Всё началось не со зла

Тени быстро сгущаются, вытягиваются по мостовым. В их пересечении легко увидеть монстров. Раньше Кенма боялся. Терпеть не мог выходить по вечерам из дома или выглядывать из окна. Потом пришел Куроо и объяснил: он - самый страшный монстр в мире. Пока Кенма с ним, никто не посмеет причинить ему вред. В семнадцать лет это кажется смешной сказкой, но в семь сработало идеально. А потом вошло в привычку. Сейчас Кенма не боится вечерних улиц, но ходить по ним без Куроо ненавидит всё так же. - Боишься, тебя украдет какой-нибудь извращенец? - натянуто смеется Куроо. Они идут из спортзала затемно. Тренер Некомата гонял их без продыху и после велел третьекурсникам задержаться. Кенма ждал на ступенях двадцать минут, а мог бы за это время уже дойти до дома. - Что он хотел? - А? - Куроо ехидно скалится. - Я слышу любопытство в голосе? - Тебе кажется, - пожимает плечами Кенма. На самом деле, он спрашивает, чтобы разбавить паузу: ему не нравится, когда Куроо долго молчит и совсем не улыбается. - Мы обсуждали, стоит ли уйти из команды сейчас или остаться до конца. - Что решили? В первый раз за вечер Куроо искренен. - Тебе ли не знать? - Что-то могло измениться. Куроо задумчиво кивает: да, могло. Оставшуюся часть дороги он с готовностью объясняет, почему никто из третьекурсников не уйдет из команды до выпуска. Кенма слушает вполуха. Он знает все эти причины. Его больше заботит предстоящая ночь. - Я позвоню, - говорит Куроо на прощанье. - Завтра, как только высплюсь. Может быть, сходим куда-нибудь? Покидаем мяч или типа того. Кенма пожимает плечами. - Как скажешь. Что за глупость, думает он на самом деле. Беспросветная. Ты завтра не позвонишь, конечно. Потому что необходимости в этом не будет. Посмотри на меня и признай: ты сегодня снова придешь, влезешь в окно посреди ночи, а утром будешь извиняться за то, что не сделал. Это отвратительно. Отвратительно то, что ты отрицаешь. - Спокойной ночи, - говорит Куроо. - Ага, - невпопад отвечает Кенма. Дома он созванивается с матерью. Она сетует, что они с отцом опять - какая неожиданность! - заняты на работе. Возможно, вернуться завтра. Или ей бы этого хотелось. - Спокойной ночи, милый, - в голосе звучит нежность. Они всегда заняты, и Кенма уже привык, но мать каждый раз переживает, словно впервые. Её воспитали в семье, где выходные проводят в кругу близких. - Не забудь поужинать, хорошо? Или позови Куроо, устройте мальчишник... Только не засиживайтесь допоздна. Сделай уроки. Выспись. Люблю тебя. - Я тоже, мам, - отзывается Кенма. - Привет папе. Он кладет трубку и послушно идет на кухню. Долго рассматривает содержимое холодильника. Без особых, впрочем, результатов. Усталость после изнурительной тренировки берет своё. Кажется, не хочется ничего. Кенма возвращается в свою комнату, раздевается и падает на кровать. Совсем немного полежу, думает он. Потом схожу в душ. Вернусь и буду ждать. Пусть только попробует не прийти. Можно подумать, ему хоть раз это удавалось. Даже если Куроо шатается по городу, то всё равно к утру возвращается сюда. Кенма закрывает глаза и не замечает, как проваливается в полудрему, а когда просыпается, на дворе уже глухая ночь. Он лежит на кровати и прислушивается к шуршанию веток. Встает и подходит к окну. Ничего. Улица пустая. Под кустами залегли тени, и одинокий фонарь сгущает их ещё больше. - Ну где ты? - шепчет Кенма, открывает окно шире и зовет: - Куроо... Никакого ответа. Никаких признаков присутствия даже бродячей кошки. - Куроо? - повторяет Кенма и краем глаза замечает движение внизу под самыми окнами. Сначала одна из теней меняет очертания, течёт, потягивается. Отращивает лапы и хвост. Потом загораются глаза - два ярко-желтых огонька. Это происходит так неожиданно, что Кенма пугается на мгновение. - Куроо... - неуверенно зовет он. - Это ты? Тень внизу неопределенно мигает: означает ли это согласие, Кенма не уверен. - Иди сюда... Тень перемещается к дереву, задерживается там чёрной кляксой на тёмно-сером высохшем газоне, отходит в сторону. Куроо ходит кругами, но не спешит запрыгнуть на нижнюю ветку. - Куроо! Окрик заставляет его припасть к земле и затаиться. Кенма злится и отходит от окна. Худшее, что Куроо может сейчас сделать - пролежать всю ночь под кустами. Кенма дремлет, иногда просыпается, прислушивается и снова отключается. Несколько раз подходит к окну, всматривается до рези в глазах. Куроо каждый раз оказывается на новом месте, но не уходит. В три по полуночи Кенма снова зовет его, и снова Куроо, дойдя до дерева, останавливается под ним. - Там и сиди, - раздраженно бурчит Кенма и закрывает окно. Хватает ненадолго. Кенма нервничает всякий раз, когда Куроо долго не приходит. Сегодня - особенно. Кенма чувствует за собой толику вины и понятия не имеет, что происходит у Куроо в голове во время обращений. Окно снова оказывается открытым. Кенма стоит, завернутой в одеяло, и заглядывает вниз, выискивая Куроо. Потому пропускает момент, когда от ствола отделяется сгусток теней и бесшумно крадется по соседствующей с окном ветке. Лишь в последний мгновение Кенма успевает среагировать и посторониться. Оказавшись в комнате, Куроо начинает нервно расхаживать, изредка останавливаясь и замирая в неестественных позах. Кенма подходит к нему и кладет руку на холку - шерсть под пальцами холодная, влажная и стоит дыбом. Куроо взрыкивает, рык переходит в обиженное шипение. Он утыкается головой Кенме в колени, и тот едва не падает. Кенма отходит и садится на кровать, обхватывает ладонями морду Куроо и притягивает к себе. - Хватит дурить, понял? - серьёзно спрашивает он, глядя в желтые глаза. Кенма слышал: так разговаривают с собаками во время дрессировки. Говорят, визуальный контакт нужно выдержать, чтобы дать понять, кто главный. Кенма не знает, можно ли использовать эту методику на кошках, но попробовать стоит. Куроо долго не отводит взгляд, прежде чем, нервно боднув воздух, поймать языком подставленную ладонь. - Ну вот, - сонно вздыхает Кенма. - Так-то лучше... И оказывается опрокинутым на спину тычком в грудь. Стоя на задних лапах, Куроо передними прижимает Кенму к кровати. Несколько раз проводит языком по шее от ключицы до уха, потом замирает. Очнувшись, трется мордой. Усы смешно щекочут шею и щёки, в ухо утыкается мягкий нос. - Куроо, полегче, - просит Кенма, поднимает руку и чешет мягкий загривок. Куроо утробно мурчит и жмурится. Упирается Кенме в грудь, топчется, не выпуская когтей. Немного расслабляется и опускается ниже. По-собачьи заискивающе кладет голову на плечо. Елозит, устраиваясь поудобнее. Для обычного представителя своего вида он крупноват. Кенма чувствует, как тяжело скрипит под ними кровать. Мягкая шерсть приятно обволакивает тело. Ласкает грудь, живот и пах. Кенма непроизвольно раздвигает ноги шире и прогибается. Гладит поджарые, тяжело вздымающиеся бока. Глубоко дышит сам. Куроо лениво мотает головой, иногда лезет облизать лицо, потом снова припадает к плечу. Кенма возбужден, и каждое движение вызывает новую вспышку. Головка вставшего члена трётся о меховой живот. По телу бегут мурашки. Раньше этого хватало, и Кенма лицемерно радовался, что по утрам память подводит Куроо. Но теперь ему хочется большего. Кот знает это, чувствует, что Кенма готов принять его. Только не может перебороть в себе человека. Кенма обнимает Куроо и прижимается, зарывается лицом в шею, перебирает пальцами мех. Куроо вскидывает голову и напряженно замирает. Встряхивается. Привстает в волнении. Кенма уже видел всё это: борьбы между желанием и совестью. - Куроо, - зовет он и кладет ладонь Куроо на нос. Иногда Кенма думает, что нужно расставить всё по своим местам, объясниться. Но он недостаточно уверен. За свои чувства легко отвечать, а что насчет Куроо? Что на самом деле деле он думает об этом? Кенма чувствует себя обессиленным и жалким. Шершавый язык проводит по ладони, по пальцам. Раз за разом. Спускается ниже. Кенма опускает руку и закрывает глаза. Он наслаждается каждым прикосновением: от ключиц до уха и подбородка, по груди, задевая соски, по животу. Немного грубо, но хорошо. Медленно и дразняще. Ещё ниже: от живота к паху с короткими жесткими волосами. В такие моменты Куроо выглядит таким сосредоточенным, что смешно. Острый кончик языка проводит по члену, и Кенма вздрагивает. Лапы опускаются на бедра - сначала одна, потом другая - вжимают в кровать, не дают двинуться. Куроо вылизывает член по всей длине - от основания до налитой головки. Кенма поднимает ноги с пола и ставит на кровать, разводя шире и открываясь с готовностью. Влажные прикосновения вырывают стоны, и он зажимает себе рот. Немного кружится голова от тяжелого звериного духа. Куроо толкается носом в бедро, заставляя перевернуться, поднимается, дышит в затылок. Наваливается сверху. Вылизывает спину и плечи. Есть в его движениях что-то деловитое. Кенма дрожит, трется о простыни членом. После меха ткань кажется слишком грубой, и это почти болезненно. Он откидывает голову назад и трется виском о лапу. Ягодицами чувствует возбужденный член и пушистые яички. - Давай попробуем? - просит Кенма едва слышно. Ему страшно, но не из-за боли, а из-за того, что может не получится. Кенма очень хочет, чтобы получилось. Он даже пробовал себя растягивать, каждый раз мучительно представляя, как мягкая шерсть трется о ягодицы и спину. У него нет смазки, зато есть детский крем. Не такой уж плохой вариант, если подумать. Куроо шипит и прижимает уши, наблюдая как Кенма неловко роется в складках сбитой простыни и тянется перемазанными пальцами за спину. Запах, думает Кенма. Да, запах, должно быть, тебе мало понравится. Но придется потерпеть. Он переворачивается, садится на колени, расставляет ноги шире и опускается грудью вперед. Подтягивает подушку и утыкается в неё лицом. - Давай, - хрипло шепчет Кенма. Он бы хотел думать, что готов, но это неправда. В то же время, страх сильнее распаляет. Рисует в воображении хорошее и плохое. Кенма про себя молит, чтобы это быстрее кончилось. Томительное ожидание хуже всего. Под весом Куроо проседает матрас. Лапы упираются с обоих сторон на уровне плеч. Спиной Кенма чувствует жар и упругие плавные движения. Куроо опускает голову и делает глубокий вдох, топчется нерешительно. - Пожалуйста, - просит Кенма. У него сводит в паху, и хочется себя потрогать, но он ждет, стараясь расслабиться. Куроо тяжело наваливается сзади. Челюсти бережно сжимаются на шее. Это не агрессия, а желание удержать на месте, не дать уйти в последний момент. Кенма послушно не двигается. В горле комом застревают всхлипы. Он прикусывает угол наволочки и пальцами впивается в подушку. Куроо входит, сначала дважды промахнувшись, но с третьего раза он находит правильное положение. Это немного больно и странно. Кенма по инерции подается вперед, но острые зубы на шее не дают. От резкого предостерегающего шипения над самым ухом по коже бегут мурашки. Куроо начинает двигаться как-то лениво и неохотно. Кенма чувствует весь его вес и силу. Физически происходящее доставляет куда меньшее удовольствие, чем психологически. Мех приятен коже, он немного компенсирует боль. Но мысль о том, что они переступили этот барьер, отдается глубоким удовлетворением. Кенме нравится думать, что теперь они единое целое, и принадлежат друг другу. Он стонет и подается назад, стараясь нарастить темп, но Куроо с новой силой подминает и рычит. - Ещё, - умоляет Кенма на выдохе. - Куроо, пожалуйста... ещё!.. Ему необъяснимо мало всего этого. Хочется больше - уютной тяжести, опасно сжатых клыков на шее, движений, отдающихся во всем теле болью, дрожью и оцепенением, тихого угрожающего рычания, меха, щекочущего бёдра и разведенные ягодицы. Кенме хочется утонуть во всем этом. Он перестает сдерживать стоны, и они заполняют комнату. - Ах!.. Ещё... Куроо шипит и вжимается сильнее. Кенма чувствует, как внутри становится мокро и неожиданно приятно от выплескивающейся спермы. Тело не слушается, тяжелое, разомлевшее. Кенма тянется рукой к паху, ему очень хочется кончить, но пик проходит. От образовавшейся пустоты внутри, от отстранившегося Куроо, нарастает разочарование. Кенма всхлипывает, силы его покидают. Сжимая руку на мокрой головке, он закрывает глаза и прислушивается к ощущению, когда сперма стекает по бедрам, быстро остывая. Кровать начинает ходить ходуном, Куроо топчется, устраивается удобнее. Прикосновение шершавого языка заставляет Кенму вздрогнуть. Куроо вылизывает ягодицы и между ними, словно делает что-то само собой разумеющееся. Язык скользит, его кончик чуть трепещет, непроизвольно лаская. Кенма выгибается, разводит руками ягодицы. Сознание плывёт. Он позволяет Куроо перекатить себя на спину и лежит, раскинув руки. Кажется, что-то шепчет, но сам себя не помнит, словно в лихорадке. Ему так хорошо, как никогда не было. Позже Куроо слизывает его сперму с живота и груди, а Кенма гладит его по голове и за ушами. Не смотря на открытое окно, в комнате душно. Смятое мокрое одеяло под спиной раздражает, и Кенма отпихивает его на пол. Сердце продолжает биться где-то в горле, словно только что бежал марафон. Куроо разваливается на кровати, вытягивается во весь рост и раскидывает лапы. Кенма ложится под бок, зарывается в густую шерсть лицом, слушает, как быстро бьется сердце и проваливается в сон. Во сне его прижимают к себе лапами, закрывая от сквозняка. Кенма сворачивается, подтянув под себя ноги, и оказывается в огромном вибрирующем меховом коконе. Это первое утро за многие годы, когда Куроо просыпается раньше.