done it all

У неё на всё было своё мнение. Если Хару пыталась вставить свою ремарку, её было уже не остановить. Ни один мужчина, даже Занзас, не мог переспорить Миуру. Многие люди, которые, как таковые, в спорах не участвовали, лишь диву дивились: ах, она опять нарывается! Но Занзас глядел на ругань Миуры с Гокудерой, на то, как она одним взглядом могла пригвоздить взбалмошного младшего Бовино к стенке и заставить почти слиться с ней, и усмехался: эта женщина и не такое может и будет погорячее любой итальянки. — Синьоры, перестаньте! Это нисколько вас не красит, — Миура покачала головой и взяла с подноса подошедшего официанта бокал розового вина. — Я же не осуждаю вас, лишь выражаю свою точку зрения. Хару сидела за столом в компании пятерых мужчин и щебетала обо всём на свете. С виду могло показаться, будто девушка флиртует, но её супруг, беседующий с Савадой Тсунаёши в конце банкетного зала, зорким взглядом окидывающий его, знал, что Миура лишь тихонько про себя посмеивается над этими недоумками, а её улыбка не более, чем саркастическая. — То есть, вы утверждаете, синьора, что возраст не решает ровным счётом ничего, а бедная Моника должна терпеть своего старого и омерзительного мужа? — спросил дон Кастилья, низенький мужчина лет пятидесяти с носом-картошкой. Хару прикрыла рот ладошкой и издала тихий смешок, потом пригубила вина и поставила бокал на стол, покрытый белоснежной скатертью — пару капель всё же попали на неё. — Нет, вы опять меня не поняли, — брюнетка тряхнула головой, и короткие волосы смешно подскочили, задевая массивные ажурные серёжки. — Это брак по расчёту, но мы же сейчас не о них. Насколько я знаю, Моника не возражала, когда донна Руссо настояла на этом союзе. Да и чем плох синьор Балотелли? Чуть за пятьдесят, но он… собой недурен. Тем более, управлять семьёй будет старший брат Моники. Не понимаю, почему вы не верите в их чувства, ведь Моника сама сказала, что любит мужа. Неужто он, по-вашему, мог заставить её сказать подобное? — девушка похлопала глазами и подперла щёку кулаком. Дон Кастилья покивал гладко выбритой головой. — Именно, именно. — Он странный тип, синьора, — консильери Кастильи, презентабельного вида метис, прищурил глаза. — Мало ли, что у них там… — Бла-бла, синьор Бернандо, — девушка возвела глаза к потолку и снова взяла бокал. — Мужчины всегда мыслят однобоко, не подмечая деталей. — Вы, женщины, столь наблюдательны, что видите не только достоинства, но и недостатки. Второго в нас, оказывается, больше, — чей-то голос, пропитанный сарказмом, донёсся до слуха Миуры, но та уже не слушала. К ней размеренными шагами приближался Занзас. На губах японки заиграла улыбка, и она поставила бокал обратно на стол. — Я, синьоры, жената на человеке, который на десяток лет меня старше, но, — Хару развернулась к опешившим от несколько неожиданного примера мужчинам, — нисколько не жалею. И, да, я счастлива, — японка улыбнулась. — Да я под дулом пистолета бы такого не сказала, если бы не хотела. Не стоит забывать, что любви все возрасты покорны! На этих словах, Миура поднялась из-за стола, вызвав цепную реакцию: мужчины, как и положено, встали тоже. Хару подмигнула дону Кастилья, от чего тот слегка приоткрыл рот. — Надеюсь, вы меня подозревать не будете? — брюнетка обворожительно улыбнулась и поспешила подойти к подошедшему мужу. Занзас взглянул на старика, с которым, как ему показалось, заигрывала его благоверная и затем перевёл глаза на Миуру. — Зачем ты флиртуешь с этим куском мусора? — вариец положил руки на талию жены и сразу же почувствовал приятный шёлк платья. Хару посмотрела в глаза Занзаса и кокетливо опустила ресницы. — Ты знаешь, что Хару флиртует только с тобой, — японка прошептала это столь соблазнительно, что итальянец сдавленно зарычал. — Женщина, прекрати делать это. — Делать что? — включила невинную овечку Миура, закидывая руки на сильные плечи мужа и начиная двигаться в такт начавшей играть музыке. — Женщины всегда так делают — пытаются отвлечь мужчину, чтобы перевести тему разговора, — изрёк Занзас и отвёл Миуру чуть в сторону от опасно держащего поднос официанта. Хару смешно сморщила нос и со злостью посмотрела на разносчика напитков, чуть было её не задевшего. — Ошибаешься, мы так никогда не делаем, милый. И когда это он стал милым? Занзас подумал, что всё-таки у него очень сложная жена, точно вечнособираемый паззл. Но, естественно, у неё и на это найдётся мнение, как, впрочем, и всегда.