Когда умирает душа

       Фролло не знал, что девушка почти три месяца пролежала в жестокой горячке, причин которой не мог понять никто на Дворе чудес. Добрая женщина, оказавшаяся рядом с Эсмеральдой в тот момент, должно быть, знала, что цыганочка живёт в том месте, что называют "Дном Парижа", как бы то ни было, девушку принесли туда и всеми силами выхаживали. Но она металась в жару, бормотала только "Падре..." и "За что?", а в редкие минуты, когда приходила в себя, отчаянно плакала, не говоря ни слова. Ничего этого священник не знал. Но, не отпуская руки девушки, потянул её за собой. - Так ты замёрзнешь. Идём, согреемся, Эсми. - Эсмеральда умерла, - услышал он в ответ глухой и чуть хрипловатый голос, так не похожий на прежний, поющий чудесные песни. - Эсмеральде всё равно, снег ли, солнце ли. - Не говори так! - горячо воскликнул священник. - Ради всего свято... - Всё, что было святого, - резко перебила его цыганка, - ты отобрал у меня, ты... Прошу, отпусти меня! Я же пробуждаю воспоминания, которые тебе... Забудь, - она попыталась всё же вырвать руку, но Фролло не отпускал. Нагнувшись, он другой рукой поднял бубен Эсмеральды. Инструмент отозвался так же глухо, а было время, когда он звенел. - Клод, не надо... Я не хочу снова служить причиной твоих страданий. Или тогда... Вон там ходит патруль, отдай меня солдатам, пусть меня снова посадят в тюрьму и потом казнят. Легче же будет. Тебе так точно. - Ну, что ты? Нет, Эсми, нет! - священник решительно повёл Эсмеральду к ближайшему дому, в стене которого была глубокая ниша, и снег с ветром не попадали туда. Девушка безвольно пошла за ним и так же безвольно села, когда он усадил её, взяв за плечи, а сам сел рядом. Только тогда она повернула голову и спросила: - Может, господин архидьякон, моя очередь позвать солдат и обвинить Вас в домогательствах? Я шла, Вы схватили меня, повели куда-то... - губы её искривила горькая усмешка, но глаза оставались потухшими. Она вновь опустила голову и сложила руки на коленях. - Нет, я не стану делать, как Вы. Только тогда... Говорите, что хотели, и отпустите, я пойду. - Эсми... - Фролло вновь запнулся. В одной руке он всё ещё держал цыганкин бубен и стал машинально перебирать другой привязанные к нему ленточки. Несколько мгновений оба молчали, потом священник решился: - Прости меня! Я не должен был так поступать с тобой! Я... я подлец, Эсми! Тварь, жалкая, ничтожная тварь и скотина! - Знаю... - голос Эсмеральды был всё так же глух и тих. - И что? - Что? Ты... не хочешь узнать, почему я так... - Нет. И простить тоже не могу. Ведь ты ни в чём не виноват, Клод. Ты поступил так, как поступил. Виновата я, виновата в том, что... позволила себе поверить твоим словам и полюбить тебя! И понесла наказание за любовь... - голос девушки прервался, она закашлялась. Фролло встревоженно проговорил: - Ты... тебе холодно. Идём, тут рядом есть таверна, там можно попить горячего имбирного напитка или молока. - Не надо. Я пойду, - Эсмеральда хотела встать, но Клод снова взял её за руку. - Эсми, тогда ты скажи мне, как жила всё это время. Я ведь... Я попытался забыть тебя, но судьбе было угодно... Я так часто видел тебя во сне! - Я тоже... - Эсмеральда глубоко вздохнула, словно перед прыжком в воду. Губы её дрогнули, она освободила руку и сжала судорожно ладошки. - Клод... Я... потеряла ребёнка, Клод... Нашего... ребёнка... - последние слова девушка произнесла совсем тихо, но потрясённому священнику было достаточно и этого - он вскочил и тут же упал на колени перед нею прямо в снег. Бубен при этом откатился в сторону с негромким глухим звуком. Фролло схватил руки цыганки, прижал их к губам и замер. Девушка тоже не двигалась. Она вспомнила...        Острая боль, словно внутри ворочается раскалённый вертел... И кровь, море крови... Это случилось вскоре после того, как Эсмеральда оправилась от горячки. Конечно, "оправилась" - слишком хорошо сказано, просто её перестал мучить жар. Но не внутренняя боль. Она стала понемногу вставать и выходить из своей каморки, начала разговаривать с окружавшими её бродягами. Но жизнь без Клода становилась всё невыносимее, и девушка решилась на отчаянный шаг - покончить с этой жизнью. Раздобыв где-то верёвку, Эсмеральда попыталась приладить её к верхней балке двери. Раз не суждено было погибнуть на городской виселице, подойдёт и своя, домашняя... Но вдруг руки девушки разжались, голова закружилась, и она сложилась пополам от мучительного приступа тошноты. Прибежавшие на шум соседки отобрали верёвку, дали девушке воды, спросили, что случилось, и отругали, мол, как это можно - носить дитя под сердцем и желать себе смерти? Услышав о ребёнке, о чём она и не подозревала, Эсмеральда воспряла духом - теперь у неё есть смысл и цель! Ребёнок! Нет, она никогда не расскажет, кто его отец, и Клод никогда не узнает о ребёнке. Но судьба распорядилась жестоко. Однажды Эсмеральда, решив подышать воздухом, открыла дверь каморки как раз когда город заливали лучи закатного солнца. - Нееет! - отшатнувшись от этого яркого света, напомнившего тот страшный вечер, она шагнула назад, не удержалась, потеряла равновесие и упала. Острая боль, кровь, крики суетящихся вокруг людей, и всё заливает этот страшный огненный свет, и сквозь него - горящие таким же злым огнём глаза Клода, его крик: "Прочь!" - и снова боль, потом беспамятство, и возвращение сознания - одновременно с чьими-то словами: "Бедняжка! Потеряла ребёнка... Да может, и к лучшему, какова доля у нагулянного-то...". - Неееет!! Мой ребёнок!!! Неееет!!! - Эсмеральда прижала руки к животу, чувствуя, как из её тела ярко-красной кровью вытекла едва успевшая зародиться жизнь, и закричала так отчаянно и громко, что тут же лишилась голоса, сорвав его. О, если бы у неё были силы, она тут же бросилась бы в воду или снова нашла петлю. Но сил не было, как и слёз, и голоса. Она безучастно лежала не своей узкой грубой кровати, не засыпая и не бодрствуя, не живя и не умирая. Должно быть, судьба хранила её, но для кого и для чего?..