Всё началось не со зла

Который день Кенма ловит на себе взгляды Куроо - задумчивые, мимолетные и недоверчивые. Внешне оставаясь самим собой, Куроо не признается, что напуган и обескуражен услышанным накануне. Он не переспрашивает и не пытается поговорить об этом. Так же как раньше Куроо смеется, учится, играет в волейбол, заходит по утрам перед школой и идет рядом по дороге обратно. Жалуется на усталость и большое количество домашней работы. Только чаще отказывается зайти в гости. Кенма чувствует, как Куроо закрывается от него, и корит себя за несдержанность. Старается не думать о том, что произошло. Днём получается сносно: уроки, тренировки, компьютерные игры. Смешные письма Хинаты легко поднимают настроение и отвлекают. Ночью становится хуже. Ночью Кенма мечтает, чтобы того разговора не было. - Кенма! - кричит Инуока утром в конце первой недели. - Мяч! Мяч улетает в сторону, пройдя впритирку с ухом. Тренер Некомата ругается, команда волнуется, а Куроо обманчиво весел. Кенма вспоминает: это десять лет назад. Новые соседи чуть выше по улице разгружают вещи, и вихрастый непослушный мальчишка бегает вокруг взрослых, путается под ногами, заливисто хохочет. Кенма завидует ему: у него не получается так смеяться. Он рассеян, неловок и скован. Мальчишка машет ему рукой и улыбается: двух передних зубов у него нет. - Теперь тебе не будет грустно, милый? - мать гладит прячущегося за неё Кенму по голове. - Видишь, как здорово. Да, мама, думает Кенма. Да, грустно теперь точно не будет. Ты даже не представляешь, насколько ты права, мама. И дело даже не в том, что у нагловатого Куроо есть непостижимая способность плевать на протесты и возражения, всегда добиваясь своего... Кенма трет глаза, выбрасывает воспоминание из головы и просит Инуоку повторить. Команда снова с головой погружается в тренировку. - Ты стал рассеянным, - говорит классный руководитель в обед в конце второй недели. Они с Кенмой не ладят. - Я имею в виду, больше чем обычно. Впредь, следи за уроком, пожалуйста. - Простите, - отводит глаза Кенма. Ему хочется добавить что-то вроде "Этого больше не повторится!" или "Не знаю, что со мной!", но врать не хочется. Врать он не умеет с детства. Поэтому Кенма понятия не имеет, что говорить родителям, когда это случается в первый раз. Он и сам не уверен, что происходит, когда среди ночи кто-то прыгает на подоконник и начинает скрестись в прикрытое окно. Кенме жутко и немного интересно: он пробирается к окну и выглядывает из-за занавески. На карнизе балансирует черный как смоль кот. Таких больших Кенма не встречал раньше. Кот зыркает желтыми глазищами и беззвучно открывает пасть, бьет воздух кончиком хвоста, а потом начинает быстро-быстро скрести окно. Зачем-то Кенма открывает зверю, и тот оказывается в комнате. У него мягкие округлые уши и смешной пух на холке. Кот скачет по комнате, роняет стул. Запрыгивает на кровать и выпускает когти. Смешно шипит и укладывается спать на подушку. Хоть и с опаской, Кенма ложится рядом, и кот начинает вылизывать ему волосы. От шершавого языка, задевающего шею, лоб и затылок, становится щекотно. Кенма смеется, кот урчит. Утром их будит мать, приехавшая за полночь. Она журит Кенму, что не предупредил её о госте и не дал ему чистую пижаму. Куроо прячет глаза. Кажется, это первый раз за полгода их знакомства, когда Кенма видит его смущенным. Большой кот, вспоминает Кенма. В шесть лет сложно отличить детёныша леопарда от обычного кота, особенно если он так забавен и ласков. Зато очень легко поверить в оборотней и не испугаться. Учитель с укором вздыхает, так и не дождавшись подобающих извинений. Кенма безропотно забирает лист с дополнительными заданиями и уходит на тренировку. - У тебя синяки под глазами, милый, - замечает мать, беря Кенму за подбородок. - Ты опять стал играть в приставку по ночам? - Нет, мам, - вздыхает Кенма. - Всё хорошо. Просто устал. Она ерошит ему волосы и целует в висок. - Иди спать. Не истязай себя слишком, ладно? Кенма кивает, желает ей доброй ночи и уходит к себе. Три недели. Прошло три недели, думает Кенма. На следующих выходных Куроо снова должен прийти. Так продолжается почти десять лет, и, кажется, иначе уже быть не может. Кенма ложится на кровать и продолжает вспоминать. Сначала он был слишком мал, чтобы боятся, а потом привык сверяться с лунными циклами, оставлять окно открытым и просыпаться раньше, чтобы выгнать Куроо до того, как у родителей прозвонит будильник. Момент утреннего превращения он ни разу не застает. Кенма несколько раз пытается не спать, но бесполезно. Хватает и секунды: вот спит пантера, смешно прядая ушами, миг - взмах ресниц - и уже человек сонно тычется лицом в подушку. Куроо говорит, так должно быть. Каждый раз наутро он извиняется. Чем старше, тем отчаяннее его неловкость в первые минуты после пробуждения. В десять лет они просто шутливо борются, ставя кровать дыбом. Утром у Кенмы остаются царапины и следы укусов, но Куроо быстро учится на ошибках, перестает выпускать когти, прикусывает очень аккуратно. Кенма чувствует себя игрушкой - дурой-мышью в мягких лапах. Но ему нравится. В тринадцать Куроо в зверином обличье выглядит взрослым зверем. Впрочем, это внешне. Кенма говорит, что с возрастом он только глупеет: рвёт пижаму и нижнее бельё, подгребает под себя и тихо рычит, если Кенма сопротивляется. Не смотря на тон, он не представляет себя без этого. Ночные чудачества кажутся естественными: кошки - ночные животные. В пятнадцать Кенма понимает: это не чудачества и не игры. Это гон. За него Куроо извиняется по утрам, а не за порванные вещи и грязную постель. За навязчивые ласки, у которых пока нет продолжения, но когда-нибудь обязательно будет, и тогда... Что произойдет тогда, Кенма долго и тщательно обдумывает. Не день и даже не месяц. Он собирает факты и чувства, словно мелкие монеты, одно к одному. Измеряет и сравнивает. Сколько ни пытается, ему не удается найти у себя ни капли отвращения к Куроо или его ночной ипостаси. Наоборот, чем больше он размышляет об этом, тем сильнее в нем желание пройти до конца. Каждое обращение Кенма ждет с болезненно-извращенным интересом. Страха с каждым разом всё меньше, зато возбуждение от прикосновений мягкой шерсти и горячего влажного языка захлестывает с каждым разом сильнее. Иногда перед сном он дрочит, вспоминая хищные объятия большого кота, его тяжесть и гибкость. Но Куроо всегда останавливается, не переходя грань. Так резко, словно кто-то держит его на коротком поводке. Он рычит, шипит и скулит почти по собачьи, трясет головой, бьёт хвостом по бокам, мечется по комнате в ярости. Кенма не сразу понимает: Куроо борется сам с собой. Животный инстинкт против человеческого разума. Каждая победа - временная, и кто победит в следующий раз, предугадать сложно. Вот уже полгода Кенма осознанно надеется на победу инстинктов, но терпение оказывается на исходе, и он дает волю чувствам. Зря, конечно... Последнюю неделю перед полнолунием Куроо едва заметно нервничает и совсем немного хандрит, отчего становится не в меру саркастичен. Это хуже, чем если бы он ругался. Первому и второму курсу на площадке достается не в меру. Даже Яку не выдерживает: уводит капитана в сторонку, чтоб не видели младшие, и отвешивает пинка. Куроо жалуется по дороге из школы. - Зайдешь сегодня? - почти безнадежно спрашивает Кенма. Пять его предыдущих попыток заканчиваются провалами. - Почему нет? - неожиданно пожимает плечами Куроо. - Завтра выходной. Давай закажем пиццу и поиграем во что-нибудь. Или ляжем на полу в гостиной и посмотрим ужасы. - Как раньше, - тихо говорит Кенма. - Да, - соглашается Куроо. Он напряжен. Весь вечер его неловкость напоминает о себе. Раньше Куроо не ограничивал себя в прикосновениях, но теперь избегает их. Он никак не может устроиться на полу и постоянно вертится. Несколько раз пытается лечь, но всё неудачно. Фильм скучен, и настроение совсем падает. Кенма сидит на диване и жует без аппетита. Он чувствует опустошенность. - Я не в форме, - наконец, говорит Куроо, поднимаясь. - Посидим как-нибудь в другой раз, ладно? Кенма молча выключает телевизор. - Не злись. - Я не злюсь. - Злишься, - Куроо присаживается рядом. - Уж в этом я разбираюсь... - он осекается. - ...немного. Кенма отводит глаза. - Настроение не то, понимаешь... Что я буду тоску наводить? Он поднимается, чтобы уйти, но в последний момент Кенма ловит его за руку. Куроо удивленно вскидывает брови: подобное для него в новинку. - Я не жду, что ты будешь меня развлекать, - Кенма крепче сжимает пальцы. - Мне просто хорошо с тобой. - Я сейчас усну... - отшучивается Куроо. - Я принес плед заранее. Куроо несколько секунд думает, садиться плечом к плечу с Кенмой и обнимает его за шею привычным грубоватым жестом. - Это потому, что ты часто мерзнешь? - Это потому, что ты всегда засыпаешь. Куроо смеется. Напряжение между ними почти исчезает.