Обратная сила

— Хочешь, расскажу сказку? — спросил когда-то Итачи, глядя на ливень за окном.       Наруто сильнее закутался в плед, наблюдая, как разрастается росчерк молнии на тёмном небе. Учиха же наоборот, словно питался энергией такой погоды, стоял расслабленно, спокойно и уверенно. И взгляд был… иной. Не такой, каким его привык видеть Узумаки. — Хочу, — кивнул Наруто, с интересом глядя на мужчину.       Итачи усмехнулся, даже не повернув головы в его сторону — всё внимание было направлено на то, что происходило за грязным от непогоды стеклом. Бушующая стихия — вот, к чему у него была склонность. — В каждых трактовках она называется по-разному. Где-то это ветер перемен, где-то восточный ветер — твоя стихия, не так ли? — а у меня это стая воронов… — и его рассказ потёк, сливаясь в один поток с каплями дождя на стекле.       Наруто совершенно неожиданно вспомнил эту историю. Утро было пасмурным, и уже спустя час раздался размеренный стук по крыше. Узумаки был один в доме. Большом и пустом доме. У Акацуки никогда не было тихо, а здесь одиночество словно впиталось в стены, пол и фотографии на полках. И вот, лишь взглянув на начинающийся ливень, Наруто как наяву увидел тот серый пасмурный день. — Во́роны — вестники нового, вестники перемен, — неторопливо говорил Итачи, вглядываясь в тучи. — В день, когда ветер завоет, деревья пригнутся, шелестя своими листьями и скрипя ветвями, а облака выплеснут всю свою горечь на землю, в небо взовьются стаи во́ронов…       Наруто вышел из транса, услышав звук, выбивающийся из общей симфонии. Стук. Не такой, как у дождя, не такой, как у бьющей по стене ветки. Он был другим, он был намеренным, он звал. Узумаки снова посмотрел в окно — никого, лишь ветер. Но интуиция уже не давала успокоиться, и юноша, привыкший ей доверять, поставил чашку с недопитым чаем на стол и, накинув олимпийку, вышел на улицу.       Он не знал, что ударило первым: усиливающийся с каждой секундой дождь или не умолкающий ни на секунду ветер. Нельзя сказать, что для их деревни такая погода абсолютно не свойственна, но всё же… Совпадение?       Движение где-то на периферии. Заметив лишь краем глаза, едва ли не случайно, Наруто стремительно обернулся и застыл. Ворон. Цепко ухватившийся за карниз соседнего дома, блестяще чёрный, намокший от воды ворон. Он смотрел прямо на парня, спокойно, не дёргая головой, не улетая. Он просто смотрел. — Сначала был один, — продолжал Итачи. — Вестник. Тот, кто зовёт, безмолвно, бесчувственно, принуждая. Ты не сможешь противиться его зову.       Наруто, словно марионетка Сасори, повинуясь приказу невидимых нитей, двинулся вперёд. Дверь захлопнулась под напором ветра, но в общем шуме этого даже не было слышно. Узумаки моментально вымок, но лишь ускорился, переходя на бег. Он не смотрел на дорогу — его взгляд беспрестанно следил за вороном, который неспешно летел, ведя за собой. — Он приведёт к другим, — тихо и медленно сказал Итачи и замолк ненадолго, ожидая, когда гром от вспыхнувшей в небе молнии пророкочет своё и утихнет ненадолго.       Карканье. Надрывное, хрипящее, прорывающееся сквозь толщи воды, разрезающее свист ветра. Наруто слышал вороний крик. Чем дальше он бежал за ним, тем этот крик становился громче и чётче. Полигон. Во́рон привёл его на их полигон и смешался со стаей — или это не одна? — своих сородичей, которые ни на секунду не умолкали. — И зачем? — устав от тишины и желая узнать окончание сказки, нетерпеливо спросил Узумаки.       Итачи медленно вдохнул и выдохнул, вновь взглянув на окно. Даже природа притихла, ожидая развязки истории. Дождь стал реже, а ветер больше не свистел так надрывно. Учиха прикрыл глаза и наконец посмотрел на Наруто. — Во́роны — вестники нового, вестники перемен, — повторил Итачи и добавил уже глухим, тихим голосом: — вестники смерти. — Чьей угодно? — сглотнув, прошептал юноша, боясь нарушить таинство момента. Сердце трепетно сжалось, боясь помешать своим стуком. — Нет, — качнув головой, попытался усмехнуться Итачи. Лицевые мышцы от напряжения почти не двинулись. — Именно поэтому в моей сказке это во́роны. — Дождь забил с удвоенной силой, смешиваясь с воем поднявшегося вновь ветра.       Понимание пришло быстро, осознание — невозможно медленно. Гул стихии перекрывал голос разума, карканье воронов мешало сосредоточиться. Но этого и не требовалось — весь ответ был в их надрывном крике.       Перед глазами Узумаки возникла тень, отрезающая его от стаи. Наруто по инерции поднял взгляд и встретился с океаном, наполненным страданием, болью, сожалением, одиночеством, грустью. Он был откровенно жалким, побитым, растоптанным. — Ты?.. — выдохнул парень, не имея возможности говорить нормально. — Я не знаю тебя, ты не знаешь меня, — прозвучало жестоко в бушующей стихии. — Итачи?.. — вновь односложно, невнятно спрашивает Наруто, но его понимают. Потому что они всегда его понимали.       Никаких слов в ответ. Вместо этого — неслышный шорох и протянутая рука. Узумаки автоматически переводит взгляд на раскрытую ладонь и в который раз замирает. Забрать получается благодаря инстинктам, мозг — отключен.       Наруто бездумно смотрит на повязку со знаком Листа, неровно перечёркнутым, и где-то на задворках сознания мелькает догадка. Он знает, чьё это. И знает, почему. Потом взгляд цепляется за теряющуюся в ливне спину. Он уходил, неспешно, зная, что Узумаки и с места не сдвинется, не побежит за ним, не станет искать. Больше не станет.       Разум включается, словно старый механизм. Нехотя, медленно, со скрипом. Но когда сознание снова с ним, Наруто буквально взрывается. Долгий вдох ртом и бесконечный, безудержный крик. Срывая голос, царапая им горло, не щадя связки. Так, чтобы все эмоции выплеснуть разом. Так, чтобы не задохнуться от чувств.       Курама просыпается рывком, едва не подскакивая. Нервно бьёт хвостами, не может больше терпеть и рвётся, рвётся наружу. И Наруто поддаётся, вновь становясь безвольным. Охрипший, он оставил силы лишь на слёзы, смешивающиеся с дождём, срываемые ветром.       Он обнаруживает себя рыдающим в тёплых объятиях. Крепких, надёжных, медвежьих. И знакомый запах позволяет доверить все свои мысли и чувства, говорит, что здесь можно плакать. Ему можно выплакаться обо всём. Он поймёт, он не спросит, он поддержит без слов, он поможет заглушить боль.       Узумаки лишь чувствует, как его гладят по волосам, лохматя их. Правда, никого это не заботило. Дзирайя успокаивал одним своим присутствием, своей стойкостью, своим спокойствием. Он говорил довериться, и Наруто подчинялся, как ребёнок, слепо следующий указаниям. В этот момент он был именно ребёнком. — Я же не успел попрощаться, — судорожно цепляясь за одежду своего крёстного, шептал Узумаки. Возможно, бредил. Возможно, выворачивал перед ним душу. — Я думал, вернусь. Я думал, забуду. Я думал, смогу. А он… И во́роны… — всхлипывал Наруто, не заботясь о том, чтобы всё объяснить, потому что Дзирайя всё поймёт.       Никаких слов в ответ — лишь тепло шершавых рук и размеренное поглаживание по голове. Этого достаточно. Это то, что нужно. Узумаки сжимал в руке протектор, прижимая его к себе, поглаживая такую знакомую черту на металле.       Дзирайя дал взглядом понять, что всё под контролем. Какаси едва заметно кивнул, не показывая своей нервозности, и исчез по безмолвной просьбе. Хатаке хватило сил добраться до обелиска, перед которым он простоял так долго, чтобы успокоиться. Пришлось зажмуриться, чтобы справиться с накатившими эмоциями. Он видел состояние Наруто. Тот был разбитым, опустошённым, не соображающим, потерянным, лишённым сокровенного.       Во́роны, исполнив волю своего хозяина, с умолкающим карканьем взлетели в небо, шелестя бесчисленными крыльями. В тот день небо стало чёрным, наполнившись стаями чёрных птиц. — И если они улетят, значит, ты всё понял верно.