done it all

Занзас наблюдает, как Хару медленно тянет воздушную зефирку в рот, подгибая ноги под себя и удобнее устраиваясь в широком кресле. В одной руке она держит самоучитель по итальянскому, который давно знает и свободно на нём разговаривает, в другой — чашку с глинтвейном. Занзас щурится, кидая утреннюю, принесённую одним из подчинённых, газету на низкий столик с ажурными ножками. На этом же столике стоит ваза с зефиром, а прозрачная стеклянная поверхность отсвечивает от растопленного камина яркими бликами. — Зачем повторяешь? — спрашивает Занзас, садясь в кресло напротив жены. На нём белые рубашка и брюки, а волосы растрёпаны. Он недавно проснулся, а Хару нравится, когда Занзас такой — он ужасно милый, и хоть как-то походит на приличного семьянина. Женщина выглядывается в лицо мужа, а затем слегка улыбается. — Нужно освежить память. Скоро совсем забуду язык. С тобой же я общаюсь реже, чем с Тсуной, — брюнетка уже не прибавляет этого тупого «сан» ко всем именам. Наверное, потому что за последние годы перестала различать родной язык и итальянский. Вообще, Миура знает не только два языка: ко всему прочему базовый английский, бегло говорит по-французки и иногда, в особые моменты, когда нервы сдают, умудряется выражаться на смеси эсперанто и японского. Занзас знает, что это её «общаюсь реже» — острая шпилька в его адрес, но чистая правда: иногда варийцу просто лень общаться с женой. Хотя в постели у них всегда увлекательная беседа, затягивающаяся на час или полтора. — Будешь? — Хару непринуждённо, не отрываясь от повторения глаголов, кивает головой на вазочку с зефиром. Затем чашка с уже допитым глинтвейном стукается донышком о край столика, где на стекле видны маленькие сколы, и Хару встаёт с нагретого места и босыми ногами проходит к Занзасу, захватив зефирки. Занзас ухмыляется, пока женщина устраивается у него на коленях, как будто стараясь повертеть своей филейной частью как можно дольше, будто хочет его подразнить. — Так будешь? — Хару кладёт растрёпанную голову мужчине на плечо и поднимает глаза на него. Тот, в свою очередь, одаривает брюнетку взглядом, от которого ей становится невыносимо жарко. Девушка ставит вазочку теперь уже с другого конца стола, вытаскивает одну зефирку — жёлтую, воздушную — и подносит ко рту Занзаса. Вариец хмурится. — Что-нибудь не так? Ты же никогда не отказываешься, — удивлённо хлопает ресницами Миура, а Занзас фыркает. — Женщина, поухаживай за мужем. Хару прыскает, но повинуется и, чуть прикрыв самоучитель и заложив его левой рукой, проталкивает указательным пальцем другой руки зефирку в рот мужа. Вкусно. Занзас вообще любит таскать у Хару сладости, потому что она знакома почти со всеми местными кондитерами и знает на зубок, у кого вкусные булочки, а у кого помадка такая, что потом зубы рви. Ну, естественно, вариец не ест при Хару сладкого. Как и не пьёт много: скандалом тут не обойдётся. — А как будет зефир по-японски? — спрашивает Занзас на эсперанто. Хару удивляется. Её муж редко говорит на этом языке. Он решил поиграть с ней? — Zefa, — тихо произносит японка. — Скажи ты. Я люблю, когда ты говоришь на итальянском, — Миура продолжает игру и тянется руками к рукам Занзаса, чтобы положить их на себе на бёдра. — Zeffiro, — грудным голосом произносит итальянец, начиная забираться руками под белый шёлковый халат жены. Книга падает с колен Миуры, которая учтиво отложила её, прежде, чем начать соблазнять супруга. Впрочем, Хару не обращает внимания на упавший самоучитель, потому что он ей уже не нужен. Зачем, когда Занзас может разговаривать с ней на главном языке мира?