Между

      Месяц Йоля в этом году выдался удивительно ненастным. Море не желало успокаиваться. Разбивались штормовые серые волны о скулы корабля свинчаткой, шёл он неровно, словно по каменистой тропе. Ветра, дувшие досель с теплого востока, резко стали северо-западными, приносящими морозную крошку далёких вечных льдов. Промораживало до костей. Казалось, ещё чуть-чуть — и появится над горизонтом шапка коварного ледяного великана, спасшегося от гнева богов. Но великан не появлялся, предпочитая портить погоду откуда-то извне, из недосягаемой для человеческих глаз дали…       И чем ближе становился Модранехт — последняя ночь убывающего года, — тем сильнее ярилась погода. Будто выбрасывая всё накопившееся за долгий год в ветер назло наивным жителям Мидгарда, что уж больно не приглянулись ей, переменчивой.       В ночь, когда драккар пристал к Люэ, бушевала вьюга, запорошившая всем глаза ледяной пылью и бившая в лицо заблудшим людям горстями острых осколков. Возникало желание резко сменить курс, отправившись домой, к теплым очагам Овечьих Островов. Но данное слово рушить — к беде. Да и кто после пойдет за хёвдингом, нарушившим собственное слово? Хирдманам же промедление на острове было лишь во благо.       Встречать их никто не вышел. Не горели даже огни низких сторожевых башен, темнеющих подле занесенных снегом елей. Не выглядывали дозорные — охранители покоя помощниц, наставниц и их учениц. Не светились тускло сквозь пузыри окна домов. Казалось, Люэ вымер под напором холодного ветра, пришедшего с далекого севера. Однако спешить с тризной не следовало: скрипнули вдруг жалобно ворота, залаял где-то пёс, разбуженный ночным шумом, и навстречу воинам вышла укутанная в тёплый мятель девушка, убранная мехом до соболиных бровей. Признать ее было несложно — лишь одна из девиц могла пройти по снегу так легко. Девица глазами сверкнула лукаво да поманила их рукой и, по привычке отыскивая нужную тропку, вывела всех к гостевому дому.        — Вас уже заждались, думали, тролли взяли, ан нет. Даже с троллями совладали. — И захохотала, насмешница. Хрольв ее только за край мятеля дернул, чтобы охолонилась и думала прежде мелящего глупое языка.        — Другого кого не могла послать умная ваша наставница, что прибежала ты, Ута?       В неверном свете пламени заблестел вновь смешливо глазок, но девушка тут же погасила блеск и с насмешкой промурлыкала:        — А остальные спят, может. Вы бы ещё позже пришли. Все равно наставница будет рада вам всем.       «Наставница?.. — приподнял голову Хаук. — Хвала Богам, успели».       Мысленно увидел Асарн перед собой резко повзрослевшую, даже словно постаревшую в момент сестру, какой он оставил её в последний раз. Должно быть, она ещё вышивала власяницу, готовясь к участи Помощницы. И невероятно жалко стало ему Хельгу, доставленную сюда совсем молоденькой девушкой, только-только познавшей прелесть юности. Доставленную, чтобы никогда не узнать прелести восхваляемого большинством женщин материнства, да и замужества вообще…       Жалость эта была злой, колющей тупой иголкой куда-то под лопатку. От досады хёвдинг скрипнул зубами. Благо, никто не заметил. Да даже если мог, то не сильно хотел этого…       Подогретый мёд гнал по жилам благодатное тепло, а с ним разливались леность и дрёма. Гостевая изба мало изменилась с последнего раза, разве что по деревянным балкам кое-где протянулись цепочки резных узоров. Переплетались в причудливо-диком танце местные растения. Хрольв, порядком разомлевший в тепле, несколько захмелевший, разглядывал узоры с ленцой, пытаясь представить себе хотя бы одну из знакомых ему девушек за таким странным занятием, как резьба по дереву. Ни одна из них не представлялась ему за подобной работой.       — Красиво. Но не очень умело, — в конце концов, вынес он свой вердикт. — Чья рука?       Свэль, подливавшая в кружки горячего мёда, обдала заговорившего рассержено-усталым взглядом светлых глаз. Баловалась она в свой первый год резьбой. И дел было куда меньше у нее, подлеточки, а значит, понравившимся делом можно было заниматься почти с утра до позднего вечера. А в светлые ночи так вообще не ложиться спать.       — Моя, — наконец, низким от долгого молчания голосом, коротко ответила она. Вышло грубей, чем ожидалось, и Свэль тут же поморщилась своей резкости, задержавшись чуть дольше, чем требовалось, возле Ролло, чем последний не преминул воспользоваться. Хродульф резко схватил её за руку и усадил рядом. Дернувшуюся девушку он тут же накрыл медвежьей лапой, стиснув в объятьях.       — Присядь, ель злата. Набегаешься еще, — мягко улыбнулся уголками губ.       Свэль поерзала нетерпеливо на лавке, пытаясь вырваться из медвежьей хватки Хрольва. Работа ждала. Времени у неё совсем мало, а с каждым днем становилось еще меньше. Множество обязанностей, свалившихся на ее плечи с уходом Хельги, пригибало тяжелым грузом. Одни обязанности наслоились на другие, полностью лишив Свэль времени на себя.       Хрольв удерживал девушку на месте, ещё крепче сжав в лапах, лил в уши мёд, повествуя о произошедшем за эти дни на Овечьих Островах, пытался развеселить беседой. На поверку выходило плохо, но Хрольв не отступал.       — А это правда, — подмигнув остальным, начал Ролло, — что у вас девка на выданье, поднося на пиру неженатому чашу мёда или вина, награждается поцелуем?       Прыснули, покраснев, Ута и Айя, подливавшие в этот момент мёд в кружки. Они бы и облобызали кого угодно с удовольствием, если бы не брошенный в их сторону свирепый взгляд словенки, предвещающий недоброе. От грозы подальше брызнули они за порог, вновь наполнять кувшины, на сей раз водой.       Птица, наконец, сбросила лапищу Хрольва и поднялась со скамьи.       — Может и у нас. В Альдейгьюборге, — Свэль повернулась к Хауку и вежливо ему поклонилась. — А теперь извините, пора мне. И девушкам тоже. Я велю вам поутру баню справить, а сейчас здравы будьте, — она вновь склонила голову и поспешила вон из избы, лишь у порога застигнутая брошенной Хрольвом фразой:       — А как же благодарность за мёд, ель злата? — дерзко выпалил Хрольв.       Свэль приостановилась, туманно улыбнувшись, и бросила через плечо:       — Чести много. Не дорос пока.       И растворилась в темноте, холодно усмехаясь.

***

      Прощание их было слишком скомканным, чтобы назвать это действительно прощанием.       Хельга знала загодя, когда и во сколько за ней придут, к чему быть готовой, как быть одетой. Знала, и все же опаздывала. Впопыхах Свэль заплетала ей косы, больше выдергивая волосы, нежели приглаживая их. Хельга прищемила кожу на запястье браслетом. Пришлось катать валиком юбку, помявшуюся во время работы. Ута и Айя, которые могли бы помочь, шкерились по углам, стараясь не попадаться на глаза ни наставнице, ни её старшей ученице и преемнице. Они и без того натворили дел, чтобы сейчас вылезать из своих шхер. Вот и отсиживались кто где, лишь бы не настигла горячая рука Арнфрид или Свэль, которую за глаза назвали тихонько Хекс. Кличке Вешенка соответствовала как нельзя лучше.       — Ну, счастлива будь, — наконец выдохнула Хельга и погладила Свэль, заканчивавшую за неё вышивку власяницы, по голове. За прошедшее время женщина сильно привязалась к словенке, часто напоминавшей ей о своём отце характером и манерами. Привыкла настолько, что упрямо гнала мысль — выпади на ее долю чуть больше везения, она могла бы иметь дочь того же возраста.       Хельга чуть дернула головой, вновь отгоняя нехорошие мысли, и затараторила, глядя девушке в глаза:       — Первые дни будет сложно, ты потерпи, — она положила руку на изящное плечо Свэль. — Потом полегчает. А к Зимним Ночам, дай Один, сама будешь Помощницей. Не грусти. Выдерживай все стоически. И никогда ни о чём не жалей. Не хмурься.       Птица кивнула, благодаря за советы, и протянула Хельге кулон с аметистовой бусиной. Прощальный подарок. Наверное… В конце концов, он изначально был Арнфрид. Но датчанка лишь мельком взглянула на украшение и покачала головой. Для неё всё уже закончилось. Единственное, о чём она жалела в оставляемой за порогом жизни, — она не похоронила любимого человека своими руками. И не взошла на его погребальный костер. Что же, на её долю, видят боги, выпали иные испытания духа.       — Некого мне одаривать, милая, оставь себе, — Хельга едва заметно улыбнулась и вложила кулон в холодную руку ученицы. Приваживать Свэль тоже было некого, но, кто знает, вдруг девушку все-таки кто-то возьмет в дом. — Бусина свадебная, раз Фрейгейр отдал ее тебе, тебе же ею и привечать жениха. А нет — подари подруженьке. Если не жалко.       Птица нахмурилась, снова повесив аметистовую каплю на шею. Нет уж, отдать кому-то кроме Хельги, первой хозяйки, эту бусину она не могла. А замуж ее никто не звал. И, дай боги, не позовут.       Девушка с тоскою рассматривала свинцово-серые волны, бьющие скулы скал. Хельга не нарушала молчания, занимаясь своими делами, готовясь передать свои обязанности Свэль.       — А что брату твоему сказать, когда он придет?       — Скажи, — задумчиво начала Хельга и пожала плечами. — Скажи, чтобы он не скучал по мне. Хорошо?       Птица медленно кивнула. «Скажи, чтобы не скучал». Это, конечно, прекрасное пожелание, но как его выполнить, так только больше душу растравишь. А этого делать нельзя.       — Я придумаю что-нибудь.       Хельга слабо улыбнулась уголками сухих губ. Уже стучали по выстланной досками дорожке, уже слышались голоса тех, кто уведет её отсюда, из Дома временного теперь в Дом Настоящий, откуда нет возврата.       Хельга поборола в себе желание спрятаться, за ним поборола желание попросить Свэль ещё раз рассказать, как сражался Фрейгейр за свободу свою, своей семьи. Отбросив еще несколько неприятных мыслей и просьб, датчанка грустно воззрилась на ученицу. Наконец, она нашла, что можно было бы еще сказать:       — Послушай. Не спеши следом за мной. Постарайся уйти прочь с этого острова. У тебя должна быть семья… Я вижу тебя замужем.       Птица тихо ответила, что не может обещать ничего, а сама внутренне скривилась. Лучше остаться тут, зная, что дальше Дома Прорицательницы уже ничего страшного не будет.

***

      Зимой ученицам становилось легче жить. И меньше дел приходилось переделывать, и день был краток, чтобы всё успеть. Зимой знай, посиживай за любимым делом, будь то вышивка иль пряжа, да, глядя сквозь темное оконце, радуйся теплу.       Редко выпадали зимние дни, чтобы на острове гостили мужчины, вот и радовались девицы, засиживаясь подольше, старательно делая вид, что обеспокоены немыслимыми ранениями дюжих молодцев. Свэль давно уж поведала о зимних посиделках, обычных для ее краев. И все стали называть так вечернюю работу в гостевом доме. Посиделки.       Девы пряли, вышивали, некоторые вязали, рассказывали о своей жизни здесь, как им сладко естся и пьётся. Парни баяли о походах — перед девками пушили хвосты да наводили гребни. Каждый был при деле. И наставницы были довольны.       Приятно было глядеть на учительницу Уты и Айи. Сравнительно высокий пост выжег из нее всю детскость. Пролегла меж хищного излома бровей тень морщинки. Упрямо вздернутый подбородок. Стрелы ресниц, бросающих тень на скулы. Красивая выросла девка у Фрейгейра Хальфдана, не хуже северянок будет. Одеть бы ее ещё в меха, узорчатой тканью покрыть да золотыми украшениями побаловать, чем не жена конунгу? Да кто только гордость ее с упрямством переборет? Шептались, что недавно совсем зазывал ее в дом свой добрый скальд. А не пошла. И сама не пожелала, и Провидица добро не дала, к радости словенки.       Давить приходилось в себе желание разукрасить словенку. В прочем, нет дела ей до кого или чего-либо, окромя служения…       Хрольв едва касался струн, воспевая отнюдь не ратные подвиги героев прошлого. Не уставал подмигивать девицам, занятым своим делом, когда доходил до каких-то особенно неприличных моментов. Девушки хихикали мелко, краснели и перешёптывались промеж собой, косясь на него. Хмурились старые девы — наставницы. Не любят они простых песен. Им подавай серьёзные висы. Но сварты с ними, было бы о чём печалиться. Не угодил вкусу перестарков.       Закончив песню, Хрольв поманил с хитрым видом Уту и Айю. Девушки послушно подошли, склонили головы к губам скальда, выслушали, серьёзно кивая, а под конец заулыбались, чуть ли не трескаясь от распирающей их изнутри тайны, в которую их только что посвятили. Они умные девушки, они прекрасно поняли всё, о чём их попросили, осознали и теперь смеются, готовые выставить всё как шалость…       Ласточка сумрачно посмотрела на учениц, оторвавшись от прялки, сдула упавшую на лицо прядь и неожиданно для себя самой расплылась в тёплой усмешке.       — Всё, идёмте. Спать пора.       Пара молодцев внезапно принялась уговаривать Свэль оставить девушек чуть подольше. Та, руками всплеснув, неожиданно для себя самой даже согласилась. Почему бы и нет? Завтра дел не так много, вставать раньше раннего не надо, можно дать девушкам еще немного помиловаться. Хитро улыбнулся Хрольв, встретившись глазами с посвящёнными в сговор, поднялся проводить Хекс до дома. Хоть и было идти недалеко, он решил увериться, что девушка дойдет…

***

      Навалилась на поселение дрёма. Все, кроме сговорившихся, давно видели десятый, если не сотый сон. Ута и Айя клевали носом, но стоически выдерживали долгие часы ожидания, раз в час пробираясь в дом и проверяя, спит ли наставница. Они бы так просто не согласились, если бы не шепот доверительный в красные от смущения ушки: «дозволено то Провидицей».       Провидицу девушки уважали. Да и как можно не благоговеть перед Той, Которая Зрит. Да и не дозволь вёльва, они бы не сунулись к спящей Свэль. Это всё равно что сердить свирепого бера. Сон той всегда был чуток, а засыпала Хекс крепко под самое только утро. Но по утрам она обыкновенно в делах была вся, поспешала. Сонная, злая, недовольная всем.       Нет, без дозволения вёльвы ни Ута, ни Айя не сунулись бы к наставнице.       С первыми петухами они послушно проследовали за кем-то из хирдманов, забрали все вещи, о которых их просили. Собрались и сами, а затем прошествовали на драккар. Для них закончилось время учения и служений. Возможность бежать стала платой за их помощь и молчание. Об их побеге будут знать только они да те, кто предложил им такую цену. Может, конечно, проклянет их кто, но лучше быть проклятой и свободной, чем безвинно запертой на острове. Да и надежда плескалась — вдруг это тоже угодно Зрящей?

***

      Рассветный сон самый крепкий. А уж тяжелых рабочих дней и подавно. Поэтому не стоило страшиться, что Свэль проснётся.       Спрятал тень улыбки, на секунду залюбовавшись чужой дремотной безмятежностью. Волосы, выбившиеся из косы, рассыпались по груди. Кулачок засунут под щеку. Спала грозная наставница, словно ребёнок.       Не удержался, провёл ладонью по волосам. Девушка едва заметно пошевелилась, причмокнув губами.       Нахмурился грозно сызнова, осторожно убрал руку. Пробормотала на своём родном языке сквозь сон что-то словенка и ровнее засопела. Мужчина крепче завернул её в меховое покрывало и осторожно поднял.       Решено. Не будет больше она носить грубой домотканой одежды, жемчугами и золотом разукрасится её стан.       Главное не застудить девицу по дороге, иначе некого будет баловать.

***

      Мечутся черные фигуры-тени, расцвеченные пламенем догорающего дома. Бежит в сторону леса, отчаянно хромая, милая посестра. Вооружившись рогачом, пытается задержать нападающих мать. Лицо ее, всегда ласковое и милое, перекошено гримасой ярости. Сметают ее, лениво отмахиваясь от ударов рогатины, хватают и взваливают на плечо. Грида отчаянно вырывается, чтобы получить, наконец, удар в сердце…       Падает, пронзенная стрелой, маленькая посестра-весинка, так и не добежавшая до леса, не успевшая спастись в милосердной чаще. Расплывается на длинной рубахе алое пятно, и подкашиваются ноги. Она обещала вырасти доброй мастерицей…       Вольх, старший брат, каждую зиму сплетавший ей кузовки и корзинки, старается отбиться от яростно налетающего на него викинга, но, получив сильный удар, падает наземь, чтобы больше не подняться.       И отец, знавший столько побасенок, умеющий подражать птицам и зверям голосом, умеющий работать и веселиться, сражается с двумя разбойниками разом. Шепчет под нос имя сурового северного Бога, желая стать еще быстрее и свирепее, чтобы защитить семью.       Только она, Вешенка, стоит без дела на пригорке, скованная страхом, невидимая разбойникам. Стоит и ничем не может им помочь. Смотрит, как вырезают её семью…       И просыпается с хриплым воем.