль же горшочек протянула. — Щедрая какая, — хмыкнул гость, пригубив лакомство. — И не боишься, что худое тебе сделаю? — Отчего же мне бояться, когда защитников немало да все рядом? — удивилась. — К тому же, всяк знает, коли гость, что хозяйского угощения отведав, злом за добро платить вздумал, недолго к нему с добром относиться будут. Гость промолчал, снова киселем себя стал тешить, а Свэль его вблизи рассмотрела получше. Был пришлый невысок, но хорош собой, волосы в отблеске костра казались то ярко-рыжими, то темно-медными, глаза как смарагды зеленющие и хитрые, а по носу и щекам — россыпь веснушек задорных. И не стар вовсе, да и совсем молодым не назовешь. — Как зовут хоть тебя, щедрая на угощение волчья всадница? Должен же я знать, кого хозяйкой доброй назвать, рассказывая за пивом о походе своем, — Свэль зарделась, да так густо, что даже полутьма красноты не скрыла. — Свэлью называют. Юркой и ловкой пичужкой. И ты назовись. Должна же я знать имя гостя, которого не гадала встретить. Тот окинул ее быстрым взглядом, цепким и пытливым, улыбнулся. Да только от улыбки этой, словно муравьев за ворот насыпали, неуютно стало. И словенка еще сильнее зарделась. — А дарителем румянца и зови. Лодуром, значит, — нагнулся горшочек поставить — звякнули амулеты на шее, Свэль пригляделась получше, да не узнала ни одного. — А хитрить не пытайся даже. Меня обхитрить мало кто сумеет. Ждала ты. Не меня, так кого-то еще. Так кого же? — Того, кто помочь мне сможет. Корабли нового ярла зачаровать хочу, чтобы ходили быстрее всех и никто не смог от них убежать. Только дождалась я, видимо, не того. Сперва одного гостя, тут же пропавшего, как приметила, а после и тебя. Но ведь, — улыбнулась ласково, — и гость незваный добрым другом обернуться может. Да и важно ходил нынче утром кочет перед дверями, значит, ждать тебя стоило. Лодур засмеялся ее словам. И от этого стало мгновенно теплее, словно вокруг пламя разбушевалось, но мягкое и ласковое. — Может и обернусь тебе добрым другом. Но пригласишь ли ты путника в дом свой? — девушка кивнула. Отчего не пригласить, коли даже чутье не до конца проснувшееся говорит, что не будет от этого худа…***
— Тесно у тебя тут и темно, — заметил Лодур, шагами меряя пещеру Медвежьего Угла. — Да пахнет вкусно, — потянулся к развешанным под сводом травами, пальцами пробежался по сухим былкам, носом потянул воздух. — Странное твое жилище. И посмотрел хитро, слово ответа ожидая. — Я бы рада пригласить тебя, Лодур, в свой дом. Да только спать на пепелище, устланном снегом, куда как жестче. А это место мне позволили посещать столько, сколько мне вздумается, приводить, кого захочется и делать, что по сердцу. Пусть и не клеть, а все теплее здесь, чем за порогом. А по утру, как проснутся все, я Гвендолин спрошу, чтобы в усадьбе спать позволила, — покосилась на рыжего, словно боясь, что тот взбеленится и выйдет вон, оскорбившись предложенным местом. А после отвернулась вовсе, перебирать стала миски стоявшие на столе, так и не убранные в последний раз. Иди уж, не мучайся. Не сбегу я, — голос насмешливый. — Куда уж бежать-то из чертога такого богатого. Свэль снова вспыхнула, обратно поставила посуду и вышла вон, лишь полог за собой прикрыв плотнее.***
Люд гомонил, переговаривались все вполголоса, но друг друга не перекрикивали. Словенка среди людей заметившая Герду, к той потянулась, встала возле и с любопытством прислушалась к разговору. Так и есть, все пропустила опять. Да беды в том мало — лишь то, что знала, узнали и скувойцы. Герда обернулась и, увидев подругу рядом, за руку схватила и потянула к очагу поближе. — Замерзла на берегу сидеть? — Как не замерзнуть, — слукавила. От насмешки Лодура последней до сих пор жар в крови. И не понять сразу, от негодования или смущения занялась так. — Права ты была. Хаук теперь наш ярл. А какой драккар ему сработали! Видела бы — долго глаза терла бы, какой ладный. — Видела я, — улыбнулась едва заметно, руку пытаясь из чужой ладони вытащить. — Хороший драккар. Я долго вздыхала, нарадоваться не могла. Герда помрачнела вдруг, вздохнула печально. И в грустью сказала, что раз все это Ласточке уже ведомо, верно, и правда привезет на Скувой кто-то Имгерду с Фуглоя. И быть той женой ярлу. — А волосья я ей все равно выдеру, — прошептала мстительно. И Свэль засмеялась. Уж в этом она не сомневалась. Герда выдерет, клочка не оставит даже. — Пожалей уж. Брат где твой бродит? Найдем Хродульфа, вместе попросим сказать вису о фуглойской красавице, там она сама сбежит и не вернется больше.