"Мы сами смотрели друг на друга с каким-то отвращением. Нас пугал тот крик ужаса, который должен раздаться по всей Европе. Мы приближались друг к другу, боясь поднять глаза, подавленные этой катастрофой".
— Сегюр пишет и о том, как Наполеон, вступая в Москву, дал соответствующие распоряжения насчёт обеспечения порядка и не допущения грабежей. А первые очаги пожаров французы вообще тушили вместе с местными жителями. Французская армия сильно пострадала тогда. Две трети войск погибло. Если бы они сами были инициаторами поджога, то побеспокоились бы о своей безопасности. — Н-да... — только и мог я ответить. Эдуард Викторович как-то загадочно смотрел на меня, будто ожидая более эмоциональной реакции. — Второе. Российская империя не была заинтересована в уничтожении Москвы. Генерал Ростопчин действительно имел планы по уничтожению ряда стратегических объектов, но полная ликвидация города никогда не предусматривалась. Это потеря гигантских ресурсов. И Кремль, конечно, тоже никто не собирался взрывать. В 1823 году он сам пишет вот такие вещи. Он снова указал мне на экран, открыв другой файл. Он был огромен, но самое важное из него, на что следует обратить внимание, это, цитирую:"Пожар был крайне невыгоден русской армии, обременённой ранеными и беженцами, так как мог принудить французов выйти из города и вступить с ней в сражение, гибельное для русских".
— Ну, ни черта ж себе! А нам в школах же вечно впихивают о чести, гордости и самопожертвовании русского народа в этой войне, вместо раскрытия реальных событий! — Возмущённо воскликнул я. — То ли ещё будет. И, кстати, кроме того, в Москве даже после пожара оставалось 20 тысяч жителей, которые терпели голод, холод и разруху. Трудно представить, что готовя тотальное разрушение города, Ростопчин не побеспокоился бы об эвакуации, либо, зная о том, что ещё остались люди в городе, привёл бы свой зловещий план в действие. — Абсурдно. Он кивнул. — Вот тебе ещё одна интересная фраза: "С чего мы вообще уверены, что Москва была деревянная?", — зачитал он ещё из какого-то источника, смотря в монитор. — Э-э, я лучше промолчу и послушаю Вашу версию. — И правильно. Ведь одним из главных направлений в политике Петра Первого в отношении порядка застройки нашей столицы с конца 17 века являлось последовательное внедрение в центр Москвы кирпича как основного строительного материала. Это касалось, главным образом, частных застройщиков, потому что административные здания, монастыри и городские храмы к этому времени были выстроены, преимущественно, из камня. А в 1704 и последующие годы, кому каменное строительство было не по карману, было велено продавать свои дворы более обеспеченным гражданам. — И логично подумать, что они, собственно, уже воплощали каменное строительство. Так что... — Да, так что ещё за 100 лет до нашего события строительство разрешалось только из камня и кирпича. Хотя пожары всё равно возникали. — Это да, например, в тысяча семьсот.. — Тридцать седьмом. — Точно! — И тем не менее, если сгорает деревянное здание, то остаётся пепелище. Каменный дом хоть как не сгорает. Он лишь выгорает изнутри, и в скором времени его можно восстановить. — А есть картинка после пожара 1812 года? — Да, пожалуйста. — А то я уже не помню всех этих изображений. — Да смотри-смотри. Я ошалело уставился на картинку. — Но здесь же одни руины, за редким исключением, конечно. — Видишь, как всё оказывается, ложно. К сожалению. Я с грустью закивал и ещё раз посмотрел на картинку. — У Вас ноут садится. — Нам хватит до конца этого разговора. — Ладно. — Продолжим тему. Во время того события были два офицера, которые расположились в одном из московских зданий. Они стали свидетелями необычного пожара. Вот, что они пишут по этому поводу: "Нас разбудил необычный свет, который осветил всё, а затем всё обрушилось". Это цитата. Можешь сам посмотреть на оригинал всего текста. Я глянул в экран. — Смотри ещё на текст ниже который доказывает, что это был не обычный пожар. Текст из мемуаров Сегюра. Мне понадобилась лишь пара секунд на изучение всего материала:"Первым загорелось огромное торговое здание, помещавшееся в центре города в одном из богатейших кварталов. И тотчас же Наполеон поспешил отдать соответствующие приказания, а при наступлении дня сам поспешил на место пожара, обратившись с грозной речью к молодой гвардии и к Мортье, который в ответ указал ему на дома, крытые железом: они продолжали стоять запертыми, нетронутыми, без малейшего следа взлома, а между тем, чёрный дым клубился, выходя из них... Тогда наши удалились в уцелевшие кварталы в поисках новых жилищ, но прежде чем войти в эти запертые и покинутые дома, они останавливались, услышав там лёгкий треск взрыва, вслед за ним поднималась тоненькая струйка дыма, которая быстро становилась густой и чёрной, затем красноватой, наконец принимала огненную окраску и вскоре всё здание обрушивалось в вихре пламени!"
— Почему он так противоречиво излагает всё? — Это называется смятение. Когда человек видит что-то необычное, то его рассудок пытается найти знакомое и привычное объяснение, чтобы сохранить своё мировоззрение. Это всё уловки ума, мы все так устроены. Опустилась тишина. Оба о чём-то призадумались, я потупил взгляд в пол. — А Москва, — вдруг после пары секунд раздумий продолжил он, — была покинута поспешно, и никто бы не успел заминировать её таким хитрым образом. Да и незачем. Есть способы попроще. — Как-то это всё удручает. — Это нормально. Глянь ещё на кое-что. Опять же, из мемуаров Сегюра. Он описывал местность после, якобы, пожара. Я вновь принялся читать отрывок. Самое подозрительное в нём было вот это:"Лагерь, через который мне надо было пройти, представлял из себя страшное зрелище. Посреди полей, в топкой, холодной грязи горели огромные костры... Вокруг этих костров, подложив под ноги сырую солому, солдаты и офицеры сидели в креслах..."
— Предвидя твой вопрос, лагерь был около города. И мокрой была вся земля. Это явно не от вёдер с водой. К тому же, тушили только первые очаги, а потом уже, по возможности, спасались. — Значит... там был дождь? — В точку! Но вернёмся к этому позже. Сейчас немного про состояние жителей города и французов. Оно описывается, как призрачное. Все пребывали в состоянии шока. Никто уже и не думал воевать друг с другом. Русские и французы перемешались в лагерях. Все были в смятении. Вооружённые противники не воспринимали друг друга как угрозу. И такое состояние людей продолжалось несколько дней, по прошествии которых началась хоть какая-то организация и преследование вооружённого неприятеля, который через эти же несколько дней пришёл в себя и сбежал из города. — Но обычный пожар не может вызвать такое состояние! Это же нереально! Тем более, если я правильно помню, подобный уже был и такой ситуации не наблюдалось. Ведь так? — Всё правильно. Как раз хотел сравнить. И да, обычный пожар не может вогнать в прострацию бывалых солдат, не раз повидавших огонь и смерть. — Согласен. — Так вот, для сравнения: в том 1737 году случился один из страшных пожаров. Тогда стояла сухая ветреная погода, выгорело несколько тысяч дворов и весь центр города. Он соразмерим с нашим. Но в нём погибло 94 человека. Каким же образом катастрофа 1812 года, будучи таким же пожаром, смогла поглотить две трети французской армии? То есть порядка 30 тысяч человек. Обычный пожар ни при каких обстоятельствах не мог привести к такому же количеству жертв. — Хм... А есть ещё какие-нибудь записи об увиденном? Это очень интересно. — Да, могу показать ещё одно. Из мемуаров Сегюра опять же. — Давайте, — я даже потёр руки. Он показал ещё один файл. Вот строчка, достойная внимания: "... огненный шар спустился над дворцом князя Трубецкого и поджёг это строение — что послужило сигналом". — Убедился? — Невероятно. И ведь он разумный человек, тем более, бригадный генерал. Он же не мог нафантазировать всё это. Ему же просто не положено. И всё же этот шар... да ещё если совместить это с другими доводами. Я поднял на него испытующий взгляд, ожидая подсказки. — Ты правильно мыслишь. Ядерный взрыв. Один из. И им ещё крупно повезло с тем, что он был далеко. Но ты представляешь, какой мощности была ударная волна, что это дерьмо долетело до Москвы? — Я бы сказал, невообразимый. А что с радиацией? Должна же была остаться. — Она и есть. Смотри на карту радиационного фона Москвы и убеждайся.* Уровень повышенный именно в центре. Образует характерное пятно с "факелом", вытянутым в сторону юга. Эпицентр пятна как раз расположен в месте, на которое выходили окна тех самых офицеров, которых разбудил "необычный свет". — Там, в мемуарах, как раз сказано про ветер с севера. — Ага. Так и рассеялся радиоактивный мусор, который теперь остаточно фонит в грунте. — То есть применился, судя по всему, малый тактический ядерный заряд. Тогда и понятно, откуда дождь, от которого земля была мокрой. — Да-да. И кстати, по мемуарам, он возникал несколько раз. — Тогда тем более ясно, дождь всегда появляется после ядерного взрыва. И может, тогда было применено несколько зарядов? — Не исключено, раз дождь возникал после нескольких пожаров в разных частях города. Ну, а раз люди 19 века такое достоверно не могли опознать, то и приходилось рассказывать об огненных шарах да самопроизвольно возникающих пожарах. Мы снова замолчали на несколько минут. — Ну, и давай последние два факта. У французов потом наблюдались все признаки лучевой болезни, так как желудочно-кишечная система была поражена. Ты знаешь симптомы, да? — Боже, да, не будем об этом... — Хорошо. И второе. Армия французов не располагала достаточными средствами для разрушения массивных каменных построек в таких масштабах. Полевая артиллерия для этого не годится, да и пороха столько не набрать. Речь о килотоннах в тротиловом эквиваленте. На последнем слове кто-то открыл дверь в дом и зашёл.