done it all

Хару любила мамины руки: узкие ладони, такие же, как у неё сейчас, обхватывали лицо маленькой Миуры и трепали за розовые после мороза щёки. А ещё эти руки бережно кутали её в полосатый смешной шарф и водили по волосам так нежно, что Хару до сих пор чувствует эти родные прикосновения. Но мамы у Хару больше нет, она ушла в лучший мир. А чувствовать она может только руки варийцев. Руки, окроплённые литрами крови. Вытаскивая незадачливую жену босса из очередной передряги, в которые та любила элегантно влезать с гарцующим в её руках пистолетом, не убившим на тот момент ни единого человека, офицеры Варии так или иначе вынуждены были прибегать к тактильным контактам. Миура знает особенности каждого офицера. Вот тот же Скуало: руки у него холодные, как селёдка. Потные; но у Скуало невероятно гибкие пальцы. Чем-то даже напоминают руки Гокудеры, только у того они испещрены мелкими ожогами и пахнут наверняка порохом. У Луссурии руки мягкие, почти как у мамы Хару. Только вот он часто носит перчатки, поэтому касался Миуры лишь раз — вытереть слёзные дорожки. Куда делись неизменные белоснежные перчатки, Хару не представляла. Но пальцы у Луссурии жилистые, это она выявила. У Бельфегора руки чуть подрагивающие, будто танцующие, что странно — то, как он метко орудует ножами, не может не поражать привыкшую ко всему за столь долгое время, проведённое в компании мафиози, Миуру. Но Хару Потрошитель никогда не касался. Да и девушка не настаивала, просто наблюдала. У Леви руки жёсткие, но… добрые. Приятное тепло от них исходит. А вот у Франа руки ну совсем детские. У Миуры тоже маленькие ладошки, но, скорее, просто миниатюрные по своей природе. А Фран, в принципе, и есть ребёнок. Поэтому и руки у него такие. Но есть ещё кое-кто, чьи прикосновения вызывают у Хару мурашки, а тело заставляют трепетать и чувствовать электрические заряды тока, пропущенного через всё её нутро. Тот, чьё имя она до сих пор так сладко стонет в моменты вполне интимные, но столь красивые, что не сказать о них — грех. У Занзаса руки тёплые. Даже нет, горячие, почти обжигаюшие. Иногда Хару кажется, что Пламя Ярости невидимыми язычками проникает ей под кожу, плавя истрёпанные нервы. Ладони у Занзаса широкие, шершавые, любящие… Руками он творит смерть, и ими же творит и удовольствие. И всё это так обыденно уже, что менять ничего не хочется. Иногда Хару, после очередного секса, ложится рядом с мужем и водит его рукой по внутренней стороне своих бёдер: в этом нет ничего необычного. Просто Занзасу лень. Он и так нещадно работает своими «золотыми» руками, доставляя Миуре блаженство. Хару любит также и свой негласный обряд: каждый раз, перед миссией, она целует его руки. Подносит к губам и медленно-медленно, с чувством, прикладывается, точно к святыне. Занзаса это вовсе не раздражает, а, наоборот, будем честными, умиротворяет и успокаивает. Когда Занзас уходит, Хару не может забыть ощущения потрескавшейся кожи на костяшках мужа. Но девушка более, чем уверена, что её итальянец обязательно вернётся, и тогда-то он подарит ей ещё одну порцию заряжающих нервы рук, которые буквально присутствуют внутри неё при каждом его отъезде. Хару хочет вечно целовать их и Занзаса. Времени у неё достаточно.